А ведь я на эти танцы идти не хотела. Говорила, мол, туфель нет, кофточки нет, но девчонки уломали. А там Саша сразу меня и пригласил. Так крутил в танце, что у меня босоножка отлетела. Он говорит: «Стой тут», — а сам пошел, шпану разогнал, нашел босоножку и больше никуда от себя не отпустил. |
Подружки шептали: «Ты что, он еврей, у них все по-другому!» А я им рассказывала, как во время войны мама моя, когда я была еще у нее в животе, прятала евреев. И соседка прятала. Нам они в благодарность бочоночек меда подарили, красивый такой, кофейного цвета. А соседке – зонтик, больше в селе ни у кого зонтика не было. И она под ним ходила пасти коров.
Так и вышло, что я, 19-летняя девчонка из Зелененки – так наше село называется, оно на Украине, в Винницкой области – попала в Дербент. Ничего я о городе не знала. И о Саше толком не знала. Но он красивый был, волосы такие… И всегда ходил с газеткой. А я без образования, думаю: такой грамотный человек, как же я буду с таким? Оказалось, он, как все кавказские люди, просто делал себе рекламу! Сказал: «Ты не бойся, у меня мама русская, у меня собственный дом, сад». Короче, запудрил мозги девушке. Я, наверное, рисковая была. Что мне только не говорили, когда узнали, куда я еду! Но в Дербенте меня никто не украл, не убил, и даже муж не бросил.
На вокзале нас встретили его сестра и жена старшего брата с полевыми цветами. Пришли домой, а там – разруха! Дом по Ленина в 1903 году построил для своей семьи Авраам Дадашев (в Дербенте его называли Овроом Нетен), а после революции дом стал жактовский, и его разбили на 47 квартир. В одной из них жила Сашина семья, в двух проходных комнатах пять человек: свекор, свекровь, Сашин старший брат Давид с женой Софой и ребенком. А тут еще и мы.
В первый же день стали заходить соседи – новую невестку всем интересно посмотреть. Я их разговоров не понимала, они же по-своему говорили, по-еврейски. Но потом с языком проблем не было, я его выучила, а моя свекровь Ифрод, как оказалось, прекрасно говорит по-русски. Как и ее сестры. Их отец, Ищей Дивье его звали, был богатый человек, владел садами, виноградниками, свои винные подвалы у него были. И для трех своих дочек нанял воспитательницу, жену бондаря, который у него работал. Ни Саша, ни я эту Надежду уже не застали, знаем о ней по рассказам и фото видели, она там вся в золоте, прямо царица! Когда я только приехала, свекровь спросила: «Лена, что ты любишь кушать?» Я говорю: «Все, что съедобно». Ей это так понравилось! Мы с ней прожили в двух комнатах больше 40 лет, и за эти годы всего три раза у нас с ней был крупный разговор. Но полностью она приняла меня, когда мои дети уже в школу пошли. А вот свекор мой, Азария, был чудесный человек, просто чудесный! Он меня принял с первого же дня как свою. Я была обидчивая, и он раз говорит: «Лена, ты не обижайся, если я скажу лишнее. Ты подойди через пять минут и спроси: “Папа, чай будете?”». Я про эти пять минут потом часто вспоминала. В Дербенте обиды долго не держали. Соседи у нас были прекрасные. Семен Соломонович Урман, очень умный, главный инженер шлифовального завода, жена его Любовь Леонидовна, Абрамовы, Гаджи Гаджиевич Мовсумов – завгороно, еще Дадашевы, Илизировы, Рахамимовы, Хайка и Шолми (его называли Шеш-беш), всех не назову сейчас. Двор был очень дружный, ключи друг другу оставляли, во дворе свадьбы играли и готовили для свадьбы тоже во дворе. Раз кто-то к свадьбе корову купил, и все соседи с ней сфотографировались. А летом выносили матрацы во двор и спали прямо на порожке. Но иногда и ругались, ох, и ругались же! Из-за веревки для белья могли или кто-то кого-то назвал гулящей. Свекор спрашивал: «Лена, на концерт хочешь?» Говорю: «Конечно!» Он стульчик принесет, поставит у окошка во двор и говорит: «Смотри!» А под окном крик, драка, волосы друг другу вырывали, даже ребра ломали. И что удивительно: днем подрались, а вечером сидят во дворе и чай пьют!
