Шихсаид Исаевич был одним из тех, кто проложил нам путь к Солнцу. Он очень рано понял свое предназначение, принял его и жил согласно тем правилам, которые сам считал нормой. В нем было что-то, что заставляло окружающих обращать внимание, слушать и следовать за ним.
Он юности возглавлял комсомол, в 33 года стал секретарем областного комитета партии. А 33 года для мужчины — довольно ранний возраст. Он работал с Абдурахманом Данияловым, впоследствии с Магомедсаламом Умахановым, т.е. в эпоху самых выдающихся политических деятелей дагестанской истории. Он работал, как этого хотелось ему, как он считал нужны
Естественно, мы, дети, не могли смотреть на него, просто как на «дядю Шихсаида». Мы смотрели на него, как на миф, как на человека, работающего на самом «верху», таившего в себе массу загадок, недоступных детскому восприятию. И только вместе с ним мы могли понять, раскрыть эти тайны. С ним легко было говорить – и, в то же время, трудно.
Уже с возрастом я понял, что дядя многого не договаривал, хотя в то время мне казалось, что он со мной предельно откровенен. Это, конечно, было не так. Он понимал нас и щадил нашу незрелость.
Влияние Шихсаида Исаевича на окружающих было колоссальным, потому что он не учил быть похожим на него, не давил своим «Я», не старался кому-то навязать собственный стиль жизни. Мне даже кажется, что он был немного отмечен Богом, что ли, который позволял жить дяде так, как ему хотелось.
В 47 лет он подал в отставку (беспрецедентный случай в истории партийной организации республики). Это произошло потому, что, с одной стороны, его пытались заставить жить по-иному, а с другой, он, опять-таки, решил, что пришло время, накоплен достаточный багаж для самореализации. Появились какие-то искажения, которые шли в противовес естественному ходу его жизни. А он всегда придерживался убеждения: не можешь победить врага — уйди от него или обними. Дядя решил не обниматься, а уйти, дальше идти своим путем, продолжать собственное дело.
Интересно то, что у Шихсаида Исаевича была предрасположенность к любой деятельности. Он был уверен, что в науке сделает многое.
Когда я шел к нему, всегда волновался, возникало такое приятное волнение от ожидания встречи с кумиром. Сегодня я могу сравнить то волнение с чувством, которое испытывал при получении паспорта, аттестата зрелости, при защите кандидатской диссертации. Каждый раз он как бы выписывал мне по документу на право обладания чем-то более высоким, и я поднимался на какую-то духовную ступеньку выше.
Уже одно то, что он уделял тебе время, к чему-то обязывало. Шихсаид Исаевич был очень занятым человеком. Во время работы в обкоме партии свободного времени у него практически не было. Для нас он его выкраивал, по-моему, от сна.
А вот когда Шихсаид Исаевич перешел в НИИСХ, времени стало побольше, но он отдавал его друзьям-ровесникам. Они, наконец-то, получили возможность утолить жажду общения с ним.
Дядя очень любил людей, посещал всех, кого мог, и они, естественно, ждали этих встреч.
Шихсаид Исаевич своим личным примером, собственной жизнью оказывал колоссальное влияние на всех нас. Он всегда помогал нам и словом, и делом, очень хотел, чтобы было больше Шихсаидовых не только по фамилии.
В дяде сохранилось реликтовое чувство бескорыстия. Мне кажется, он бы просто перестал быть Шихсаидовым, если бы, делая что-то, думал об отдаче. Он признавал только чистые, дружеские, высокие отношения. К сожалению, сейчас бескорыстие вообще вышло из разряда приоритетов.
Шихсаид Исаевич любил и умел красиво одеваться, всегда выделялся на фоне других. Любая одежда шла ему, аккуратно и красиво сидела. Весь гардероб его, подобранный со вкусом, был ограниченным, но достаточным, чтобы выглядеть франтом, в хорошем понимании этого слова.
Мне кажется, вкус не изменял ему ни в чем: ни в отношениях с людьми, ни в работе, ни в пище. Откуда пришло к нему это удивительно тонкое чувство вкуса, трудно сказать.
Дядя обладал способностью понимать человека, впитывать в себя лучшее.
Он очень много читал, но одно дело прочесть, другое — увидеть. Шихсаид Исаевич много ездил по миру, многое видел. Эти поездки его обогащали. Я часто задавал ему вопрос: «Дядя, ты — без пяти минут один из первых в Дагестане. Как это происходит? На каком этапе ты вдруг выделился из толпы, стал немножко передовиком, немножко вперед смотрящим?..»
Однажды он привел мне очень интересный пример — вроде простой, как любая истина, но запоминающийся. Мне, по-моему, было тогда лет шестнадцать, я школу заканчивал. Подвел меня к стенке и говорит: «Ну-ка вытяни руку до конца! (Я вытянул). А еще? (Встал на носки и вытянул руку еще). А еще можешь? (Я вытянул весь свой позвоночник). Проведи здесь черту, прямо на стене. (Провел). Дальше уже не достанешь? А вот ты бери на ладонь выше и бей в ту точку».
Кажется, ну какая в ней мудрость? Но в наиболее значительные периоды своей жизни, когда намечались очень важные вехи, я пользовался именно этим методом. И у меня получалось. Вот это самое — взять на ладонь выше — является формулой успеха. Излишне не перестраховываться, быть уверенным, что можешь переступить порог возможного. Это качество — одно из слагаемых успеха Шихсаида Исаевича в его становлении.
Еще одна прекрасная черта была в моем дяде. Он не любил фарисеев, фальшивых умников. И позволял себе отпускать остроты в сторону таких людей. Его ирония содержала всегда самую глубокую мысль. Он мог короткой фразой сразить противника наповал. А речь была хорошо развита, голос поставлен. После его фразы-кинжала «умники» не знали, куда спрятаться. Но Шихсаид Исаевич никогда не злословил, никого не судил. Вот что ты заработал, то и получи с глазу на глаз, но чтобы он за глаза о ком-то что-то сказал, я лично не припоминаю.
Дядя обладал прекрасным чувством юмора. Я бы сказал — добрым юмором. Умел и воспринимать его, принимал как соревнование.
Бахвальства и завышенных самооценок Шихсаид Исаевич тоже не терпел. Когда я в 26 лет защитил диссертацию, был весьма горд, что в молодом возрасте науку покорил. Еще чуть-чуть — и ранний доктор. Приехал к дяде.
Мы сели на диван, и он тихо-тихо говорит: «Ну как ты считаешь, работа твоя хорошая?» Я ему никогда не лгал. И потому ответил: «Знаете, дядя Шихсаид, работа на «тройку», может, и на «три с минусом», но она кандидатской стоит».
Он меня обнял и говорит. «Как мне приятно слышать такие слова. Меня тошнит от без пяти минут докторов, которые утверждают, что снесли золотые яйца, а на самом деле их работа и тухлого не стоит. Я рад, счастлив, что мой племянник самокритичен». Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь.
Уже 32 года дяди с нами физически нет, а духовно он всегда рядом. Кое-что из памяти стирается, но есть такие вещи, которые никогда не уходят, наоборот, со временем переосмысливаются и запоминаются еще сильнее. Прекрасно помню его ладонь. Будто сейчас ощущаю прикосновение, пожатие дяди Шихсаида. Ладонь была удивительно мягкой, просто шелковая кожа. Ни у кого такой ладони я больше не встречал.
Я в роду — первый его племянник, и поэтому, может быть, он испытывал ко мне, как к первому мужчине-наследнику, особые чувства. Мне кажется, что и потому еще, что любил мою мать. Она с ним была по духу близка, их судьбы соприкасались. Да и с отцом были большими друзьями, можно сказать, с детства.
Я, конечно, находился в лучшем положении из всех племянников, да и по возрасту был ближе к его сыновьям. Все остальные племянники младше, им, к сожалению, досталось меньше от дяди Шихсаида. Я получил больше внимания, тепла.
Характерным для дяди было его отношение к детям: до определенного возраста он не замечал в нас недостатков. Просто не позволял себе что-то плохое видеть. Считал, пока ребенок не осознает свои поступки, видеть в его поведении плохое непозволительно.
Непревзойденный юморист, он всем нам давал прозвища, но такие ласковые, совсем не обидные.
В отношении друзей я вот что заметил. Шихсаид Исаевич искал и находил друзей, сам вводил их в дела. И своим отношением, поступками, вниманием заставлял их любить себя. Эти люди были всегда с ним — именно те, кого он находил. Он старался не терять их, никогда не предавал. В дружбу, в отношения с людьми вкладывал больше эмоций, чувств, чем холодного рассудка.
Шихсаид Исаевич не терпел мелких семейных просьб, да мы и сами никогда не посмели бы прийти к нему с просьбой об устройстве на работу, о помощи на каких-то экзаменах и т.д. Это было невозможно. Но если в семье или у знакомых, друзей кто-то заболевал, дядя мог все бросить и пуститься на поиск лекарства для больного.
Мне никогда не могло прийти в голову пожаловаться ему на кого-нибудь, попросить для себя что-то недозволенное. Он для нас был эталоном, безупречным человеком. Я ценил и боялся разрушить те прекрасные отношения, которые у нас с ним сложились.
Мы знали, как бережно он относился к своим убеждениям, идеалам, и не хотели выходить за рамки созданного им мира понятий, убеждений, чистоты. Вот как в храм нельзя входить с мусорным ведром, так и к Шихсаиду Исаевичу, в его мир, нельзя было входить нечистоплотно мыслящим. При всей его нетерпимости к неблаговидным поступкам, при всей бескомпромиссности и прямоте, я считаю, он очень многое прощал людям.
Повзрослев и переосмыслив это заново, я это понял. Как он мог красиво сделать вид, что чего-то не заметил, хотя всё прекрасно видел.
Удивительно проницательным человеком был Шихсаид Исаевич. Никогда не утруждал слушателя длинными нотациями. Изложит свою мысль кратко, емко — и всё. Понял — отлично, нет — так ты вообще не способен понимать. Если ставил перед собой какую-то задачу, без последствий не оставлял, через какое-то время проверял. Не навязчиво, не свысока, а так, мимоходом. Это мобилизовало, заставляло следить за собой.
Просто так, в душевно расхристанном виде к нему прийти было нельзя. Он твое состояние чувствовал очень тонко. И я всегда готовился к встрече с дядей, внутренне собирался.
Вспоминается еще один судьбоносный для меня момент. Я встречаюсь с будущей моей супругой. У меня к ней самые искренние чувства. Мать о моих планах осведомлена. Отец, в принципе, не против, но считает, что я еще не совсем всё сделал и с женитьбой нужно подождать. А время идет. Родителям девушки могли не понравиться мои хождения. Я и сам не из тех, кто бродит по улицам и видит в этом свое предназначение. И вот мой дядя, с которым я практически никогда не сидел за столом, накрывает стол на троих, приглашает меня с девушкой, еще даже не невестой, а просто с девушкой, которую я выбрал, и два часа посвящает нам.
Он сделал всё для того, чтобы моя избранница и ее родители убедились в серьезности моих намерений. Он стал как бы гарантом моих поступков. Это для меня явилось высочайшим признанием моих действий, а девушка была очарована им. Она достаточно трудно сходилась с людьми, а тут разрешились все барьеры. Они общались, как давно знакомые. Дядя для нее стал родным человеком.
После того вечера моя жена знала его всего четыре года. Но если произносилось имя Шихсаида Исаевича, она могла встать, выражая этим свое уважение. Дядя для нее стал эталоном.
Когда мы поженились, моя супруга будто переняла у дяди Шихсаида его умение способствовать объединению любящих сердец. Кто бы с чьей бы стороны ни женился, она обязательно приглашает их к нам.
Каким образом дядя умел строить взаимоотношения с людьми так, чтобы все примеривались к нему, иногда пытались с ним посоревноваться и на определенном уровне понимали, что в чем-то он недосягаем? Так происходило со всеми, кроме Рашида Пашаевича Аскерханова. Эти два столпа могли спорить до бесконечности. Недаром пословица говорит, что острый нож можно поточить только об острый.
Шихсаид Исаевич никогда никого не унижал, не ущемлял, но и сам никогда не был вторым. По жизни он шел номером первым. И очень спешил жить, впрессовывал время. А этого оно не прощает. Дядя, можно сказать, пахал на ниве коммунизма 15 лет, с комсомольского возраста. И отдыхать-то не умел. Да, в санатории ездил, но и там не давал себе полностью расслабиться.
А вот читать очень любил. Откуда бы ни приезжал, постоянно привозил литературу. В его комнате, отведенной под библиотеку, всегда под лампой на столе лежала книга.
Был жаден до всего нового, постоянно следил за публикациями в журналах, газетах.
Накануне того дня, когда его не стало, мы вместе присутствовали на вручении моему институту переходящего Красного знамени ЦК КПСС.
Я был горд, что в президиуме сидели близкие мне люди — дядя, отец, друзья. Этот предновогодний день был самым веселым. Мы много фотографировались. И мысли, и действия были светлыми. А на другой день его не стало.
Я иногда думаю: если бы он хоть на один день вернулся к нам, ему бы не всё понравилось. Он очень не любил создавать шумиху вокруг своего имени, не любил помпезности и торжественности к собственной персоне. Вряд ли отнесся бы благосклонно и к всевозможным публикациям о себе. Я даже вижу, как бы дядя слегка улыбнулся и сказал: «Если вам так хочется, делайте всё это без меня!»
Но он любил фотографироваться, был очень фотогеничен, в любом ракурсе его снимай — красивый, статный мужчина, очень динамичный, фактурный. Некоторые как-то сереют перед объективом, а он будто наоборот. Раскрывался. И сам любил фотографировать. Ему были свойственны какие-то характерные жесты, особая стойка. Сразу видно, что это — хозяин. Казалось, что он постоянно устремлен вперед, всегда в действии.
Порой дядя не мог дать близким, детям всего того, что хотел, что мог — времени не хватало. Для него они слишком быстро выросли. Мне досталось больше. С 47 до 53 лет его жизни был мой период. Тепла я получал от него в избытке.
Дядя очень любил песни, особенно комсомольские. У него в машине всегда находился сборник комсомольских песен. Иногда он сажал нас, всех детей, в машину, мы катались и пели.
По натуре он был спортсмен и всех нас приучил к спорту. Если мой отец к спорту подходил как врач: «Заставлять все органы работать!» — то Шихсаид Исаевич делал это без всяких усилий над собой. Спорт — его жизнь. Он всегда и во всем соревновался и умел не проигрывать. И в тот роковой день ему стало плохо, а он сделал интенсивную зарядку, пробежку. Кто знает, если бы сразу лег, принял меры предосторожности, может, и поправился бы. Если бы в нем был врач! А в нем был спортсмен, взыграло чувство непарности. Он хворь как таковую не признавал.
Так много сделал Шихсаид Исаевич, что образ его порой приобретает некую фундаментальность. Кажется, в жизни его все было предопределено и на пути не встречались ухабы. В действительности он всё добывал шахтерским потом. Он работал за пятерых, чтобы получить то, что получил. Я горжусь, что мне довелось, особенно в стадии формирования меня как человека, общаться с моим дядей.
Если отец меня выковал, скажем так, то Шихсаид Исаевич отшлифовал. Сейчас, по прошествии времени, я научился многие вопросы пропускать через себя, будто бы я — Шихсаид. И, естественно, это качество удерживает меня от множества ненужных поступков.
Чистый человек, дядя был очень раним. Сам же никогда не старался сделать кому-то плохо. Его кредо: добро для всех — добро себе. Это, считаю, подвиг в нашей жизни.
Я благодарен судьбе за годы, прожитые с дядей. Мне очень многое с Шихсаидом Исаевичем пришло, далось. Я счастлив этим.
Зайдин Джамбулатов, ректор ДагГАУ
