Мне кажется, я бабушку свою без работы никогда и не видела. Чтобы сидела, тоже не припомню. Всегда на ногах. С утра до вечера около печки была, готовила на всю семью, хозяйничала. Голубцы, дюшпара, курзе у нее самые вкусные в Дербенте были. Имя бабушки Гюльчемен, а мы звали ее Галя.
Мама моя занималась детьми, нас у нее было 8 человек, я вторая по старшинству. Так что зарабатывал один отец, он тканями разными торговал. В доме было тесно, всего две комнаты небольшие, а в семье — мама, папа, нас 8 детей и еще бабушка. Получается, 11 человек. Спали все на полу, где столько кроватей возьмешь и куда их ставить еще! Зато был стол, и, когда все за него садились, получалось очень шумно и людно. Тогда я очень остро чувствовала, что мы – семья.
Мама с папой из Кайтагского района, маджалисские. Оттуда их семьи приехали в Дербент, когда родители маленькие были, еще до революции. Мамина семья жила на Ленина, папина — на улице Канделаки, под номером 25. У папы большая семья была.
Я хорошо помню, как началась война и все переменилось в городе. Мне тогда было уже 8 лет, все понимала. О том, что началась война, узнали из сообщения по радио. Как в песне, «22 июня, ровно в 4 часа…» Киев стали бомбить, и нам объявили, что началась война! Все услышали и сразу стали плакать. Мужчин в Дербенте почти не оставалось. Папу в 1942 году забрали на фронт, он был уже пожилой. Его два раза забрали, два раза вернули. Но два года воевал. А после приехал и работал здесь в истребительном батальоне. Их штаб находился на улице Коммунаров. Они ходили с винтовками, ловили дезертиров, мародеров, бандитов. Мама все время переживала, боялась за папу. А еще через два года папа в магазине начал работать.
Двор наш был еврейский, там жили Хананаевы: мать — Мехар, сын Гюльбече, вторая дочка Сунна и младшая – Лиза. Она, Лиза, потом вышла замуж за Шанду, по его имени все в Дербенте магазин называли, где он работал, – Шанда-магазин. Еще старики жили, фамилии только не помню. До войны наш двор закрытый был, потом ворота поломали, камни погрузили на машины и увезли баррикады строить. А мы все прямо во дворе копали окопы, я тоже копала, помогала старшим, хотя лопата была выше меня. И, как только по радио слышали «Воздушная тревога! Воздушная тревога!», все туда, в окопы, всей улицей ссыпались, как горох. А у нас около ворот был большой-большой звонок. Мама в него звонила, вдруг кто радио не слушает и не знает, что тревога. Только он звонил, как школьный, такой у него был звук. Как будто веселый голос.
Мама всю свою жизнь черное носила. Ей было всего 13 лет, когда она вышла замуж. А очень скоро после ее свадьбы умер брат мамин, неженатый, болел сильно. И вот после его смерти мама светлое никогда не носила. Ни разу не надела. Даже когда дети женились или замуж выходили, все равно.
Жили мы небогато, и мама сама шила на машинке себе и всем детям, двум девочкам (нам с сестрой) и шестерым нашим братьям. Мальчикам — брюки, девочкам — платья, юбки, школьную форму мне тоже мама шила с расклешенной юбкой. Чулки брали простые. Носки теплые на зиму сами вязали. Галоши носили еще. Тогда галоши были с узором сверху, сейчас таких нет. Не круглые галоши, а длинные такие, с заостренным, что ли, носком.
У нас так полагалось – кто раньше вставал, тот и печку топил, чтоб остальные в теплом доме просыпались. И сразу на печку ставились утюги. Специальные такие, чтоб уголь внутрь класть. Этот уголь специально из Джалгана привозили, по домам продавали. И еще у нас не было такого, чтобы я свое стираю и глажу, а ты — свое. Как-то все само собой получалось, каждый старался что-то сделать, ведь для своих, для семьи.
На праздники было очень весело. Папа ходил в синагогу — она была там же, где и сейчас. А дома свечи зажигали специальные. Еще папа с мальчиками, нашими братьями, ходили в баню каждую пятницу, перед шабатом. Шабат соблюдали. В субботу взрослые не работали, но мы, дети, в школу ходили, а когда возвращались, дома было уже много людей, родственники приходили в гости.
