Я приехал в Дербент после окончания Саратовской школы милиции и проработал в угрозыске до 1983-го года. В конце 50-х город был маленький и тихий, но только с виду. Время от времени тут совершали такие преступления, которые гремели на весь СССР, и тогда в город наезжали из министерства, даже из Москвы.
До середины 60-х милиция тут была очень слабой, и ее особо не уважали. Меня тоже сначала не принимали всерьез, а где-то с 62-го года, когда я стал раскрывать одно за другим серьезные преступления, уже знали в лицо и стали искать ко мне подходы. Раз нашли в городе иномарку министра сельского хозяйства Калмыкии, а потом еще 12 угнанных машин. Вышли на тех, кто этим занимался. И тут стали приходить, просили прикрыть дело, обещали большие деньги.
Потом был такой случай. В автоаварии сбили насмерть мотоциклиста. На следующий день приходит его жена, кладет мне на стол ребенка маленького и говорит: «Мужа нет, ребенка тоже заберите. Знаете, кто его убил, и не разоблачаете». Мы раскрыли это дело, но я долго ее слова помнил, очень было обидно такое слышать. Ведь тогда почти все честно работали, взятку взять и боялись, и это было не в чести у нас, позорным считалось.
В другой раз убили врача-рентгенолога, подозревался сын большого торгового начальника. И опять пошли ходоки, каждый день ко мне приходил этот человек, приходили все его подчиненные, просили, потом угрожали. Я выгнал к черту их всех.
И тут сначала пошли слухи, потом стали писать. Тут любили писать. Пришла анонимка, что я пряжу на ковровой фабрике беру, цех открыл, и жена моя ковры делает и продает. А жена действительно ковры ткала, за счет них мы могли жить нормально, троих сыновей поднимать. Только пряжу мы покупали. В другой раз написали, что мой отец был председателем сельсовета и при нем разобрали дом бека, где нашли клад, и теперь мы любую должность можем купить. Меня в обком вызвали и спрашивают, где в этом письме правда. Я говорю: «Все вокруг неправда, только это правда». Ну, они посмеялись и отправили меня. Доходило до нелепостей.
Мы жили на Гагарина, 14, в доме для работников милиции. Как-то у соседей украли всех кур, а у нас ни одну не тронули. И начались разговоры, что не просто так наших кур оставили. Жена приходила в слезах. Но тут украли и наших кур, так она аж смеялась от облегчения. Но так унизительно было это. Куры какие-то, пряжа… Да мне огромные деньги давали, и то не взял!
Здесь тогда много краж было, воровали и дети, и взрослые, и женщины, и особенно много – цыгане. На улицах останавливали, снимали часы, верхнюю одежду и в нижнем белье отпускали домой. Тогда начальником милиции был Меджид Даудов, так он вместе с подчиненными переодевался в фуфайки, папахи, такой простецкий вид создавали и ходили по темным местам, на живца ловили.
Крали даже хлеб. Из домов уносили утюги, наволочки. Я как-то не выдержал, одного спрашиваю: «Вот зачем ты утюг вынес, зачем к таким бедным людям полез? Шел бы к директору коньячного завода, там хоть есть что взять». Он говорит: «Да, конечно, к нему залезешь, у него сигнализация, и сам вооруженный».
Был в городе один известный карманник по имени Герейхан. Он туберкулезник был, и когда его задерживали, плевался в сотрудников. Конченый человек, даже когда в больницу попал, не успокоился. Позвал городскую шпану, начал учить – как прикрываться газетой, мол, читать, а в это время подходить вплотную к человеку и лезть к нему в карман; как толпу из подельников создавать.
Был еще один — Гаврилов, по прозвищу Кук. Карманников сложно поймать с поличным, а этот еще и изворотливый такой был. Пришлось ловить через подставу, иначе никак. Так, его когда посадили, он еще имел наглость писать жалобы в Москву!
А в начале 60-х была такая лихая банда, человек 13, руководил там вор по прозвищу Банзай. Сначала они ломали стены магазинов, залезали через крыши, потом переключились на поезда. Взламывали контейнеры, вагоны, вытаскивали оттуда костюмы, ковры, посуду. Долго мы их поймать не могли. Потом случайно в поезде одного отловили, несовершеннолетнего, и он сдал банду.
А вот убийств тогда мало было, примерно 6 в год, не больше. Одно громкое по тем временам – убили автоинспектора Шахламазова. Группа преступная была, главарь Чингиз. Раньше ведь в селах замки на дверях не вешали. Так они вроде бы собирали утильсырье, под этим прикрытием зайдут во двор, будто лом забрать, и выносят ковры и все ценное. В день по 5 — 6 краж успевали совершить. И этот автоинспектор их на дороге остановил и права забрал. Они приехали к посту ночью, издалека в него выстрелили и уехали. Много тогда проверяющих приехало, из Москвы даже. Тогда убийство сотрудника милиции было событием из ряда вон.
На перекрестке улиц III Интернационала и Айдынбекова жила одна женщина, главбух медицинского объединения Орлова. Наверное, небедная была, и соседский мальчик дал на нее наводку ворам. Те залезли на дерево, прыгнули на балкон и зашли в квартиру. Связали хозяйку, в рот — кляп, и все обчистили. И вышли спокойно себе через дверь. Года полтора мы не могли раскрыть это дело, потом в камере заключенный проболтался, а у нас там были свои люди. Так и вышли на двух воров, одного прозвище Арпа, второго – Пушкин.
А помните парк на Буйнакского? Там грабители прятали свою добычу. Все в кустах оставляли, вплоть до свернутых ковров, зелени же много, и там никогда не было света. Городские службы не успеют днем лампочки вкрутить, как к ночи они уже все разбитые.
Были в городе и женщины легкого поведения, весь Дербент их знал. Они и пьянствовали, и наркотики продавали, мы эти все притоны знали, там ведь наши клиенты околачивались. Иногда на свою беду.
Был случай, один преступник по прозвищу Падла из тюрьмы вышел и сразу пришел в такой притон в Собачьем хуторке, на Кобякова. И там сцепился с другим посетителем, кажется, музыкант был, видный такой, красиво одевался. Женщину не поделили. Вышли в скверик, где была баня Абдуллаева, и этого Падлу музыкант убил. Утром мы труп обнаружили и ничего понять не можем, вроде бы, в тюрьме должен еще сидеть. А он, видите, как вышел, так и нарвался сразу.
Кобяковские, кстати, славились криминальными группировками еще с 30-х годов. Драки, поножовщина, разборки за сферу влияния, из-за девушек стычки постоянные. В 60-е часто устраивали стычки с шайками из Верхнего города. Были такие там братья Черные, Гашимовы фамилия, они верховодили.
Тогда много попрошаек было. Что с ними делали, знаете? В Азербайджане их ловили, сажали на поезд и отправляли до Дербента. Ну, а мы делали то же самое. Так они катались взад-вперед. Была даже одна женщина, фамилия Кальная. Симпатичная была женщина, только стала пьяницей и начала бродяжничать. Потом закон о борьбе с тунеядством вышел, стали их задерживать, трудоустроить пытались. Давали срок в 4 месяца, чтобы они начали работать, но они же не хотели. Надо было или на каменном карьере работать, или на консервном ящики сколачивать. Музыкантов, которые официально не работали нигде, только на свадьбах играли, тоже тогда считали тунеядцами, кстати. Ну, а в 70-е годы народ переключился на изготовление наркотиков. В садах и огородах, в труднодоступных ущельях стали сажать мак. К ним приезжали из Средней Азии, они туда ездили, мы уже знали их всех в лицо.
Плохо, что иногда в милицию приходили необученные люди. Тогда это было редкостью, но случалось. В 75-м в Дербенте было совершено дерзкое по тем временам преступление – из кассы ПМК-1 похитили 45 тысяч рублей. Тут же приехало начальство из министерства, сам министр Свистунов и начальник УГРО республики Анохин. И вот мы сидим все в кабинете, инструктируем оперативников. Отправляем их на улицу Красной зари, чтобы обыскали дома и дворы подозреваемых. Искать надо было маску, голенище сапога, из которого ее изготовили, и целлофановые пакеты, в них были упакованы деньги. Одного из оперов звали, кажется, Алим. «Курятник, — говорим, — обыщи, все углы обсмотри». Тот выходит, потом возвращается и спрашивает: «А если там закрыто будет?» «Пойди по соседям, поспрашивай, кто его видел, когда, посмотри, может, дверь не заперта». Опять ушел и опять приходит и говорит: «А если там понятых не будет, что делать?» Так повторилось раз пять. На шестой Анохин не выдержал, вскочил и говорит: «Ну, я пошел на…» — и нецензурное дальше. Все в недоумении: «Тебя же никто не посылал, почему?» — «Не могу, – говорит, – своего подчиненного туда при начальстве отправить, лучше сам пойду. А ты, Алим, садись, отдыхай, все равно проку от тебя нет». Эта история потом как анекдот у нас распространилась.
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА