Жена моя как-то сказала своей матери: «Ты, мама, всех переживешь». Так и вышло. Она сначала дочку свою похоронила, затем сына, потом еще одну дочку, а затем и Клара моя ушла. Так что остались мы с тещей вдвоем (дети мои поразъехались). Мне 86 лет, а ей все 103, она батьку Махно девчонкой видела. И оба мы — из «понаприехавших», хотя вся жизнь, можно сказать, у нас обоих в Дербенте прошла.
Тещу мою зовут Мария Илларионовна Корниенко. Семья их из Краснодарского края. Они от голода спасались: сначала уехали в Армавир, потом сюда. Тут она и вышла за Рашида, отца Клары. Он писался лезгином, но был турок по происхождению. Дети у них родились, сначала одна дочка Рая, в 1936-м двойняшки – Клара моя и Алла, потом сын Алик. Алла всего четыре года прожила. У них соседи были бездетные, так они просили тещу, мол, отдай нам одну девочку, вам же трудно! Не отдали. И как-то раз теща детей искупала, и у Аллы ночью температура поднялась. Все всполошились, забегали, врача вызвали, но утром она умерла.
В 1942-м отца их забрали на фронт, воевал он на Черном море, и немцы их потопили. Официально он числился пропавшим без вести. А раньше ведь как было? Раз пропал без вести, значит, изменник Родины и семье ни помощи, ничего, еще скажи спасибо, если обойдется и самих не тронут. Потом уже его признали погибшим. Приехал его товарищ боевой, говорит, видел, как немцы стали бомбить баржу, на которой плыли бойцы, и отец супруги моей тоже там был. А он еще и плавать не умел. В общем, остались трое детей с мамой и с бабушкой Фёклой. Теща моя целыми днями на работе была, на хлебозаводе пекла булочки. Прятала их под грудью и несла детям, иначе не прокормились бы. Еще спекулировала, за маслом в Армавир ездила. Через плечо две сумки, в руках еще две. Раз бутылку разбила и все купе залила. А за детьми смотрела бабушка Фёкла. Строгая была, Клара рассказывала, что порола их, чуть что — ремнем по заднице. Клару особенно – она ее не слушалась. Такую вот я себе жену нашел.
А мой дед был крепкий крестьянин, много работал, дом имел большой, хороший под Павлодарском. Пришли, раскулачили, вывели за село и прямо там расстреляли. Отца тоже стали преследовать, и мы скитались: на Алтае были, в Омске, Томске, в Барнауле. Даже в лесу жили. Но отца везде умудрялись достать, и, в конце концов, посадили. Этапом пошел в Норильск. А мы перебрались в Казахстан. Несчастливой эта земля оказалась для нашей семьи. У меня там два брата погибли. Поехали по работе в село, заблудились и оба замерзли. Один брат 1924 года рождения, другой – 1928-го, я был самым младшим. Из Казахстана мы уехали уже во время войны, в 41-м. К тому времени моя сестра окончила бухгалтерские курсы или техникум, не помню уже, и ее направили в Туркмению. Ну и мы с мачехой и бабушкой поехали за ней. Я был мальчишкой еще, но помню, как мы ехали, эшелоны военные, танки…
Отца освободили в 1946-м, и он приехал за нами в Чарджоу. Забрал меня, бабушку – мать свою, мачеху мою. Увез в Норильск. А сестра Александра с нами не поехала, ее муж Миша Спиренков был из Дербента, они туда и отправились. В Чарджоу я работал, чтобы кусок хлеба иметь, хотя был мальчишкой (тогда на работе ведь хлеб давали, 100 – 200 граммов), и в Норильск как приехал, поступил на работу сразу. А еще в футбол играл, в баскетбол. В 1949 году случился первый призыв после войны. Всех знакомых ребят позабирали, с кем я учился, футбол играл. А меня не берут! Я пришел в военкомат и говорю: «Почему меня не забирают в армию, причина есть какая-нибудь?» Мне говорят: мол, есть такое указание — футболистов (а я играл за сборную Норильска) не призывать. Я стал ругаться. Говорят: «Ты в армию хочешь что ли?» — «Да!» «Ну, вот тебе повестка, иди в армию!»
А через год отец умер, всего 50 лет ему было. Сестра написала мне: «Шура, мы с тобой остались вдвоем, приезжай сюда». И в первый же отпуск я к ней поехал. Добирался 13 или 15 суток, через Москву. Приехал, побыл положенные десять дней отпуска, а когда отслужил свои три года, в Дербент к сестре и отправился.
