Наконец-то нашел я идеальный маршрут для своих утренних прогулок по берегу моря. Да потому идеальный, что никто по утрам там не ходит, и значит, никто мне не будет мешать думать. Здесь надо сказать, что большинство своих рассказов я придумываю во время этих прогулок.
Вот и сегодня, в половине пятого утра, выхожу из дома, прохожу первую тысячу шагов вдоль берега. Перед оздоровительным комплексом «Белый медведь» сворачиваю направо к морю. А там прямо из воды выходит подобный амфитеатру огромный круг из железа и бетона длиной окружности в 200 шагов. Не знаю я, кто и для чего его строил, и не хочу знать. Сегодня он мне нужен именно в таком виде, недостроенный, чтобы каждое утро я мог делать свои пятнадцать кругов по его окружности. Это значит — 3000 шагов. И еще тысяча шагов обратной дороги домой. Всего получается около пяти тысяч шагов, что при моем артрозе вполне достаточно.
Хожу я по кругу и невольно сравниваю себя с тягловой лошадью, с той, кого в старину запрягали к мельничному колесу, которое приводило в движение каменные жернова, что мололи зерна, превращающиеся в муку. Я о такой лошади когда-то притчу читал. В ней говорится о том, как цыган продал лошадь мельнику, и она так долго крутила жернова в темном подвале, что, когда ее, уже старую и дряхлую, выпустили на свободу, пошла бедная автоматически кругами по зеленому лугу. По-другому ходить она просто разучилась.
Я тоже хожу по кругу как заведенный и загибаю пальцы, считая круги и почти не ошибаясь в счете. При этом много думаю, что и как писать в следующем рассказе. Уверен, та лошадь из притчи тоже думала. Вы можете мне возразить: лошади, мол, не думают. «Нет, — скажу я вам. — Как же они не думают, если могут слушать и понимать человеческую тоску, сопереживая вместе с ним?» Помните рассказ А. П. Чехова «Тоска»? Там извозчик Иона рассказывает своим пассажирам о смерти сына и ищет у них сочувствия. Не то чтобы посочувствовать его горю, даже слушать его никто не хочет. Потом он идет в конюшню и рассказывает обо всем лошади. «Лошадка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина», — пишет Чехов. Вот так-то. А вы говорите…
Конечно, лошадь, запряженная под мельничный круг, думала и об овсе: дадут ей его или не дадут после тяжелой работы. Мы и здесь с ней в одинаковом положении. Я тоже думаю об овсе, вернее, о каше из овсяных хлопьев, которой питаюсь каждое утро, чтобы уменьшить холестерин в крови.
Вообще-то, у нас много общего с рабочей лошадкой с хомутом на шее. Помню, как я в шутку называл себя тягловой лошадью и тогда, когда работал учителем русского языка в средней школе. Как говорят, в каждой шутке есть доля правды. И здесь я был прав потому, что в школе основная нагрузка, безусловно, лежит на учителях русского языка и математики. И оценку качества знаний учащихся любая проверяющая состояние учебного процесса комиссия всегда дает по результатам контрольных работ по русскому языку и математике. Очень трудно вести в школе именно эти два предмета.
Быть же хорошим учителем русского языка и математики намного труднее. Именно ему директор школы всегда старается дать часы в старших классах. Там и ответственность большая. Там и предметные олимпиады, и экзамены. Сейчас еще и ЕГЭ. И, вообще, работа учителя сама по себе похожа на труд тягловой лошади. Как лошадь не может сама себя выпрячь из ярма, так и учитель не может прогулять уроки.
В общей сложности, я был тягловой лошадью около сорока лет. И до того привык к своему хомуту, что и в больницу старался ложиться только в каникулярные дни. «Как же? Иначе Земля начнет крутиться в обратную сторону, если пропущу хоть один урок в своем любимом классе», — так, наверное, думал я. Только теперь, когда, наконец, ушел с этой работы, понял, что все это чушь, и никому она не нужна была, такая твоя, скажем, самоотверженная работа.
Как много мог бы я рассказать обо всем этом!
И от всего этого меня спасает то, что я, будучи тягловой лошадью из цыганской притчи, в то же время являюсь и Винни-Пухом из мультика.
Если я чешу в затылке – не беда,
В голове моей опилки, да-да-да,
Но хотя там не опилки,
Но кричалки и вопилки
(а также шумелки, вопелки, сопелки)
Сочиняю я неплохо иногда, да!
Хорошо живет на свете Винни-Пух,
Оттого поет он эти песни вслух,
И неважно, чем он занят,
Если он худеть не станет,
А ведь он худеть не станет
(если, конечно, вовремя подкрепиться), да!
Трум-пурум-пурум-пурум-пурум-пурум-пум-пум! — вот так пел он, отправляясь за медом или в гости (не помню уже, к кому).
Вот так же и я, или почти так же: или пою, или читаю стихи под плеск волн о бетонную стену. Пел и по пути из класса в учительскую, и все считали, что это в порядке вещей (я однажды говорил об этом). Пою и теперь, шагая по вышеназванному кругу, когда не думаю ни о чем. И, поверьте, это всегда поддерживает мое хорошее настроение.
Я хожу по кругу ровно двадцать пять минут. За это время и пишу в уме рассказ о тягловой лошади и Винни-Пухе в одном лице. До вечера он окончательно созревает в голове. Потом до утра пишу на бумаге, многократно исправляю и опять пишу.
Гаджимурад Раджабов | г. Махачкала