Меня поначалу одна женщина все время цепляла, чуть что, сразу: «Здесь тебе не Хохляндия, это Кавказ!» Ну, я ей раз и показала, какие женщины в Хохляндии. Каталкой так отходила, она недели две лежала. Соседки смеялись: «Мы думали, ты тихоня». До поры до времени тихоня, да. Но постоять за себя могу. Я была светловолосая, выделялась здесь. На улице приставали, но я молчала и шла себе. Я же вижу, какие у здешних мужчин глаза несытые. А как-то раз пошли на море, мы и Сашин друг с женой. Мужчины остались на берегу, а мы с Зиночкой зашли в море. К нам сразу же подплыли местные и стали приставать. Саша потом говорит: «Я не за тебя боялся. За них». Я ж терпела, терпела, а потом одного как схватила и башкой в воду, башкой! Чуть не утопила.
Однажды мне мои родители прислали посылку с салом. И получилось, что как раз на еврейскую Пасху. Куда это сало делось, по сей день не знаю. Саша говорит, что свекровь тишком соседке Ольге Алексеевне отдала. Я не сразу разобралась, что к чему. Как-то сплю и вдруг слышу: «Бах! Бах! Бах!» Я подумала: война началась. Я ж не знала, что здесь на свадьбах стреляют. Много чего не знала. У Саши был друг Яшка-парикмахер, они служили вместе, он был шофером на бензовозе. Раз послали его за бензином, так Яшка вернулся через несколько дней и вместо бензина привез целую цистерну арбузов. И первая свадьба, на которую я попала в Дербенте, была Яшкина. Она меня потрясла просто, так непривычно, так ярко, весело, шумно, столько еды разной. А тут гляжу, жених с невестой ушли, а спустя время выходят люди, выносят платок, и все танцуют с этим платком. Я как поняла, что это, чуть сквозь землю не провалилась!
А когда Янтошка с нашего двора замуж выходила, ее сынишку к отцу в Махачкалу отослали. И вот идет, стало быть, свадьба, и в один момент вдруг выносят платок, подтверждающий, что невеста была девушкой. Мама трехлетнего сына Жени! Как же я смеялась! Да все смеялись, только втихаря, чтоб не обидеть.
Сашина семья жила небогато. Еще во время войны у свекрови украли хлебные карточки, причем чужие, она должна была их раздать. И чтоб не посадили, она все, что дома было, продала. Когда женили Давида, взяли деньги под проценты. Дочку замуж отдавали – тоже под проценты. Когда Сашина очередь подошла, у них уже ничего не было. И все уходило на выплату этих процентов. Было такое, что у меня, извините, панталон не было, чтоб зимой надеть. И денег не было, чтоб купить. Пришлось шить из старого пальто.
Свекор работал старшим весовщиком на железной дороге, был и на работе уважаемым человеком, а дома вообще идеальным. Бывало, делаю соленья-варенья, так он не ляжет спать, помогает мне. На 8 Марта никогда нам не давал готовить, мыть посуду. Вставал рано, шел в «Пассаж», мы недалеко жили, покупал творог, сметану, масло – все по 300 граммов, чтоб свеженькое. Приготовит завтрак и кричит: «Женщины, вставайте!»
Я удивлялась: мой отец не мог себе сам ни туфли купить, ни кашу сварить, а тут на рынок ходили не мы, женщины, а свекор или Саша. А если свекровь забывала сказать ему, что нужен тот же бурачок, он мог пять раз подняться на рынок и вернуться. Золотой человек!
И Саша в него. Во всем мне помогал, даже полы мыл в коридоре, хотя ему говорили, что мужчина это не должен делать. Когда дети маленькие были, он мне говорил: «Пошли в кино». «У меня пеленки нестиранные, какое кино?» А он: «Пошли! Придем, постираю». И вот придем, он закроется в ванной, чтобы отец с матерью не видели, постирает, а я развешу. И на танцы мы вместе бегали, хотя в Дербенте не принято было с женой. Но Саша всегда делал, как сам хотел, идем по улице, а он меня вдруг обнимет и целовать начинает.
При этом никогда не позволял мне дружить с одинокими. Все мои подруги были семейными. И я только через год узнала, какой он ревнивый. Раз я пошла на Кобякова к знакомой, у нее всегда хна свежая была. А Саша с друзьями шел, и они говорят, твоя жена о чем-то с этой женщиной договаривается, а она одинокая, такая-сякая. И вот он напился, пришел домой и первый раз затеял страшный скандал. Если мы ругались, свекровь сразу запирала дверь и ключ прятала. А тут забыла, что ли. Я – за дверь и – на работу, закрылась там и сижу. Саша кинулся – меня нет. Стал кричать: «Где моя жена?!» — и – к окну! Мы на втором этаже жили, а под нами соседский навес, он думал меня догнать и прыгнул. А навес слабый, он туда и провалился. Соседка Ольга Алексеевна только ахнула: «Убился!» Перекрестилась и говорит: «Царствие ему небесное, хороший был человек». А он встал, как кот, отряхнулся и побежал меня искать. Всю ночь под окнами моей работы ходил, звал: «Лена! Лена!»
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА