— У нас в Кабардино-Балкарии в каждой семье есть папаха. Традиция такая, — шутит кабардинец, гуляя по Атажукинскому саду в Нальчике с балкарцем и дагестанцем.
— Или папаха, или кепка FBI, – добавляет балкарец.
— А красные мокасины? – дагестанец.
Наш волшебный разговор прерывает надвигающееся облако в штанах. Шумная компания молодых людей во главе с коренастым, не менее молодым, человеком в белой папахе, будто подтверждают слова моего собеседника.
— Я же говорил!
За папахи в каждом доме не ручаюсь, но попадаю на Козий рынок, где можно купить папаху на любой вкус и цвет. Путь на рынок короткий – через арочный проход вещевого магазина.
— Мы уже на рынке?
— Нет, он на той стороне. Мы можем и отсюда выйти.
В вещевом магазине – длинные платья, халаты и продавщица, которая говорит на своем, балкарском, с собеседником, не обращая на нас внимания.
Рынок неожиданно небольшой. Каждый новый отдел – произведение искусства: папахи, жилеты, свитера, носки, пуховые платки, шапки, шарфы. Радуется не только глаз, но и нос. В сырном отделе это особенно чувствуется.
Женщины рядом с шерстяными изделиями собственного изготовления подзывают нас. Если смотреть долго на шерсть, а потом еще и примерять, можно утонуть. И скорее всего, вам этого захочется. Свитера огромных размеров, как теплые костры в холодные вечера.
Язык поломается
— У нас, у кабардинцев, есть очень вкусное выражение: «Цlынэ и къуэ цlынэшхуэ тхъуцlынэ цlынэ хуцlынэ цlынэу иреупцlэх», что переводится как «Большой слизкий сын слизкого весьма слизко ест слизкое сливочное масло».
Просто даже не пытайтесь повторить это дома.
Смиритесь, что вы не кабардинец. Это язык, на котором без рук и ног можно танцевать лезгинку.
Зато балкарский, мелодичный и щадящий, напоминает кумыкский. В любви, к примеру, признаются одинаково: «Мен сени сюеме».
Но если встретятся балкарцы с разными диалектами, считай, пропало.
— У балкарцев есть деления языковые: кто-то цокает, кто-то чокает, насколько я знаю. В компании чокающих оказался один, который цокает. После какого-то количества выпитого им стало надоедать, они его решили побуцкать. Когда всё успокоилось и цокающий всё-таки решил заговорить (ему нужен был центр, чтобы попасть на автостанцию), он сказал: «Пачаны, где здесь у вас чентр?»
Имя делает человека
Кабардинские имена (как мужские, так и женские) условно делятся на «старые» и «новые». «Старые» имена отличаются длиной и сложностью произношения, они с историей. «Новые» комфортны по произношению и редко привязываются к чему-либо (максимум, могут быть привязаны к именам пророков).
— Меня зовут Хажмурат. Можете называть меня Мурат или просто Мурик.
— А почему не Хажмурат?
— Длинное, боюсь, не запомните.
— Красивое же имя.
— От дедушки досталось. Мое имя интерпретируется, как старый и мудрый Мурат, совершивший Хадж. У нас имя является определяющим фактором становления характера человека.
— Но Хажмуратом ты так и не стал.
Большие города
***
В Атажукинском саду – самом большом парке на Северном Кавказе – легко заблудиться, если кто-то решил в нем жить. Сад – город с сюрпризами и характером. Вечером он подслушивает наши разговоры и иногда отвечает на наши вопросы, днем его нет; всё, что есть – это люди в нем. Которые иногда задаются странными вопросами:
— Где здесь бочка?
***
На «1000 и одну ступень» Нальчика можно попасть через сад, например.
— А там, правда, ступеней тысяча и одна?
— Нет, конечно. Восемьсот с чем-то. Но прикольно же звучит тысяча и одна, чем восемьсот. По ним, помню, поднимался парень здоровый и на шестисотой уже устал. Вслед за ним шла бабуля, бодрая, с высокоподнятой головой, она улыбнулась парню. А он: «Вы что, издеваетесь?»
Да. И на каждом шагу. Гуляешь по парку с протянутой рукой и закрытыми глазами. Оп – урна, оп – урна, оп – урна, оп – мусорный бак.
***
В Дагестане нет буккроссинга (как, впрочем, и урн в нужном месте и количестве). То есть, он был. Один день. Как и не было. А тут есть. В саду мы наткнулись на книжный шкаф или он наткнулся на нас, как Сундук Пратчетта, от которого никогда не знаешь чего ждать. Стеклянные двери шкафа неподвижны, как шкаф. И если у тебя длинные руки, ты обязательно дотянешься до сокровищ.
Фото: Патимат Амирбекова
***
Самое большое сокровище в Нальчике – это улица Кабардинская (Новый Арбат или Старый Нальчик, как называют ее в народе). Я не знала, что в Нальчике попаду в Лондон. Правда, вечерняя и утренняя прогулки сильно отличаются. Вечером здесь – улица «Бейкер-стрит», утром – кондитерская «Бейкер-стрит».
— Улицу реконструировали, она была в ужасном состоянии, — говорят мне гиды.
— А мне кажется, до реставрации тут было больше магии.
— Нет, полуразрушенная. Смотри, на фото, раньше даже дороги не было, только камни, песок.
— Ой, какие все прекрасные, в платочках и папахах.
— А здесь был кинотеатр «Победа». Потом внутри всё сгорело.
— Что-то другое построили?
— Нет. Кинотеатр стоит, закрыли его, правда.
Встречаю собаку и не могу пройти мимо, глажу. Попутчики кричат: «Зря ты это сделала!» Собака плетется за нами по Кабардинской, а потом переходит дорогу на другую улицу, и мне становится немножко за нее страшно.
— А если она потеряется?
— Куда потеряется, она дворовая.
Собака так же уверенно, как шла за нами, сворачивает от нас налево в супермаркет «Магнит».
Фото: Патимат Амирбекова
Завтрак в «Короне»
Утро начинается с вкусного завтрака. Правда, вместо яичницы, которую я долго обдумываю в голове, мне приносят запеканку. Она нежная и мягкая, тает во рту. Так, что желудок ее не понимает. На столе – сыр, хлеб, чай.
— Что для тебя феминизм?
— Ничто. Я не могу сказать, что я феминистка, я за независимость.
— А что такое независимость?
— Ни от кого, ни от чего. Сам по себе.
— Как может женщина быть независимой ни от кого и ни от чего? Муж решает проблемы в семье, если, к примеру, муж будет против того, чтобы жена работала?
— Это безобразие. Он не может за неё решать. Она личность.
— А если ребёнок, и за ним надо смотреть? Жена работает, кто будет смотреть за ребёнком?
— Обстоятельства. Они разные. Думаю, нет вопросов, которые нельзя решить обоюдно.
— Кто глава семьи, по-твоему?
— Я за равноправие.
— О, понятно.
И не подавились.
Патимат Амирбекова