На улицу нас, девочек, не пускали особо. У нас подружки были, они приходили к нам в гости, а мы — к ним. Все время играли с куклами, из маминых лоскутков платья им шили, когда маленькие были. Сара приходила, Айзанат, лезгинка, напротив нас жила, Гюльханум, ее сестра. Мы с ними как одна семья были. Разницы не было – что их мама, что моя мама – как будто две сестры. Мы чай пили у них, а вот кушать там нам не разрешали из-за кашрута. Вот мясо, например, они жарили на топленом масле, а оно же из молока, и по нашей вере так нельзя, чтоб мясное с молочным. У них дедушка был слепой. Он все время ломал и кушал орехи, больше ничего не хотел, и Айзанат ему помогала их чистить. Только он все время волновался, трогал руками, сколько она начистила. Ему казалось, что мало получается, говорил: «Ты, внучка, наверное, много кушаешь. Иди Розу позови. Роза будет чистить». Я ходила, чистила ему эти орехи.
Тогда мяса было полно, во время войны самым дешевым было мясо. Корову резали и делили на восемь частей. А вот хлеб, он был очень дорогой. Но это я больше по рассказам знаю, у нас на базар всегда мама ходила. Верхний базар недалеко, мама корзинку брала и шла. А куры у нас — свои. Был сарай, там и держали кур. Мама раз одну курицу потеряла, столько времени искали, не нашли. Через месяц мы уже и не переживали, забыли, а тут из-под дров выходят цыплята, семь штук. Она, эта дурная курица, там яйца снесла, оказывается, и там же на них сидела, высиживала. Мы тут же побежали маме сказать, она обрадовалась, а потом так смеялась, что курица спряталась.
Когда сестру забрали замуж, мне 13 лет было. Семь дней к ней приходили ее подруги перед свадьбой. Это у нас так принято. Со вторника до вторника подруги все время были у невесты, кушали у нее, спали. По вечерам танцевали, играли, рано утром на море ходили. Шутили: когда девушки засыпали, кто-то, кто не спал, привязывал их ноги друг к другу, а потом — как крикнет! Те вскакивали, сонные совсем, ничего еще не разбирают, что случилось, а ноги-то связаны, и они друг на друга валились.
На свадьбу резали корову. Тогда шашлыков не было. Голубцы делали, жаркое, тара (национальное блюдо). Свадьбу играли на улице, перед домом.
А через 6 лет и я вышла замуж. Мой будущий муж, его звали Дон, только приехал из армии, месяца еще не было. Родители решили его женить и предложили девочку. Они пришли сватать, и я согласилась. Папа купил мне в приданое кровать грозненскую, никелированную, в магазине брали. Все вместе мне из Грозного привезли: и кровать, и стол, и стулья.Стол до последнего времени в подвале стоял у нас, большой, круглый. Я пришла в новый дом, как невестка, перед нашей Пасхой, 15 дней оставалось. Как пришла, начала обед готовить. Свекровь моя Наспат не готовила, только я, а когда дети появились, золовки смотрели за детьми. Семья большая. Разницы между нашим домом, где папа с мамой, и этим домом почти не было. По субботам у свекрови полно гостей было. А свекор Рахмат, как старший, в субботу собирал всех детей и взрослых и рассказывал сказки, но взятые из жизни. Про Исход из Египта, про всякое другое из Торы. Он был многознающий, Тору читал.
Ко мне они относились как к дочке родной. Я и одна могла из дома выйти, они меня везде пускали. Даже ругали: «Иди к маме, иди к сестре! Зачем все время дома сидишь?» А я никуда не ходила. У меня маленькие дети были. С мужем еще ходили на свадьбы, в кино, на улицу выходили, гуляли. А одной куда мне ходить? Только иногда ходила к маме.
Я вот уже старая, вижу плохо, слышу плохо. Многое забыла, но помню, какие длинные и красивые у мамы были косы. Помню, как она стояла перед зеркалом (у нас на кухне на стенке висело маленькое зеркало), расплетала эти косы и расчесывала их гребешком. Очень красиво это было, мама на горскую еврейку не похожа была, белолицая, голубоглазая. Потом наступала очередь Мазол, моей старшей сестры, мама ее причесывала, косички заплетала. А вот когда до меня очередь доходила – об этом, наверное, знали все соседи, вся улица, весь Дербент, так я кричала. Для меня, когда расчесывали – это была пытка настоящая! У меня тоже были длинные косички, их расчесывала сестра, она старалась осторожно, но я еле терпела. Волосы же кучерявые, мне больно было, прямо слезы из глаз текли, и я плакала все время: «Хватит! Хватит!»
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА
