В 1911 году через Дербент в Баку проследовал император Николай II. Там был любопытный такой эпизод – когда поезд с государем тронулся, за подножку зацепился мальчик 9 или 10 лет и поехал себе. Поезд уже миновал станцию, когда охрана заметила мальчика и подняла его в вагон, к царю. Император спрашивает:
— Тебя как зовут?
— Николай.
— И меня Николай. А фамилия твоя как?
— Романов.
Император рассмеялся, мальчика одарили деньгами и высадили где-то на окраине. Долго весь город гудел об этом событии, а мальчик стал дербентской достопримечательностью. Примерно такой же, как автомобиль одного доктора-еврея (фамилии его я уже не помню), у него первого в городе, еще до революции, появился «Форд». Вокзальная, вымощенная булыжником, была парадной улицей, по ней фланировала городская знать, там стояли газовые фонари, одетые в сетку из металла, который накалялся до белизны, когда фонари горели. И вот доктор с супругой, со всей семьей усаживался в авто, выезжал на улицу Барятинского, сворачивал затем на Вокзальную и разъезжал по ней туда-сюда. Он жал на клаксон, дамы ахали, лошади шарахались, а мальчишки были в полном восторге!
Об этом и многом другом рассказывал дядюшка наш, Иван Амплиевич Аверин. Он родился в сентябре 1903 года в Дербенте, по улице Вокзальной, №20. Каменный дом этот до сих пор стоит, дядюшка любил его показывать, говорил: «Я родился тут, прямо на сундуке». Его родители приехали сюда в 1895 году из Саратовской губернии в связи со строительством железной дороги «Владикавказ – Баку». В 1896-м, когда она была построена, его отец стал помощником машиниста, а потом — жестянщиком в вагонном депо.
В 1918 г. дядю Ваню чуть было не расстреляли. Когда в Дербент вошли бичераховцы, на железной дороге кто-то совершил диверсию. И бичераховцы в качестве ответной меры взяли в заложники 30 человек, в том числе и 15-тилетнего Ваню Аверина. Их всех вели по улице Кобякова, чуть дальше водонапорной башни, на пустырь. В водонапорной башне мальчишки в те годы любили лазать, оттуда хорошо просматривалась мельница по улице Сальмана, на ней был установлен пулемет, а мальчишкам же любопытно. И вот теперь возле этой башни, в которой Ваня Аверин знал в лицо каждый камень, каждую выбоину, их собирались расстрелять.
Надежды никакой, и тут один машинист говорит главному из бичераховцев: «Среди нас нет того, кто совершил эту диверсию. Допустим, вы нас расстреляете, но кто тогда вам будет водить поезда?» Главный, видать, был не дурак, задумался и послал на лошади гонца в штаб бичераховцев, который располагался в сегодняшнем здании администрации, на площади. Из штаба приехал офицер более высокого ранга, провел беседу с заложниками, и их всех отпустили.
Дядя Ваня знал о Дербенте все. Ну, правда, буквально все. Рассказывал нам и про дербентских революционеров. Что многие из них выходили и кричали «Да здравствует революция!» только в пьяном виде. Кого-то из них так прямо с бутылкой пьяного застрелили случайно, и стал он считаться героем, отдавшим жизнь за идею, понимаете, за свободу, равенство и братство.
Рассказывал и другое. У нас есть Дубара-капы, это ворота самые нижние возле желдорклуба по улице Пугина. Так за этими воротами 4 или 5 домов, и один из них до революции принадлежал некой Шуре. Шура эта в Дербенте была личностью известной, так как содержала дорогой бордель. Когда она его только открывала, у нее возникли трудности, городские власти и духовенство не разрешили строить его в черте города, а вот неподалеку – пожалуйста, и поставила она его прямо за Шуринскими воротами, на нынешней улице Гагарина. Говорят, там были очень красивые женщины, Шура их лично отбирала, привозила. Ну и цены, соответственно, высокие. Ходили туда все, у кого — деньги.
Еще были Кочергинские погреба. У Кочергина имелись виноградные плантации, и свое вино он поставлял царскому двору. Называлось вино «Кочергинские выморозки», делалось из неполивного винограда. Обыкновенное натуральное сухое вино заливали в бочки и обкладывали льдом. По истечении определенного времени оно замерзало, а внутри 200-килограммовой бочки не замерзало 30 — 40 литров. Вот это и были те самые выморозки. Это тоже дядя Ваня рассказывал. А пробовал он их или нет, я не знаю.
А вот красивое здание по улице III Интернационала в 1907 году было построено как Дом офицерского присутствия. И чуть ниже по улице в том же 1907 году построил свой дом Аргунов. Я слышал обо всем этом от дяди Вани, а позже познакомился и подружился с Лазарем Аргуновым, и он показывал мне бумагу гербовую, где указом Его Императорского Величества его деду выделен участок для строительства частного дома.
Одно из самых красивых зданий в Дербенте – дом Ахундова, предпринимателя, мецената. Раньше в городе было много таких. Потом советская власть всех уничтожила, исчезли эти люди, а вместе с ними и сами идеи меценатства. Людям внушили страх, который передавался из поколения в поколение.
Так вот, в 1922 году дядю Ваню должны были призвать в армию, он явился на медкомиссию, тот самый доктор-еврей, владелец «Форда», его осмотрел и сказал открытым текстом, что у него обнаружен туберкулез и жить ему осталось всего несколько месяцев.
Дядя расстроился, конечно, пошел на берег моря (а было лето), искупался, лег и заснул. Проспал несколько часов и, конечно, страшно обгорел на солнце. Мама его кислым молоком и сметаной несколько дней мазала. И вот прошел месяц, два, три, полгода, год – не умирает Иван. И вдруг он случайно встречается с тем самым доктором. Тот не поверил глазам: «Аверин, ты? Живой? А что ты делал, чтобы выздороветь?» Дядя ему рассказал ситуацию, тот случай, когда он обгорел. И доктор сказал, что, видимо, дядя все туберкулезные палочки солнцем убил, буквально зажарил. Так он и остался жив.
В армию дядя Ваня не попал, но в 20-х годах состоял в частях особого назначения (ЧОН), они занимались ликвидацией мелких банд вокруг Дербента. Не знаю, какие функции он там выполнял, но наган у него был. Тут такое дело, дядя по воспитанию, по натуре своей глубоко законопослушный человек. С детства. Таким он и остался до конца жизни. Поэтому, когда он рассказывал, что участвовал в ликвидации банд, я слушал не то, чтобы с недоверием, а просто с непониманием и недоумением.
После ЧОНа дядя стал работать в пожарной части. По своей натуре он был, конечно, службист, аккуратнейший человек, и вырос до начальника пожарной команды, которая располагалась на ул. Коммунаров. На этой же улице дядя и жил с семьей.
Женился он в 1930 году. С будущей женой, тетей Натой, познакомился в Дагестанских Огнях, она работала в бухгалтерии на Стеклозаводе. Но у них своих детей не было, только племянницы. На дочери одной из племянниц я и женился. Меня дядя Ваня принял как сына. А я его очень уважал. Он был каким-то прямо патологически честным. Даже когда играл в карты, его спрашивали: «Ну, скажите, у вас есть козырный туз?» И он отвечал: «Есть». Не мог просто соврать. А его пунктуальность… Мы ездили с ним в лес часто. И вот как-то договорились на 10 утра. Приходим, никого нет дома, закрыто. Спрашиваем на следующий день: «Ну, дядь Вань, что же вы нас не дождались?»
— Вы во сколько пришли?
— В 10 утра.
— Неправда!
— Ну, минут 10 одиннадцатого.
— Неправда!
— В половине одиннадцатого, максимум.
— До свидания!
Да, забыл важный эпизод. Участие в этих ЧОНовских отрядах дядю, как сейчас принято говорить, «засветило». А тогда в Дербенте, на центральной площади, стоял храм. Он вмещал 500 человек, а пол его выложен дубовыми чурками, установленными вертикально, они лучше поглощали звук. И в храме не было цоканья, стука, а ведь тогда вся обувь — и женская, и мужская была с каблуками с набойками.
И вот дядю как проверенного человека привлекли к ликвидации этого храма, точнее, к сбрасыванию колокола. Колокол спилили, храм взорвали. Так вот дядя Ваня эту историю рассказывал очень редко, а уж тем более, никогда ею и ролью своей в ней не гордился. Хотя время было такое, что люди и на меньшем делали карьеру. И мне кажется, что дядя Ваня сожалел о случившемся.
И еще хочу сказать. В нашем городе у жителей исключительный менталитет. Я всегда и всем говорю: у всех, кто прожил в городе больше 20 лет, даже если он там не родился, можно забрать паспорта и, независимо от того, кто ты по национальности – армянин, русский, еврей, азербайджанец, лезгин — написать в паспорте «дербентец».
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА
