В 1946 году мамина тетка Мария Васильевна Сорокина позвала ее к себе в Дербент. Жила она в частном доме на улице, примыкающей к винному заводу. Называлась она тогда Базовой, а сейчас носит имя Гюльбоор Давыдовой. Мама собралась, хотя что там было собираться, – и поехала. Образования у нее не было, пришлось идти работать техничкой в столовую ОРСа.
Вскоре мама познакомилась с папой, Николаем Пинаевым, и осталась в Дербенте навсегда. Папа был здешний, дербентский, и тоже не из избалованных, рассказывал, что, когда был маленьким, его мама часто уезжала по работе, а его запросто оставляла у соседей. Такие вот отношения были между людьми. И папа долгое время жил в семье горских евреев. Как и все дербентские мальчишки того времени, приносил воду из родника Ших-салах, разливал ее по стаканчикам и продавал на базаре, выкрикивая: «Соух су, соух су!» («Холодная вода!»). Он свободно говорил на азербайджанском и горско-еврейском.
Ну вот в 1948 году Татьяна Уварова и Николай Пинаев поженились, и через год родилась я. Папа работал железнодорожником, а им давали участки земли для постройки домов в нижней части города, совсем рядом с железной дорогой. Отцу дали участок по переулку Свободы, в пяти минутах ходьбы от железнодорожного вокзала. Мама вспоминала, как босиком месила глину, делала саманные кирпичи и раскладывала их для просушки. Под солнцем глина высыхает, кирпичи становятся прочными. А папа из этих кирпичей клал стены. Домик получился маленький, зато к нему примыкал большой сад. Каких только фруктовых деревьев у нас не было!
После войны приехало много людей, они восстанавливали железную дорогу, давали новую жизнь паровозам. Их расселили в финских домиках на улице Железнодорожной (сейчас Атаева), это за углом от нас. Я их почти всех помню. Рядом с нами жили Зулишвили, Николай и Татьяна. У них было четверо детей. Глава семьи потерял ногу на фронте и пристегивал такой тяжелый деревянный протез, он сильно скрипел при ходьбе. Дядя Коля был строгим, гонял нас, когда мы таскали их орехи и фрукты. Он был агрономом от Бога. Чего только у него не росло в саду! И орехи, и белые «королевские» абрикосы, и огурцы, и красные помидоры, и сочный хартут, черешня белая и красная «бычье сердце», а еще инжир – и белый, и густого такого чернильного цвета! А в застекленных парниках овощи росли круглый год, натуральные, вкусные-превкусные! Жили они побогаче нас, первыми в квартале купили телевизор. Так вот дядя Коля разрешал всем соседским детям его смотреть. Он привязывал свою собаку, Джульбарс ее звали, а мы чинно, на цыпочках проходили в дом. Сидели, как мыши, это же было просто чудо чудесное – телевизор, но дядя Коля все равно не забывал напоминать, чтобы мы не шумели.
Ходить по Железнодорожной было одно удовольствие: весной распускались цветы на всех деревьях, соцветия вишни, черешни, слив были, как белое кружево, опьяняли и дурманили. С мая начинался этот дурман с цветков сирени, заканчивался поздней осенью ароматом астр и георгин. К каждому дому давали участок в один гектар, 10 соток. На этих сотках и цвели прекрасные сады.
Маленькой девочкой я бегала за хлебом в пекарню возле железнодорожной поликлиники. Какой там пекли хлеб! Не хлеб, а каравай! Когда его везли на подводе, запах свежеиспеченного хлеба разносился по всей улице. Буханки были очень большие, их резали на части, клали на весы и продавали по весу.
А неподалеку от вокзала шумел Нижний базар. Там с самого раннего утра шла бойкая торговля. Первыми приходили рыбаки со свежим уловом: они продавали тарашку и бычков. Тарашки было слишком много, самим бы им столько не съесть. Торговали и вяленой тарашкой. А попозже уже начинали торговать пивом и горохом. Внутри базара продавали и мясо, и фрукты. Перец на полу лежал горой. Порой и продавца не видно было за этими пестрыми горами овощей. На весах никогда не обманывали, наоборот, старались больше положить, чтоб быстрее продать товар.
Было море фруктов, море винограда.
Папа тоже рыбачил, и эти бычки с тарашкой у нас были всегда свежие, и на рынок бежать за ними не надо было. А еще папа хорошо играл на балалайке. Был у папы и велосипед. Я на этом велосипеде частенько каталась, за Железнодорожной были пустыри, туда я и катила. На улице мы пропадали с утра до вечера, играли во все игры того времени — и в мальчишеские: лянгу, альчики, стрекалки, втыкалки; и в девчоночьи: резиночки, прыгалки, классики. Ну и общие: казаки-разбойники, прятки.
Родители были на работе допоздна: мама в то время работала официанткой в столовой напротив кинотеатра «Родина» по Ленина. Папа был машинистом, работал посменно, иногда несколько дней не бывал дома. Но успел как-то смастерить мне санки, я на них каталась с горки, которая находилась в двух шагах от нас. Место это прозвали «Собачий хуторок». Собаки, что ли, там любили собираться, не знаю.
На море, конечно, летом ходили. Любили особенно купаться на том месте, где стоял «Красный бак». Вода там была чистая, прозрачная, мы там сачком ловили рачков. Сейчас, конечно, их нет. А вот городской пляж мы не особо жаловали, там в воде плавала разная дрянь: и целые помидоры, и шкурки, рядом ведь стоял консервный завод. Идешь к морю и еще у железной дороги слышишь сытный такой запах томатной пасты, которую на заводе варили. Он перебивал и запах моря и разогретых солнцем рельсов. Но сама продукция завода нам нравилась: и томат, и консервированные помидоры всегда покупали.
По субботам и воскресеньям вечером по всему городу разносилась музыка, это играл духовой оркестр на танцплощадке в железнодорожном саду. Мы на танцы не ходили, но днем не могли спокойно пройти мимо сада — так благоухали розы. И были они неописуемой красоты, всех цветов: красные, розовые, белые. Я никогда и нигде больше не видела таких роз, как те, что росли в Дербенте!
В железнодорожном саду можно было прогуляться по красивым аллеям, посыпанным гравием, на летней площадке посмотреть фильм. Но билеты было очень трудно достать, для этого был нужен «блат». Молодые ребята еще задолго до сеанса покупали билеты себе и своим барышням.
Улица Кобякова манила магазинами, там их почему-то очень много было. Особенно мы любили заходить в райунивермаг. Не столько за покупками, сколько для того, чтобы поглазеть на рулоны тканей, представить, какое же нарядное платье вышло бы из того вон, пестренького ситца или из этого, в полоску, штапеля. Мама же моя была мастерицей, модисткой, шила на заказ. А из остатков тканей заказчиц — моей кукле платья. Кукла была одна, но нарядов у нее масса. Мама вышивала крестиком, гладью. Накидку на абажур связала. У нас долго висели занавески, которые она вышила. А ее швейная машина до сих пор стоит дома. Кстати, и шить, и вышивать мама научилась на курсах при железнодорожном клубе.
Готовили мы на керосинке, потом на керогазе, на примусе. Я всегда крутилась рядом, любила смотреть, как мама его разжигает. Мне нравилось, что примус то шипит, то как-то фыркает, просто какофония! Еще событием было появление керосинщика. Сначала громыхала подвода, а потом продавец керосина начинал дудеть в дудочку. Звук был неподражаемый, вся округа знала: «Керосин приехал!» Все с большими канистрами шли за керосином. Литров десять вмещалось в канистру.
Но мы, дети, больше любили и ждали подводу старьевщика. Все тащили ему разную рухлядь и на нее выменивали свистульки, воздушные шарики. Шарики такие я тоже больше никогда не видела: они были как сигарета, а когда надуешь, раздувались и пищали. Именно этот процесс и доставлял удовольствие. Сколько счастья было! А еще был прообраз жвачек: саггиз! Вначале его надо было хорошо разжевать, а потом такие огромные пузыри можно было надуть.
Почему сейчас все это, вся наша обыкновенная небогатая жизнь, видится как сплошное счастье? Почему вода, что текла из простого крана у нас во дворе, кажется самой чистой и вкусной в мире, и даже воспоминания о том, как в 1962 году мы всем классом сажали деревья вдоль переулка Комсомольского, отзываются во мне сладкой тоской? Ну, что такого в поливальной машине, в обычной поливалке? А я вот вспоминаю, как медленно она ползла вдоль улицы, какой свежестью и радостью веяло от мокрой травы и деревьев, и мне кажется, что нигде и никогда я больше не буду так безмятежно счастлива, как в Дербенте моего детства, утопающем в цветах и зелени.
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА