Кто может поверить, что история, о которой рассказал нам драматург Иддо Нетаньяху, закончится хэппи-эндом? Только не тот, кто знает, чем заканчивались миллионы подобных историй в прошлом и при нашей жизни.
Иддо безжалостен, он помещает учёного-физика, профессора Марка Эрдмана, в систему с исчезнувшими координатами. Главный постулат времени – нельзя никому верить! Нет ни одной точки опоры, на которую человек в состоянии опереться. Нет Родины – Германия пропитывается духом нацизма, нет друзей – отвернулись и предали… Нет семьи – полное сумасшествие. Есть абсолютный арийский 0.
Имеет ли право писатель так свободно распоряжаться судьбами героев, рождённых его безграничной фантазией? Вымысел Нетаньяху претендует на реальность, становится в один ряд с ней – попробуй сходу отличить подмену. Насколько написанное является калькой, снятой с реальных событий, оставим разбираться дотошным историкам. Очень часто их копания в пьесах заставляют взглянуть по-новому на старые произведения.
Мне не знаком первоисточник и, как всем зрителям, пришлось довериться взгляду режиссёра- постановщика Вячеслава Терещенко, который поставил спектакль с дагестанской труппой Русского драматического театра им. М. Горького.
Драматург Иддо Нетаньяху, родной брат премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху, прилетел на премьеру в Махачкалу из Нью-Йорка. Всего на один день, ради того, чтобы вместе с нами посмотреть спектакль. Это вызывает уважение к автору. Его нервное ожидание передалось и зрителям.
Премьера прошла на малой сцене Русского драматического театра 21 марта при полном аншлаге.
Что происходило на сцене? Почему спектакль о Холокосте вы- звал бурные овации нашего зрителя?
Надо отметить, что пьесу ставили в Израиле, Италии, Германии, Узбекистане, и она прошла в Нью-Йорке на Бродвее.
И тем важнее услышать нам мнение гостя о российской постановке. Автор «Хэппи-энда» заметил, что в русской сценической школе гораздо больше театральности, чем в европейской или американской.
Но это и понятно. Что мы могли услышать от приверженца западной драматической школы? Он вправе сказать:
— Зачем разыгрывать спектакль? Есть голая правда с унижением, предательством – тихая, обычная, без поз и деклараций. Правда, которая приходит и убивает зрителей в зале огромной гильотиной.
Попробую догадаться, что внёс от себя русский режиссёр. Возможно, ещё представится случай и у самого Терещенко спросить, насколько точны мои догадки.
Театр – живое действие, которое волнует здесь, сейчас или не волнует вовсе.
Посмотрим на сцену.
Огромные прозрачные рамы, имитирующие зеркала, возле которых периодически оказываются наши герои. Случайно, на бегу, в повороте головы, в момент любовных переживаний они обращают взор к этому тёмному провалу в «черный квадрат» вечности.
А за провалом, на самом деле, затаилась жизнь. Молчаливая, работающая на человека изнутри, рождающая переживания и сочувствие. Мы не верим в хэппи-энд, поскольку знаем, чем закончится пьеса. Знаем или догадываемся?
***
Обычная наивная семья космополитов, живущая в Германии в первой половине XX века. Разве что личность самого профессора Эрдмана выделяется из общего ряда.
Бедняги никак не могут поверить, что их часы сочтены. Профессору предлагают уехать из родного Берлина, искать спасения в Америке. И ему действительно приходит приглашение из Принстонского университета.
Время заявляет о себе чёткими уда- рами метронома, за которыми слышится чеканный шаг нацистских сапог. Иногда оно уступает место мелодии надежды, мгновениям любви, уносящей героев в другую реальность. В этот момент свет софитов попеременно заливает безумцев синей и красной красками. Тела и души предельно обнажены, слова попадают прямиком в сердце. Зритель на какое-то мгновение забывает о разваливающемся мире. Там, за окном, за стенами зри- тельного зала, мир переполнен страданиями.
Наивные люди, глупцы?
Можно посмеяться над наивностью несведущих, но кто знает, как посмеются потомки над нашими заблуждениями.
И всё же. На сцене разворачивается трагедия. Она наполнена запахом борделя и пивных лавок. Она подкрадывается и резко хватает за горло в тот самый момент, когда тебя ласка- ют руки любимой женщины.
Так вот почему любовь. Спасательный круг, за который держится любой человек, доведённый до края. Он хочет верить, что любовь спасёт его мир. И голос внутри неуверенно шепчет героям: «Всё будет хорошо».
В диалогах, в сцене за сценой автор наращивает ощущение сжимающегося пространства и вводит в него достоверные детали времени, имена людей, документы. Имена из реальной истории нацистской Германии. В радиоприёмнике звучит голос фюрера.
В чём виноват учёный, с головою ушедший в свою физику, в чём виноваты миллионы убитых нацистами евреев? Писатель Иддо Нетаньяху говорит:
– Ещё задолго до Гитлера евреи подвергались гонениям, и сейчас подвергаются. Эта тема вне времени.
Яркие костюмы героев лишь усиливали трагическую линию спектакля. Красная подкладка чёрного плаща Дитера Крафта делала его схожим с американским супергероем. Но он немец, и ему не суждено спасти мир.
Лея попеременно в пёстром и блестящем, но в кульминационные моменты появляется в полупрозрачном белом одеянии.
В белом вся семья в эпилоге. Свет пронизывает чистые души, делает прозрачными. Они поворачиваются к нам спиной и идут навстречу уготованной судьбе. Тела поворачиваются медленно, и мне показалось, что в последнем взгляде юного Эриха ещё светится надежда. Глупый мальчик! Ты верил друзьям, Марте, маме и папе, и теперь цепляешься за нас, зрителей, как за последнюю соломинку. Кто из нас может протянуть им руку помощи?
Кто поверит в спасение семьи Эрдманов, Ивановых, Гаджиевых, когда гильотина работает безотказно.
Марат Гаджиев