Жили мы на Буйнакской, 65. Там стояли одноэтажные дома, с улицы всё еще прилично выглядит, а заходишь в арку, а там типа бараков что-то и люди живут. У нас во дворе жили примерно 12 семей, все больше русские. У каждой семьи по одной-две комнаты, не больше. Общий двор на всех, в середине двора – колодец. Устроился я на Консервный завод. Но не сразу. Сестра меня жалела, говорила: «Не спеши, кусок хлеба есть, где жить — есть, отдыхай после армии». Потом сам уже подумал, сколько можно? Хотя приехал я в модном костюме из армии, там же и купил его, и рубашки были.
Когда еще жил у сестры, меня пригласили раз на свадьбу в Девятый магал. Ну, я же их законов не знаю, пришел, посадили нас за стол отдельно от женщин, я осматриваюсь, что тут, как. Танцуют все, жених, друзья его и меня тоже приглашают. А я же не умел танцевать эти все кавказские танцы! Говорю: «Извините, но танцевать не могу». Мне: «Да ты что! Выходи все равно, так не положено!» — «Не пойду, и всё». Говорят: «Тогда руку давай». Я руку протянул, мне на нее накрутили полотенце и хлопнули по ней! Это штраф за то, что танцевать отказался. Обычай такой.
Развлечений было немного. На вокзал ходили, на танцплощадку. С местными ребятами у меня проблем не было, потому что мои двое друзей тоже местные. Случались на этих танцах и драки, и поножовщина, но нас как-то это все обошло. Там в Железнодорожном клубе я и встретил свою Клару. Помню, обратил внимание на то, как она одета, простенько и мило: носочки, платьице. Мне было уже 26, считай, в возрасте, а ей 19 всего. Жила она возле сельхозтехникума, в «еврейском» доме, а работала рядом в Госбанке, девочкой еще совсем была, а уже в банке работала!
Я на многих внимание обращал, девушки здесь красивые были, конечно, но с Кларой все вышло серьезно. Стали встречаться. Я ухаживал, приглашал на танцы, в кино, в парк Кирова, а больше и некуда — в рестораны в то время не ходили. Зато русским можно было целоваться, никто не говорил ничего. Сватовства никакого не было, между нами и так все уже понятно, Клара сама маме и сказала. Сестра моя была против – ведь Клара вроде как наполовину мусульманка, бедная к тому же. Сестра мне свою одну подругу сватала, а я не захотел. Так и получилось, что она обиделась. Потом помирились, конечно, но на свадьбу она ко мне не пришла. Так что свадьбу я сам организовал. Прямо во дворе у тещи накрыли с друзьями столы. У меня был еще один товарищ, деловой очень, мы с ним в колхоз имени Карла Маркса поехали, столитровую бочку вина взяли. Кроме вина, еще много чего было, целую неделю гудели!
После свадьбы я там же, во дворе у тещи, квартиру снял. У одних евреев была квартира трехкомнатная, вот одну из комнат они мне и сдали. Никакой мебели мы туда не покупали – денег не было. Что там стояло хозяйского, с тем и жили. Кровать, стол. Потом уже обжились, перебрались в другой дом, потом и свой построили, я в футбол за местную команду играл, всё честь по чести, в общем. А тут несчастье с Аликом, Клариным братом. Он только армию отслужил, вернулся, сильный парень, красивый, здоровый!
У меня был день рождения, мы сидели все у моря, там человек был один из Рыбнадзора. Шашлык, вино, все как положено. Я говорю: «Эх, мне бы рыбку!» Ну, этот рыбнадзор говорит — пойди на косу и поймай. А Алик рядом был, разговор слышал, смотрим: тащит рыбу. А тот, который из Рыбнадзора, вскочил и побежал задерживать его как браконьера. Я пошел к знакомому, тот говорит: мол, не переживай, сейчас отпустим. А оказывается, Алика забрали, протокол составили. И мы решили отправить его в Москву, спасти, значит. И девушка его за ним рванула, любила его сильно, прямо умирала за ним. Только спасти не получилось. Угорели оба прямо в квартире. Поехали туда Клара моя, теща, племянник, две урны с прахом привезли, тут в Дербенте их и похоронили.
Поэтому и говорю, какой же я «приезжий», если вся жизнь тут, если люди родные здесь похоронены? Самый что ни на есть свой я. Здешний. Да и с самого начала я как-то сразу вжился в эту дербентскую жизнь, мне всё нравилось: и общение их, и дружба, и обычаи. И первые мои друзья в Дербенте тоже были не русские, хотя звали их Борис и Сергей, но один был азербайджанец, второй – лезгин. Сергей жил в фабричном доме на Сальмана, а Борис – в магале, он с Сергеем раньше меня сдружился, я потом влился в их компанию, и, хотя был я им вроде чужой, пришлый, всюду мы втроем ходили. Приняли меня как своего, будто сто лет знались.
Проект Светланы Анохиной