Мало кто знает, как богата Махачкала историями из прошлого, многие из которых скрыты под толстым слоем архивной пыли да в памяти старцев, коим далеко за восемьдесят. Почему копнул так глубоко? Над этим вопросом я задумался больше десяти лет назад, когда только начал собирать архивы для работы над «Бандитской Махачкалой». Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что события того времени, а главное — люди, жившие тогда, меня, как писателя и журналиста, привлекают больше, нежели поколения 80-х и 90-х годов прошлого века. |
Советская власть — ненадолго?..
История эта берет свое начало около ста лет назад. Тогда, в течение одного лишь 1918 года, одна власть с необычайной быстротой сменяла другую по несколько раз в месяц. И горцы, не успевая сориентироваться, оказывались втянутыми в водоворот бурных политических событий. Одна часть дагестанцев с оружием в руках защищала советскую власть, другая — под знаменами ислама воевала за шариат и свободу. В конце концов, после бесконечной смены правительств и ориентации решающую победу в гражданской войне в Дагестане одержали большевики.
Естественно, при таком раскладе те, кто был против советской власти, стали спешно покидать территорию республики, а их большинство, как нетрудно догадаться, проживало и вело свой бизнес в Махачкале.
В Баку хозяйничали красные, на севере — уже не один год — люди жили по законам «красной коммуны», поэтому единственный возможный путь покинуть кипящий в революционных буднях Дагестан был морем. Идти на баркасах в Среднюю Азию — Казахстан и Туркмению, республики бывшего СССР, чьи берега омывает Каспийское море, — вновь очутиться в кипящем революцией котле, но с еще худшими перспективами. Так что, как ни крути, а самый безопасный путь морем был в Иран.
Кстати, большинство эмигрантов, покинувших Дагестан в то время, были персы, выходцы из Ирана. Среди них несколько крупных бизнесменов и банкиров, но в основном — мелкий бизнес. Лавочники, кондитеры, хлебопеки, часовщики, керосинщики и т.д., которые имели приличные доходы. Кстати, почти все керосиновые будки в городе принадлежали персам, равно как и на железнодорожном вокзале хозяйничали именно выходцы из Ирана. Правда, это были всего лишь грузчики, но тем не менее. И, в отличие от тех же банкиров и иже с ними, основную часть своего капитала держали не в банках, а в стеклянных банках, закатанных и спрятанных глубоко под землей.
Так что, в таком круговороте событий, а тем более — в миграции, те, у кого было золото, драгоценные камни и т.п. ценности, естественно, не решились взять их с собой, как и многие их коллеги в России несколькими годами ранее, наивно полагая, что советская власть — ненадолго. Но, как показало время, все они просчитались.
В этой связи хотелось бы добавить тот факт, что (не знаю, будет ли это уместно, хотя в одном из своих произведений я уже писал об этом) дед мой по линии матери Аббас Али (у персов нет отчества) был тоже по национальности перс и выходец из этой страны. Имел некоторую недвижимость в Махачкале, на ул. Барятинского (Буйнакского), но ее у него отобрали красные, слава Богу, не казнили. Помогло то, что он вместе с бабушкой занимался благотворительностью, и масштаб ее был приличный, равно как и его доход от двух мастерских по изготовлению фаэтонов и зеркал. Его отпустили с миром, и он уехал в Москву, прожив там оставшуюся жизнь. Там и умер. Бабушка же осталась в Дагестане. Кстати, большую помощь в моих поисках многих архивных и иных данных оказали именно иранцы, которые хорошо знали моего деда.
Для того чтобы читатель смог в полной мере включить свое воображение и погрузиться в интригу сюжета, необходимо перенестись на полвека вперед, в период моего детства. Что представляла собой столица Дагестана начала 1960-х годов?
Город ли?
Это был одноэтажный провинциальный городишко, который еще и не начинал отстраиваться. Почти не было ни канализации, ни водопровода. Некоторые улицы в центре города, такие как Ермошкина, 26 Бакинских комиссаров, Батырая, Котрова (кстати, бывшая Персидская улица) и другие, были вымощены булыжником. Заасфальтированными были лишь две улицы: Комсомольская, позже Ленина, а сегодня им. Р. Гамзатова, и У. Буйнакского. На всех улицах стояли внушительных размеров водяные колонки, из которых извлекали воду, качая массивной чугунной ручкой то вниз, то вверх.
По периметру город заканчивался: на западе – 10-й колонией (сегодня на этом месте находится стадион «Труд»), на юго-западе – нефтяными качалками, территория завода «Дагэлектромаш». Кстати, так же, как и завод им. М. Гаджиева, их строили заключенные, лагерь которых находился прямо на том самом месте, где стоит завод им. М. Гаджиева. На юге – местом, где сегодня располагается отель «Порт-Петровск». Там был поворот, он сохранился и до наших дней. Он ведет к мясокомбинату, единственному объекту, из-за которого в тот район и был проложен маршрут автобуса №11.
Что касается города Каспийска, то до него приходилось добираться не меньше часа, а иногда и поболее. Это был другой город в самом прямом смысле слова.
На севере город заканчивался русским кладбищем и вузовским озером. Дальше была пустошь, и лишь спустя несколько километров, на спуске (по ул. М. Гаджиева, в районе «Семи ветров»), появлялись редкие саманные строения. Это было начало Махачкалы-1, или, как говорили проводники поездов, "Махачкала — сортировочная", а в простонародье – «первуха».
Восточной же стороной города было и остается море.
Так что, с населением чуть более 50 тысяч человек и одним городским отделом милиции на ул. Пушкина, 25, по большому счету, Махачкалу тех лет и городом-то назвать было трудно.
А вы помните Мардахая?
В Махачкале того времени было несколько слабоумных, безвредных людей, которых все, а особенно дети, знали и никто никогда не обижал. Наоборот, старались по мере возможности чем-то подсобить. Кто конфетку даст, кто еды купит, а кто и мелочь пожертвует. Их звали Мардахай, Миша-би-бип, Абдул-газета и Молла Насретдин.
Мардахай ходил с батоном хлеба под мышкой и ни с кем никогда не разговаривал. Бывало, только злился на подколы мальцов, выкрикнув две-три фразы, на том и успокаивался. В народе даже шутили о том, что он американский шпион, а в буханке хлеба у него рация. Милостыню принимал молча, без каких-либо эмоций. Его территорией, если будет позволительно такое выражение, был весь город. И где бы он ни появлялся, всюду его сопровождал смех ребятни, улыбки взрослых и подаяния. Даже от того, с какой мимикой на лице Мардахай брал ту же конфетку от малыша или «аппас» (20 копеек) от взрослого, невозможно было удержаться от смеха.
Абдул-газета, в отличие от своего друга по несчастью, мог говорить, не уставая, к тому же, с очень приличной скоростью, часами. Его коньком была как внутренняя, так и международная политическая обстановка. Этот человек обладал уникальной памятью. Скупал все газеты еще с утра, а уже к вечеру знал основные новости наизусть. Как только люди возвращались с работы, он садился в автобус любого маршрута и молчал до тех пор, пока кто-нибудь не попросит рассказать о политической обстановке. И как только в его руках оказывалась плата за рассказ, его уже было не остановить. И это надо было видеть. С Абдулом в основном расплачивались деньгами.
Миша-би-бип был прямой противоположностью своим друзьям по несчастью. Целыми днями он бегал по городу, держа в руках старый руль от полуторки, периодически выкрикивая «би-бип», и являлся, как мне кажется, самым счастливым человеком на свете. Особенно он был доволен, когда милиционеры ГАИ отдавали ему честь. Одежда и зимой и летом у Миши была военная, плюс офицерская фуражка.
И, наконец, нашим последним героем из этой четверки был Молла Насретдин. Местом постоянного обитания Моллы Насретдина была территория, примыкающая к гостинице «Дагестан». И летом и зимой он обитал именно в этом районе. Так же, как и Мардахай, был молчалив. Это, пожалуй, всё, что я могу о нем сказать. Я никогда не видел, чтобы он брал подаяние, но у него всегда имелась мелкая монета, на которую он покупал себе неприхотливую еду: буханку хлеба и кефир. Не знал я и того, где он спал. Летом, понятно, можно было спать на том же пляже, а вот зимой? Морозы–то тогда стояли под 20 градусов, а иногда и больше.
И, заканчивая эту часть своего рассказа, хочу заметить, что характерной особенностью наших бедолаг было то, что вместе их никто никогда не видел.
Я, естественно, не зря вспомнил об этих несчастных, давно уже ушедших в мир иной. Как говорил когда-то Станиславский: «Если в первом акте ружье висит на стене, то в последнем акте оно обязательно выстрелит». Остается только дождаться последнего акта. А он уже близок.
Островки истории
Несмотря на естественные процессы урбанизации, в Махачкале сохранились здания первой городской застройки, исторически формировавшие облик приморского города. Почти каждое старинное здание, кроме своего почтительного возраста и архитектурных особенностей, имеет еще и социально–культурное значение, так как «участвовало» в исторических процессах, происходивших в дагестанском обществе. Я обозначу те из них, которые будут играть в нашем рассказе непосредственную роль.
1) Педуниверситет, который находится на ул. Ярагского (26 Бакинских комиссаров).
2) Ленинский отдел полиции на ул. Пушкина, 25.
3) Здание МВД РД.
4) Двор на ул. Оскара (за Национальной библиотекой им. Р. Гамзатова), где до революции располагался шариатский суд. Кстати, на фасаде этого здания до сих пор висит мемориальная доска, которая вот-вот упадет. На ней написано, что именно в этом здании в июле 1919 года состоялся военно-шариатский суд над членами подполья обкома РКП(б) во главе с Уллубием Буйнакским.
5) Гостиница «Дагестан».
6) Водонапорная башня ХIХ века, расположенная на привокзальной площади.
Если все эти строения мы обозначим точками, а потом соединим линией, у нас получится рисунок, похожий на куриное яйцо. Именно так чекисты Дагестана назвали операцию, которую им предстояло провести. Но всё по порядку.
Махачкала под землей
Как вы думаете, что, помимо культурной ценности, объединяет все вышеперечисленные строения? Никогда не догадаетесь, если не родились в Махачкале лет этак шестьдесят и более назад. А ответ прост. Подземные ходы. О двух из них я знал точно, о третьем и четвертом узнал, будучи постарше. Что касается двух остальных, даже не догадывался.
В здании нынешнего педуниверситета до войны находилось пограничное училище. В начале 50-х годов его куда-то перевели, а все помещения и прилегающий к нему огромный двор передали детскому интернату. Вот тогда-то я и мои друзья-сверстники познакомились с его подземельем. Как сейчас помню, только-только появились в продаже немецкие фонарики-жучки фирмы «Даймон». Чем чаще нажимаешь на гашетку, тем бесперебойнее он горит, но шум издавал, как будто сто жуков летело разом на охоту.
Порой, бывало, идешь по подземелью, сырость, страх обуревает, сам и не знаешь, где окажешься в ту или иную минуту. Ходили всегда как минимум по двое. Всё зависело от того, сколько имеется фонариков. Потому что очень часто именно их жужжание выводило нас из мрака к тому месту, где у люка нас ждали товарищи. Что мы только не находили в подземелье, но в основном это были ржавые патроны разного калибра. Пару раз даже пистолеты нашли, но уже пролежавшие там не один год.
По прошествии сорока с лишним лет я вспоминал свои детские похождения, сидя в полуосвещенном помещении архива, и хоть убей не мог себе представить, куда же вели все эти ходы, похожие на муравьиные, которые всегда заканчивались стенкой из кирпича.
Что касается второго подземелья, то о нем я узнал от своего одноклассника, точнее, из рассказов его отца. Он работал электриком в гостинице «Дагестан». Если смотреть со стороны моря, то вся правая часть первого этажа гостиницы – были два зала ресторана, малый и большой, плюс на улице летний павильон примыкал к малому залу. Залы ресторана были всегда заполнены с открытия до закрытия. Это и немудрено, ведь на тот момент в Махачкале, по большому счету, было всего-то несколько ресторанов — «Лезгинка» и два зала внутри вокзала.
Представляете, сколько продуктов необходимо было заготавливать для того, чтобы все три зала ресторана в гостинице «Дагестан» работали без перебоя? А куда всё это девать? Вот и отдали под эти нужды подвал ресторана. А по рассказам дяди Миши, отца моего кореша, так это был не подвал, а целое подземелье. Однажды он даже потерялся там, когда решил обследовать подземелье, имея в виде подручных средств коробок спичек, с тех пор ходил только с фонариком. Но так до конца и не смог понять, куда ведут все ходы и выходы. Я же склонен предполагать, что он все понял. Бывшему фронтовику-разведчику да не понять! Просто время было такое, что лучше — помалкивать.
Здание МВД, точнее, его фундамент, а значит, и подвальное помещение, строили пленные немцы. В каком году там стала функционировать КПЗ (камера предварительного заключения), а ныне ИВС (изолятор временного содержания), не знаю, но в 1967 году я пробыл там трое суток. Меня на допрос водили в небольшое подвальное помещение, которое находилось рядом со входом в КПЗ со двора, но сидели со мной взрослые люди, которых водили куда-то вниз, в подземелье. Коридор, по которому вели подследственных, был такой длины, что лампочка в конце него походила на горящую точку. Это рассказывали те, с кем я «коротал время». Уже много позже я представил, как он соединялся под камерами здания КГБ и шел дальше.
Ну и последнее помещение подобного рода, о котором я знал, было здание городского отдела милиции (ныне это Ленинский РОВД) на ул. Пушкина, 25. Точнее, подвал в конце двора. После того, как КПЗ в подвальном помещении МВД республики закрыли, ее функции принял на себя горотдел. О нем я могу рассказать много чего, ведь в застенках этого зиндана в общей сложности по три-десять суток я провел не один месяц. Но нас интересует лишь одна камера, самая крайняя, которая находилась ближе к железной дороге. Во времена революционных передряг именно в ней приводили свой приговор в исполнение красные революционеры, расстреливая зажиточных горцев.
Примечательно, но следующее помещение, связывавшее подземные ходы в городе, находилось, и находится по сей день, на ул. Оскара. В нем чуть ранее также приводили приговор в исполнение, но уже над революционерами.
Роковое золото Моллы насретдина
И, наконец, последнее сооружение из шести — водонапорная башня на привокзальной площади. Сегодня внутри этого сооружения продают в основном обувь, а сто лет назад — мануфактуру. Правда, не внутри, а снаружи. На том самом месте, где слева от башни стоит трехэтажный дом. Хозяина магазина мануфактуры звали Ануширван. Это имя я легко запомнил, потому что так звали персидского царя из династии Сасанидов. Штат в магазине был достаточно большой, ибо помещение — приличных размеров, да и товару хоть отбавляй. Хозяин мануфактуры жил в районе Вейнерского сада (парк имени Ленинского комсомола) и в магазин наведывался не так часто, потому что его в полной мере заменял друг и земляк Ирадж. Человек этот был честен, скромен и, судя по тому, что жил в подсобном помещении лабаза, бережлив. Когда ты сутки напролет находишься почти в одном и том же месте, то поневоле начинаешь исследовать его вдоль и поперек. Это чувство особенно хорошо знакомо заключенным, которые долгое время содержатся в одной и той же камере. Так что, не следует считать удивительным, что Ирадж нашел подземный ход и исследовал его вдоль и поперек.
Почему я сделал такой вывод, читатель узнает чуть позже, а пока продолжим наше повествование. Ирадж не только рассказал обо всем хозяину, но и показал. Ануширван, естественно, взял во внимание информацию друга. А дальше события развивались по тому сценарию, который я вкратце описал в начале своего повествования. Революция, хаос, побег. Но прежде чем покинуть Махачкалу, они оба спустились в подземелье, где спрятали саквояж, забитый доверху золотом. А может, чем еще, этого я не знаю, но то, что там было драгоценностей на огромную по тем, да и по нынешним, временам сумму, нет сомнений.
Они не были друг другу родственниками, даже компаньонами, а значит, являлись действительно друзьями. Во время их путешествия, где–то по дороге, Ануширван погиб. Не будем ничего дурного думать о его друге Ирадже, потому что повод для этого, насколько я понял из рассказов его земляков, он не дал ни разу. Но, к сожалению, и с самим Ираджем судьба сыграла злую шутку. Хоть он и добрался благополучно до своего родного Мешхеда, тем не менее, вскорости его парализовало. В таком положении он провел все оставшиеся годы, наверное, каждый день рассказывал своему сыну и, скорее всего, чертил схемы всех ходов и выходов подземелья, а особенно того места, где был спрятан клад. И когда отец умер, сын, ни секунды не колеблясь, отправился в дорогу.
А как было непросто оказаться в чужом городе, хоть и изучив его за много лет вдоль и поперек, но и прожить в нем какое-то время, не привлекая внимания? И это главная задача, с которой этот человек справился блестяще. Так и появился в Махачкале Молла Насретдин. Можно только позавидовать выдержке, терпению и целеустремленности этого человека. Годами жить в подземелье, возможно, даже спать на золоте и, в то же время, вести образ жизни дервиша, ожидая своего часа. И этот час настал. Но, увы, это был не его час.
Как чекисты узнали о времени, когда Молла Насретдин собирается забрать клад, я не знаю. Но откуда он с ним выйдет, они точно не знали, поэтому и выставили своих людей повсюду, на всех точках, откуда можно было зайти и выйти из подземелья. Однако просчитались. Когда же это поняли, перекрыли все пути, через которые мог покинуть Дагестан «персидский дервиш». И это сработало. Молла Насретдин был арестован в автобусе, где-то на отрезке пути Махачкала — Дербент.
Заур Зугумов