Родилась я в Дербенте. Отец Расул Аминов долгое время работал директором небольшой артели имени Буденного, выпускавшей сладости: пряники, леденцы, петушки на палочках и всякие другие сласти.
Артель была чуть выше Верхнего рынка. К сожалению, на работе у него я ни разу не была. Но вкусных артельских петушков мы с моей младшей сестрой Рахилей поели немало. Причем чаще отца приносил нам их его рабочий — грузчик, очень жаль, не помню его имени. Так он выражал благодарность нашему отцу за то, что тот в свое время помог ему с работой. Вообще отец, говорили, был добрым человеком и всем помогал.
Жаль, что узнать его поближе нам с сестрой не пришлось. Умер он рано. В 1938 году, когда его не стало, мне было 7 лет, а сестре 4 года. Отца я помню смутно.
Но мама всю жизнь говорила о нем как о лучшем в мире человеке. Когда у него нашли болезнь, врач посоветовал ему пить красное старое вино. А он отказался. За всю жизнь ни разу даже не пригубил спиртного…
Вся сложность непростой жизни в то предвоенное время легла на плечи нашей мамы Софии-ханум Фатуллаевой. Мать была дочерью известного в городе ювелира Абдулсамеда Фатуллаева.
Во времена НЭПа он собрал артель ювелиров. Был там старшим. В городе ему принадлежало несколько домов.
Один из них дом на улице Коммунаров, 48, смежный с администрацией города. После того как его репрессировали, дом передали простому народу. Там и сейчас живет несколько семей. Когда закончился НЭП и начались репрессии, дед, как говорила мама, чувствовал, что за него тоже возьмутся.
Говорил детям: «За мной тоже красный поезд придет». Много раз на него докладывали, клеветали, что он враг советской власти. Сначала забрали все золото, что было дома. Мама рассказывала, что было много кастрюль с золотом.
Дед попросил соседа, который был небогатым человеком, спрятать золото у него во дворе. Вот этот сосед и показал НКВДшникам, где все спрятано. Поверх всего золота лежал красивый такой кинжал. Мама и говорит этим нелюдям (а рядом стоял ее младший брат Ахмед, он тогда был подростком): «Вы хоть этому ребенку на память об отце что нибудь оставьте». Они кинули этот кинжал на землю. Взяли все остальное и ушли. Ювелир стал делать сундуки на продажу. Но, даже несмотря на его преклонный возраст и на то, что он отдал все свое имущество новой власти, его все равно посадили. Повод тогда найти можно было любой. У него как-то рабочие в саду работали. Несколько человек.
Дед, угощая их в обед, сказал: «Были бы старые времена, шашлыком вас угостил бы». Доноса одного из рабочих хватило, чтобы деда посадили. Родные очень долго ждали. А когда людей начали реабилитировать и они стали возвращаться из тюрем, при- шла весть, что один из возвратившихся сидел с нашим дедом. Мама разыскала его, и он рассказал, что сидел с дедом в лагере под Архангельском и когда дед умер, они его похоронили, как положено, как он просил, по мусульманским обычаям…
Вот так из дочери богатого человека, домохозяйки, воспитывавшей двух маленьких девочек, наша мама превратилась в рабочую швейной фабрики. В районе Верхнего рынка, выше старой автостанции, в то время находился Тахта-Базар (главный плодоовощной рынок, куда свозили овощи и фрукты со всего Южного Дагестана). Вот там и была мамина работа.
Мама работала не покладая рук. А уж когда началась война, дома мы ее видели уже ближе к ночи. И даже тогда она не оставалась без работы. С фабрики она приносила домой два ватных одеяла. И успевала за ночь простегать и их тоже.
Началась война. В то страшное время здание нынешнего завода «Электросигнал» уже превратилось в военный госпиталь. Раненых везли со всей страны. Вот для них и стегались эти легкие, но теплые одеяла. Вообще, Дербент превратился в большой госпиталь. Раненых было много. Искалеченные все. Мы ходили смотреть на них детьми. Их было жалко. Кроме раненых, было очень много беженцев.
У меня тогда появились две подружки, одна русская, другая армянка. Не помню, откуда, но были они издалека. Помню еще, какой бардак начинался, когда объявляли тревогу. Все бегали прятаться в небольшое здание рядом с Верхним рынком (пересечение улиц Ленина и Сальмана). Там и сейчас лестницы остались. Мы не понимали, что это учебная тревога. И думали, что немцы уже совсем близко. А выше базара, да и в парке, где сейчас «Чертовое колесо» стоит, были палатки, какие-то будки из фанер, где жили беженцы.
Мы продолжали жить на 2магале, квартал 111, в доме 12. По меркам того времени это был большой дом из двух половин. А в середине двора большое айвовое дерево. Оно растет там до сих пор. С 1 по 4 класс я ходила в школу Максима Горького (сейчас на ее месте вспомогательная школа №7). Помогать нам с сестрой в учебе у матери времени не было. Я училась сама. Толковая была. Была зачислена сразу во 2 класс.
Математику очень хорошо знала. От природы. Меня всю жизнь подруги называли в шутку главным бухгалтером, за то, что могла и сейчас могу большие цифры в уме складывать-умножать.
Мама очень старалась, чтобы мы ни в чем не нуждались, бывали и обидные для нас моменты. Помню одноклассницу Свету Ещенко, у которой папа работал на нашем консервном заводе. Ест она конфеты, ест яблоки, на каждой пере- мене жует, не особенно пряча. А понимала, что в классе немало детей, которые живут очень плохо. Смотрю я на нее и понимаю, что… не так должно быть. Не так… Благодаря нашей маме, назвать нашу семью бедной было нельзя. Мама старалась как могла. Вскоре стала печь в тандыре. Продавала его потом. Не знаю, что было бы с нами, если не мама. Люди голодали, мамалыгу ели. У нас, хоть и не каждый день, мясо было, всегда был хлеб.
Ну и я, как чуть постарше стала, начала помогать маме. Помню, на «Заготзерно» был сторож, который по ладошке собирал, что оставалось на дне мешков, и про- давал потом. Иногда, когда у него собиралось килограмм- два муки, я ходила за ней. А
«Заготзерно» далеко было. Еще дальше, чем вокзал. Район и сейчас так называется. Так вот нельзя было с этой мукой попадаться. Я, как милиционеров увижу издалека, обходила стороной. И за хворостом ходила. Семьи, что поближе к горам жили, в самой верхней части города, его в лесу за крепостью собирали. Ну а я ходила, покупала для тандыр печи. Идти долго было. А потом еще две вязанки хвороста тяжелые обратно несешь. Тяжело. А что делать? Война…
В 54-м году я вышла замуж. У нас тогда все старшие решали. Мы хоть и жили с женихом через улицу, я его до этого не видела. Воспитание такое было. Нельзя было на мужчин глядеть. Иду как-то со взрослой родственницей, она мне на молодого человека показывает и говорит, что это мой жених. А я растерялась и даже смотреть не стала. И сразу же началось полное солнечное затмение. На несколько минут. Люди начали сразу стучать по металлу. Испугались, наверное. Думали, так солнце быстрее освободится. Вот так я, можно сказать, и познакомилась со своим будущим мужем.
Супруг мой Джумшуд Халилович Турабов у меня был очень хорошим человеком. Всю жизнь посвятил сельхознауке. Помню, придет после своих виноградников, а в руке толстая книга. Говорит, экзамен завтра (он в сельхозинституте в Махачкале учился). Читает до утра. Поедет на экзамен и всегда на пять сдаст. Коллеги его уважали. Много сортов винограда он вырастил.
В 66-м мы переехали в новый дом на улицу, которая и по сей день носит название Советская. Тогда город только начал выходить за крепостные стены. Вокруг одни сады и виноградники. В этом доме 27 мы живем и сейчас. Вырастили и воспитали с мужем пятерых детей.
Все стали добропорядочными, честными людьми.
Светлана Анохина
Всех, кто помнит Дербент прежним, всех, у кого богатые
семейные фотоархивы, просим о помощи! Наши адреса и
телефоны: mk.ksana@mail.ru +7 (988)291 59 82 (Светлана Анохина) и klaretta0310@rambler.ru +7 (988) 293 40 37 (Анна_Гаджиева).
