27 января 1944 г. полностью была снята блокада Ленинграда.
Время движется с неумолимой скоростью, и события тех лет все чаще воспринимаются современниками сухими строчками со страниц пыльной истории. Однако есть еще люди, знающие о трагических днях не понаслышке. Они были не только очевидцами, но и прямыми участниками. Мы говорим о блокадниках Ленинграда. Есть они и в Дагестане. Несколько номеров назад мы уже рассказывали о двух блокадницах — Галине Сухомлиновой и Рэе Шихсаидовой. В этот раз встретились с Мариной Владимировной Бессаловой.
Ей было всего 4 года, когда для всего Ленинграда наступили эти страшные 900 дней. Семья состояла из мамы и бабушки — больше никого. Марина Владимировна — единственный ребенок у родителей. Отца забрали на финско-советскую войну, когда девочка была еще совсем крохой.
«Положение в блокадном городе сложилось очень тяжелое. Продовольствия катастрофически не хватало, нормы на него постоянно снижались. Ленинградцам выдавали паёк – маленький кусочек хлеба, который и хлебом-то назвать трудно, потому что из чего только его не изготовляли, только не из пшеничной муки. В расчет входили даже хлебные крошки, их собирали все до единой. Рабочим-блокадникам в столовых подавали бульон – скорее, это была вода, в которой плавало несколько крупинок риса, да и то не всегда. Ленинградцы голодали, мерзли, умирали от болезней и погибали от обстрелов, но не прекращали работу», — вспоминает она.
— Что придавало сил жителям отрезанного от всего мира города? Откуда брались даже не физические, а душевные силы продолжать бороться, жить, ждать?
— Ленинградцы вообще очень выдержанный и терпеливый народ. Не было и мысли о том, чтобы сдаться. Хотя немцы говорили, будто нет смысла даже бомбить этот город, там уже все почти поумирали, живой души не слышно. Но они очень ошибались. Ленинградцы говорили: «Лучше мы умрем, но в плен не сдадимся». Несмотря на постоянные бомбежки и обстрелы, в таких воистину фронтовых условиях люди продолжали работать. Функционировал даже театр. Однажды в ноябрьский день играли симфонию Шостаковича, и люди, голодные и обессиленные, все равно пошли туда. Как-то раз один профессор нашел рыбную косточку, сварил из нее суп и позвал к себе гостей пообедать. И таких случаев много было. Это говорит о том, что ленинградцы даже в таких тяжелых условиях не потеряли человечности, мужества, силы духа. Их вела вперед вера в победу, и ничего другого они признавать не хотели.
Мать Марины Владимировны трудилась на разных работах, но с каждой, через некоторое время, была вынуждена уходить — маленькая дочка сильно болела, смотреть за ней некому. И совсем скоро матери и ребенку суждено было расстаться навсегда: «В 1942 году и маму саму захватила болезнь, поэтому меня отправили в садик, — рассказывает блокадница.— В тот же год в первый раз эвакуировали пароход с детьми, но он так и не дошел до места назначения – весь состав погиб: и пассажиры, и члены экипажа. Я попала уже на 2-й рейс, а мама осталась в Ленинграде, так как была больна. Весь состав нашего детского сада должны были переправить через Ладожское озеро, но как только мы выехали, началась бомбежка, все ничком попадали. Потом нас посадили на поезд, не в пассажирский вагон, а в тот, где перевозили скот. Повезли в неизвестном направлении. Некоторые не смогли пережить эту дорогу, в пути умирали и взрослые, и дети».
В итоге детишек довезли до Адыгеи, города Майкопа, и разместили в детском приемнике, как тогда называли интернаты. Единственный предмет одежды, в который были одеты ребята – трусы, обувь — одна пара на всех, чтобы в туалет ходить. Хотя и ходить-то толком они не могли, падали от бессилия.
Правительство издало указ, что желающие могут усыновить эвакуированных ребят. Но взять на воспитание было очень тяжело, это большая ответственность. Если с ребенком что-то случалось, приемные родители отвечали за это, устраивались суды и подробные разбирательства.
Марину Владимировну приняла казацкая семья, у которой не было своих детей. Этот день она помнит отчетливо, будто всё происходило вчера: «Когда забирали из приемника, другие дети стали кричать: «И меня возьмите, дядя, тетя, и меня!» Помню, по пути домой приемная мама сняла с себя теплый оранжевый хлопчатобумажный жакет и отдала мне, ведь на мне вообще не было одежды. Эти добрые люди очень тепло меня встретили, приняли в семью, воспитали и всегда хорошо со мной обходились. До сих пор вспоминаю о них лишь с благодарностью.
Моего нового отца на фронт долго не брали, у него была бронь. Но потом, уже перед концом войны, когда людей стало не хватать, — призвали. Он служил матросом на побережье Черного моря, недалеко от города Сочи. Там его ранили, скончался в госпитале.
После этого его жена решила уехать в Краснодарский край. Там она определила меня в детский дом. Это было в 1946 году. Через 9 лет меня трудоустроили в колхоз. До этого ходила сдавать экзамен в сельскохозяйственный университет, хотя я и не хотела туда, меня сбили с толку подруги. Я мечтала поступить в театральный, на сольные номера, очень хотела петь. Но не получилось. Опоздала.
В колхозе трудилась год, потом по распределению приехала сюда. В Махачкале был набор в ФЗУ. 37 с лишним лет я проработала здесь на фабрике, потом вышла на пенсию».
После войны наша героиня не раз приезжала в родной город. Была там и совсем недавно, на праздновании 70-й годовщины снятия блокады. У нее много наград, в их числе значок «Житель блокадного Ленинграда». Кроме того, Марина Владимировна решила отыскать свои корни, место, где жила, узнать, как сложилась судьба родителей. Ездила, искала документы – на это ушло два года.
Как оказалось, мама ее умерла 20 мая 1942 года, бабушки не стало в 1944-м. Они похоронены на Пискаревском кладбище.
«С отцом я так и не встретилась, он умер в 1961 году. Когда папа вернулся с фронта в Ленинград, он пришел на квартиру, где жила мама, и спросил, жива ли его жена. Узнав, что нет, позже женился на другой женщине», — рассказывает Марина Владимировна.
Тут голос рассказчицы задрожал и выступили слезы на глаза. Пауза. Молчание… Даже не знаю, что говорить в такие моменты. Да и к чему слова? Чем они помогут людям, повидавшим на своем веку такие испытания? Сколько бы ни говорили о той войне и ее ужасах, сколько бы времени ни прошло, воспоминания всегда будут вызывать у ветеранов-фронтовиков и блокадников самые глубокие переживания.
На вопрос, не было ли желания вернуться на родину, Марина Владимировна с грустью заметила: «Ой, тяжело слышать этот вопрос. Я и сейчас хочу. Но даже если здесь свою квартиру продам, в Ленинграде за эти деньги даже сарая не купишь. Если бы я поехала сразу после детдома, меня бы поставили в очередь. А так, чтобы квартиру получить, нужно прожить там 10 лет и постоянно отмечаться. У меня там 2 квартиры остались — от матери и отцовская, прямо в центре города, на Фонтанке. Вот так. Слезы крокодильи лью каждый день, да и всё тут».
— А как же мечта петь?
— Участвовала когда-то в самодеятельности, в хоре ветеранов. Но не понравилось, там поют не так, как мне хочется. Я бы хотела исполнять сольно, а там это невозможно было. Вот и перестала ходить, сказала, что дома есть караоке, буду включать и сама выбирать, как и что петь.
— Какие песни предпочитаете слушать и петь?
—Я люблю русскую народную музыку, народные песни, романсы. Мне очень нравятся «Синий платочек», «В лесу прифронтовом», «Ландыши». Это музыка, от которой душа отдыхает и просто становится хорошо, спокойно.
Асият Ибрагимова