В охотничье общество я вступил в 1974 году, после того, как мой младший брат Магомед привез мне из Москвы двуствольное ружье двадцатого калибра, подаренное ему его другом и учителем Эриком Андреевичем Агеевым, очень известным в борцовских кругах тренером.
Потом другой мой брат, Саид, подарил мне двустволку двенадцатого калибра с вертикальным расположением стволов. Сейчас она и есть мое охотничье ружье.
Первую настоящую охотничью собаку привез мне из Южно-Сухокумска мой сосед и друг, тоже охотник, Асадулла. Это был восьмимесячный кобель русской гончей породы. Мы назвали его Пиратом. Его никто не учил охоте: он был самоучка. Но такая талантливая и умная была псина!
Мои друзья-товарищи по охоте, оказывается, читают в газете мои рассказы о жизни и спрашивают, почему это я ничего не пишу о приключениях на охоте: ведь и охота — жизнь. И потому собрался я восполнить этот пробел несколькими записками охотника. Не подумайте, пожалуйста, что собираюсь писать, подражая И. С. Тургеневу. Нет-нет! Что вы? Куда мне до Тургенева? Перед ним стояли серьезные вопросы целого народа, касающиеся отмены крепостного права. Я же буду писать маленькие легкие рассказы из жизни охотников, охотничьих собак, зверей и птиц… Если получится. Вот и первый из них.
Мастер розыгрышей
«Тихон Щербатый был один из нужных людей в партии», — пишет Л. Н. Толстой в самом конце романа «Война и мир», имея в виду, что тот был самым полезным человеком в партизанском отряде Денисова. Я не ошибусь, если скажу, что один из моих друзей, а именно Салих, был самым нужным человеком на охоте на кого бы ни было: зайца, лису, кабана… особенно на барсука. На охоте на барсука он мог заменить даже специально обученную норную собаку.
Однажды осенней ночью мы долго сидели в засаде, поджидая барсука (нас попросили достать свежий барсучий жир для человека с больными легкими). Салих сидел на корточках на скале над входом в нору. Я же стоял поодаль: у барсука бывают и запасные входы–выходы из норы. Мы ждали его выхода с вечерней зари до полуночи. Раздался выстрел. Но подраненный барсук успел обратно забежать в нору. Это Салих допустил ошибку: нельзя стрелять в барсука около норы, а надо подождать, пока он на порядочное расстояние отойдет. «Как же он оплошал? С ним такое раньше не бывало», — сразу подумал я. «Видимо, устал ждать», — сам собой нашелся ответ.
Салих же, недолго думая, включил карманный фонарь, лег на живот и залез в нору. Я даже испугался, что он там застрянет. «Я вижу барсука, он тяжело дышит и смотрит на меня, — раздался оттуда его голос. — Другого выхода из норы нет, и мы его вытащим». Через некоторое время он задом вылез из норы и, ничего мне не сказав, пошел в сторону соседнего с нами села (мы были далеко от родного села). Я же оставался около норы и ждал: а вдруг…
Через полчаса друг мой вернулся с двумя сплетенными меж собой длинными сухими прутьями. Это он взял их из старой изгороди на окраине села. Поверьте, мне такая мысль никогда бы в голову не пришла. Он опять почти влез в нору, долго крутил прутья, цепляя за волосы на шкуре подранка, и скоро вытащил его живого. Мы сразу зарезали его. А потом, взяв вдвоем за передние лапы, долго несли домой, волоча по земле. Ну и жирный был зверь. И его жиру хватило на нескольких больных.
«Когда надо было сделать что-нибудь особенно трудное, все указывали на Тихона», — пишет далее Толстой. Тихон не боялся никакой работы. По ночам он уходил из отряда и добывал все, что было необходимо для общего дела. И еще Толстой говорит, что особенностью Тихона является «способность не падать духом ни при каких обстоятельствах».
Последнее предложение, наверное, ко мне тоже относится, как и к Салиху. Мы оба никогда духом не падали. Возвращаясь пустыми с охоты после того, как прошли пешком не менее пятидесяти километров по ущельям и горам, мы клялись больше не ходить. Однако опять шли. Охота — это болезнь, хорошая болезнь. Настоящая мужская!
Все остальное, сказанное Львом Николаевичем и относящееся к Тихону Щербатому, подходит именно Салиху. На охоте этот человек просто незаменим. Он все умеет делать. Никто так быстро не разведет костер, как Салих. Ему разницы нет, в степи или в горах делать это. Он может развести костер и на снегу. И сделает это так же легко, как индейцы в романах Фенимора Купера. Быстро наломает дров на огонь или веток с мягкими листьями, чтобы подложить под себя, как постель, на ночь. Он быстрее, чем заправский чабан с барана — сдерет шкуру с любого убитого зверя. Приготовит отличное блюдо из его мяса. Лучше любого повара.
Надо заметить, что всем другим птицам и зверям он предпочитает куропатку и фазана. Может быть, и косулю. Правда, ее мы очень редко бьем. Он может сымитировать писк полевой мыши и подозвать на ружейный выстрел самого хитрого зверя на земле – лисицу — с расстояния в километр.
Он пойдет туда, куда пошлет его старший на охоте. Он до тех пор будет стоять на определенном для него номере, зимой при 20-градусном морозе, пока его не позовут. На охоте Салих никогда не ленится. Это человек спортивного телосложения, хотя активным спортом никогда не занимался. Свои мышцы он оттачивал ежедневным тяжелым физическим трудом. В последние двадцать лет каждый день ходил на четыре-пять километров в соседнее село, где работал учителем, а в свободное от уроков время работал каменщиком.
Наш Салих — мастер на все руки. Л. Толстой в своем романе-эпопее еще об одном представителе из народа, именно о Платоне Каратаеве, говорит так: «Он все умел делать, но не очень хорошо, но и недурно». Пусть Салих простит меня за откровенность, но и эти слова великого писателя целиком и полностью подходят ему.
Салих — мастер по всем строительным специальностям. Он и каменщик, и плотник, арматурщик и бетонщик, маляр и штукатур. Однажды он мне говорил, что единственное, что не умеет делать, это сплести корзину из мягких и тонких прутьев орешника. Это было давно, и я думаю, что Салих уже научился плести чIап (по-нашему так называют эту корзину).
По специальности он учитель географии и проработал таковым двадцать пять лет. И после ушел из школы, уехал в город, строил здесь дома и выгодно продавал их. Считаю, что поступил он правильно, расставшись со школой. Мне бы тоже последовать тогда его примеру, но… я же ничего не умел делать, кроме как учить и воспитывать детей.
Конечно, сегодня и Салих не может строить дома, но на охоту, даже с ночевкой, пойдет с превеликим удовольствием. Я тоже в любое время готов пойти на охоту, только… без ночевки на поле: не люблю тараканов, змей и всяких прочих гадов.
Но нас с Салихом редко берут на охоту мои же бывшие ученики: они откупаются тремя-пятью трофеями за сезон. В прошедшем году мне дали двух зайцев и двух фазанов. И я с этим смирился. Что же еще остается мне делать, если ноги мои не так быстры, если дыхание мое не так свободно и легко, как раньше? Так же и с Салихом.
Все хорошо в моем друге Салихе, если бы не привычка разыгрывать друзей. Что он много лет подряд, зная мою доверчивость, делает и со мной. Много примеров тому мог бы я привести, но ограничусь одним, тем, что случилось на днях.
Звонит мне Салих и говорит, что он находится на охоте вместе с моими бывшими учениками-охотниками. «Это серьезные ребята, — думаю я, — и сейчас на охоту не пойдут: не сезон». И не верю ему. Такое он делал со мной и раньше, звонил из дома или от своих племянников, а говорил, что он находится на охоте или на рыбалке с ночевкой на берегу Сулака. Чтобы быть более убедительным, называл рыбу, из которой будто бы варили уху, и перечислял рыбаков, сидящих вокруг костра.
Вот и на этот раз говорит, что находится на псовой охоте на кабана в таком-то месте. Я не верю и ссылаюсь на то, что там не бывает кабанов. «И охотничьих собак у них нет», — решил я и выключил телефон. Через два часа он звонит опять. Я слышу громкий лай нескольких охотничьих собак и его крик: «Уймите, наконец, собак и прирежьте зверя». Я мигом представил себе картину охоты: несколько собак окружили раненого кабана и кусают его со всех сторон. Я тоже кричу в телефон и советую не мучить зверя и прирезать.
На следующее утро Салих звонит опять и спрашивает, куда занести мой кусок мяса. Правда, добавляет при этом, что много было охотников, а кабан был совсем молодой, и потому мне досталось всего лишь килограмма три мяса. Как не поверить человеку при таком словесном сопровождении? Я его от души поблагодарил, но от мяса отказался.
Однако слышу дня через три-четыре, что это был очередной розыгрыш. Лай собак и крики охотников были подключены к телефону из видеоклипа Магомеда – моего бывшего ученика и племянника Салиха, тоже большого мастера на такие шутки. В ту ночь, говорят, они разыграли многих своих друзей-охотников, сидя дома в тепле.
Гаджимурад РАДЖАБОВ