Молодой Чехов однажды сказал Короленко: «Вот у вас стоит на столе пепельница. Хотите, я напишу сейчас же о ней рассказ». «И он бы написал его, конечно», — пишет Паустовский. Да, точно, написал бы, если бы уже зародился замысел, подобный молнии, говоря словами того же Паустовского.
«Для появления замысла, как и для появления молнии, нужен чаще всего ничтожный толчок. Толчком может быть все, что существует в мире вокруг нас и в нас самих», — продолжает свою мысль К. Паустовский. (Книга «Золотая роза»). Здесь же он говорит и о вдохновении. Паустовский пишет, что о вдохновении написано много строк у писателей и поэтов. Вот они: «Тогда смиряется души моей тревога» (Лермонтов), «Приближается звук, и покорна щемящему звуку, молодеет душа» (Блок). Тургенев же называл вдохновение озарением человека мыслью и чувством. Паустовский приводит в той же книге стихи Фета, которые, по его мнению, дают наиболее полное определение вдохновению:
Одним толчком согнать
ладью живую
С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов.
Тоскливый сон прервать единым звуком,
Упиться вдруг неведомым, родным,
Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,
Чужое вмиг почувствовать своим.
Замысел написать что-либо о милиционерах у меня был давно. Он зародился тогда, когда я случайно оказался около здания МВД Дагестана, среди огромных мраморных плит, на которых написаны фамилии милиционеров — от генералов до рядовых, погибших на боевом посту. Я долго ходил около плит и думал: «Неужели столько милиционеров погибло в мирное время?» Оказалось, рядом со мной стоял и другой человек, тоже читающий фамилии на плитах, и он громко сказал: «Это еще не все. Здесь нет фамилий тех, кто погиб в последнее время». Получается, что думал я вслух. И это меня, конечно, немного смутило.
Потом я еще два раза сходил туда с явным намерением написать что-нибудь о стражах закона, в последний раз недавно, накануне Дня милиции. Увы! Не было вдохновения. Простыми словами, не созрел еще во мне такого рода рассказ или я сам для такой серьезной темы еще не созрел. Скорее всего, второе. Так что, пока отложим эту тему. Только я обязательно когда-нибудь напишу об этом. А сейчас идем искать другой сюжет, более простой.
Оттуда выхожу на улицу Дахадаева и по правой ее стороне спускаюсь на Буйнакского. «Здесь уж точно ко мне оно придет, вдохновение, — решил я, — потому что здесь прошла самая интересная пора жизни моей – молодость». Вот Союз писателей, куда я в студенческие годы иногда заходил к С. Рабаданову и О. Шахтаманову, вот кинотеатр «Дружба», и вот арка, под которой я сотни раз проходил на приморский бульвар. Там должна быть и скамейка, на которой я спал в одну дивную летнюю ночь ровно сорок восемь лет назад.
О моя беспечная молодость! Вряд ли мне еще когда–нибудь представится возможность спать таким же мертвым сном на жесткой деревянной скамейке, не просыпаясь даже тогда, когда вытаскивали из карманов последние копейки. Сейчас я положил бы в карманы свою месячную пенсию, то, что я могу себе позволить, лишь бы заснуть на ночь на такой же, как тогда, жесткой скамейке таким же беспечным сном. Но этому не бывать: старые утомленные кости быть тому не позволят. Поверьте, это у меня такое же желание, как выбежать, как в детстве, под теплый летний дождь и стоять под ним, пока он не кончится и огромным коромыслом с одной горы на другую не станет радуга. И бежать потом с гурьбой таких же сорванцов к основанию радуги искать клад. (В народе говорят, что якобы именно там находится клад). Ты бежишь за радугой – она бежит от тебя.
Но что это такое? Опять я в лирику ударился. Когда я, наконец, постарею душой? Или «не стареют душой ветераны», как поется в песне?
А скамейку я нашел! Вы не верите? Спросите у Камиля Чутуева: я показал ему именно эту скамейку (скамейка может быть и не той, но место, где стояла та скамейка, именно это) и рассказал ту давнишнюю историю.
Камиля Чутуева я знаю давно. Вместе с Магомедом Рабадановым, журналистом, писателем и поэтом, моим и своим другом, Чутуев часто приезжал в наше село Дибгаши в поисках материала для своих уникальных фото. Они по много раз бывали в селениях нашего района с той же целью. Не знаю, серьезно это или в шутку, Чутуев, говорят, даже является почетным гражданином соседнего с нашим — села Бускри Дахадаевского района.
Мы очень обрадовались этой встрече на приморском бульваре и, беседуя, несколько раз прошли от одного конца бульвара до другого. Говорили мы в основном о человеческих жизненных ценностях, о том, как они в последнее время резко изменились, и еще о многом другом. Вы, конечно, понимаете, дорогой мой читатель, о чем сейчас могут говорить два пенсионера из интеллигенции, воспитанные, как говорили в недавнем прошлом, на «Моральном кодексе строителя коммунизма».
Я сказал Камилю, что вышел сегодня из дому в поисках сюжета будущего рассказа. Он посмеялся и сказал, что обязательно поможет мне в моих поисках.
Вот стоим мы с краю площадки около Аварского театра и смотрим на море. И вижу я у самого моря огромный щит типа рекламного, но только в несколько раз больше, чем обычный рекламный. На нем надписи: «Магомед», «Абдула», «Альбина, выходи за меня замуж» и др. Ничего грязного, недозволенного не было.
Кстати, Альбина, выходи на самом деле за него замуж, хотя бы за то, что он на такую высоту взобрался. Наверное, приехал с подъемным краном. И по всему видать, что парень он отличный.
Спрашиваю я у Камиля, что это такое. Он объяснил мне: «На щите этом показывали вечерами кино, молодые ребята приезжали сюда и смотрели, не выходя из машин». Вот это жизнь! Каковы барские замашки?! «И что, не прижилось оно здесь?» — опять спрашиваю я у товарища. «Видимо, нет, — отвечает он, — но это может быть хорошим сюжетом для твоего рассказа». «Вполне, может быть», — решил я. Потом Камиль подвел меня к постаменту будущего памятника, где написано: «Борцам, павшим за власть Советов в Дагестане в годы Гражданской войны в 1918 — 1921 годы». Прощаясь, он пожал мою руку и сказал: «Вот тебе второй сюжет».
Товарищ мой ушел, сославшись на то, что его на работе дожидаются. Я же немного посидел на «моей скамейке», думая о нынешней нашей молодежи и павших в Гражданскую войну их прадедах. «Как все это связать?» — буравила мне мозги неотвязная мысль. Потом я встал, невольно махнул рукой и вышел из парка.
Скоро я оказался у себя дома, нашел в Интернете стихотворение В. Маяковского «Канцелярские привычки» и стал читать. И что же вы думаете? Маяковского беспокоит почти то же самое, что и меня. Но у Маяковского все это в огромном, всеобъемлющем государственном масштабе:
Везде — у скал на массивном грузе
Кавказа и Крыма скалоликого,
на стенах уборных, на небе,
на пузе лошади Петра Великого…
везде отрывки стихов и прозы,
фамилии и адреса.
Кто только и где только, как говорит Маяковский, не оставил свой автограф: «Здесь были Соня и Ваня Хайлов», «Коля и Зина соединили души», побывали тут «Петр Парулайтис» и «Мусью Гога», и даже «Исак Лебензон», и много других, и каждый писал что-то.
И в конце разъяренный поэт восклицает:
Эх! Поставь меня часок
на место Рыкова, я б к весне
декрет железный выковал:
«По фамилиям
на стволах и скалах
узнать подписавшихся малых…»
Далее Маяковский говорит, что дал бы им в руки по тряпке и ведру и заставил бы стирать собственные имена бензином и почистить Ай-Петри (гора в Крыму) скипидаром. Ему легко так говорить, тем более что он хочет сесть «на место Рыкова», второго после В. И. Ленина председателя правительства РСФСР, только для того, чтобы «выковать» такой закон.
Мне же не это нужно: наши хотя и пишут где-то что-то подобное, но горы они еще не испоганили, не в пример Ай-Петри. Меня беспокоит совсем другое: грязные улицы нашего города.
Свидетельство тому, что каждое утро приезжают к мусорным бачкам мусоровозы, опорожняют их в свои кузовы и увозят мусор на свалку. Каждое утро по несколько дворников убирают дворы и улицы, разъезжают по городу грузовые машины с надписью по бортам «чистый город» и, опять же, собирают и увозят мусор. Но удивительное дело: мусора меньше не становится! Он как был на улицах города, так и есть! Так в чем же дело?
А дело в нас самих, дорогие друзья!
Совсем недавно я решился было с этим бороться: написать на плакатах крупными буквами: «Не оставляйте мусор на лестничных площадках», «Не бросайте пакеты с мусором с балконов на улицы» (у нас бывали такие случаи) — и повесить их на входных дверях в каждом подъезде дома. А рядом с мусорными баками я бы повесил тоже плакат уже с другой надписью: «Бросайте пакеты с мусором в бак, а не куда попало». Но меня остановили, напомнив мне о чеховском унтере Пришибееве и сказав, что я не уполномочен делать такое.
А по стихотворению Маяковского скажу следующее: «Эх! Поставь меня на часок на место» хотя бы одного из замов мэра города (имейте в виду, не самого мэра и не Главы республики, а заместителя) с соответствующими полномочиями, я бы… точно сделал наш город чистым, нашел бы способ, как… Лучше какого-нибудь энергичного молодого человека с организаторскими способностями.
Конечно, рассказ, каким я хотел его написать, не получился, так что принимайте меня и рассказы мои такими, какие мы есть. И, напоследок, запомните мою точку зрения на все то, о чем я тут наговорил: каждый человек в этой жизни хоть немного должен быть унтером Пришибеевым, героем одноименного рассказа А. П. Чехова; нельзя жить по принципу «моя хата с краю», иначе мы из грязи не вылезем.
Гаджимурад Раджабов