Папа у меня по национальности азербайджанец, а мама — донская казачка. Папа в 1937 году работал директором Дербентского сельхозтехникума, тогда пошла волна репрессий и его обвинили, якобы он принимал из окрестных сел только тюркоязычных студентов и хотел перевести обучение на тюркоязычную основу. Его забрали и до 1940-го года держали под стражей в Махачкале, а в 40-м, сняв все обвинения, отпустили и назначили директором рыбзавода в Дербенте. А в 1943-м году, когда немцы вплотную подошли к Кавказу, папу как «неблагонадежного» сослали в Казахстан.
Там они с мамой и познакомились. Она с Дона, их семья Великановых (обратите внимание на созвучность фамилий моих родителей) была раскулачена и тоже сослана. Муж ее ушел на фронт, вернулся с контузией и в 1947-м умер. Мама осталась вдовой с тремя детьми. И папа на ней женился, а в 52-м родилась я. Естественно, папины родственники были против. Сестра говорила: «Зачем тебе? Приедешь, женишься на девушке молодой». Он ей ответил: «У меня дороже этой девочки (меня) никого нет на свете. И эти мальчики (мамины сыновья) тоже мне родные».
В 1956 году папу реабилитировали, и мы все приехали в Дербент. Мне было тогда 4 года. Папа вырастил всех детей, как родных. Братья мои уехали, но когда приезжали в Дербент, уже после папиной смерти, первое, что делали – ездили в село Падар на папину могилу и ко всем его родственникам с визитом шли.
Но это было позже, а поначалу дядя Рапхан, он работал врачом, специально нашел нам квартиру на Набережной (там почти все русские жили), у своей санитарки Валентины Петровны, чтобы маме и братьям было легче адаптироваться.
Домик был небольшой, одноэтажный, три или четыре ступенечки до крылечка. В двух комнатах хозяева жили, в других двух комнатах — мы, и во дворе сарайчик. Через дорогу море, большие камни на берегу. Соседи, помню, раков ловили, кто для себя, а кто на продажу. Сейчас этой улицы уже и нет. Ушла под воду. Прожили мы там полгода, а потом папе дали 3-комнатную квартиру на Буйнакской, 7. По тем временам квартира считалась хорошей, большой, целых 56 кв. метров! Жили мы там впятером: мама, папа, два моих брата Толик и Володя (старший Витя учился в Суворовском) и я. Братья меня любили, конечно, безумно! И никакому мальчику ко мне подойти было непозволительно. Но они быстро тут освоились и дербентские порядки переняли. Мы как-то с подружками шли в летний кинотеатр, причем родители меня как раз отпустили. Но на полпути нам встретился Толик и скомандовал мне: «А ну-ка домой!» И я безропотно пошла домой.
Дербент был тихим городом, дружелюбным, гулять можно было допоздна, но у меня в семье существовало неписаное правило – в девять вечера я должна была подняться домой. И так продолжалось до самого моего замужества.
Двор наш был как бы закрытым, и во дворе у нас множество цветов посажено. Папа мой привез много саженцев, их тоже посадили. У нас во дворе жил дядя Зубаир Меликов, кстати, сейчас его двоюродный племянник является полпредом Президента на Северном Кавказе. Дядя Зубаир работал агрономом, он тоже привозил много цветов, саженцев, организовывал всех жителей двора, детей звали. Причем все это делали с удовольствием!
Рядом с нами жил Василий Сергеевич, директор стадиона, так он летом постоянно проводил зарядку и другие спортивные мероприятия не только с нашими дворовыми, но и с жителями соседних домов. Каждую весну из домоуправлений привозили во двор теннисный стол, баскетбольные сетки и мячи, а еще приезжали мастера из домоуправления, подправляли нашу беседку во дворе, красили ее, насыпали песок в песочницу, обновляли скамейки. И во двор летом выходили все, заканчивали дома свои дела и выходили. Кто чаи распивает, кто болтает, кто с детьми гуляет, кто в теннис играет.
В Дербенте на рынок обычно ходят мужчины, но у нас ходила мама, и я с ней, конечно. На нашем Нижнем рынке было много русских бабушек, у которых частные дома, огороды, и они продавали свою продукцию. Редис, зелень, овощи, грибочки, сушеные и свежие… Грибочки, правда, больше везли с Самура. Тарашку, бычков, другую рыбу. Тогда, как и сейчас, впрочем, у всех были постоянные покупатели и продавцы, мы знали тех людей, у кого покупаем. Мясо, например, всегда брали у Касума, азербайджанца, он потом в Баку уехал.
На вокзале в парикмахерской работал дядя Ислам Байрамов, он был женским мастером, потом он перебрался в Городскую парикмахерскую. А маникюр нам делала Валентина Ивановна Орлова, работала на Кобякова, где баня. Она была высокой, полной, видной такой женщиной, с румяными щеками, и губы она ярко красила, и казалась мне очень красивой.
Город был маленьким, все друг друга знали. Если путь с работы домой занимал 15 минут, то мы все шли час-полтора. Потому что через каждые пять метров: «Здравствуйте! Как дела? Как дома? Как дети?» Прошли еще пять метров – то же самое. При этом мы сразу выделяли приезжих. Даже если они были загорелые до черноты, даже если внешне не отличались, мы сразу видели, что этот человек приезжий, не местный. Это объяснить невозможно, почему мы сразу своих различаем.
С родителями мы ездили на море, на Правительственный пляж, сейчас там совхоз Карла Маркса. Почему он так назывался, не знаю до сих пор. Пустой берег, где рос кустарник небольшой какой-то, росли маленькие шершавые финики. А берег песчаный, мелкий, идешь, идешь, а тебе все по колено. А на косе было глубже, мы там плавали до третьего буйка, хотя можно было лишь до первого. Я с детства плаваю, даже не помню, как и когда научилась, поплыла и все. На косе мы ковры стирали, ведь морская вода цвет пряжи не меняет, постираем, разложим на камнях сушиться, а сами — купаться, загорать, шашлыки делать.
Тогда у нас было только два вида шашлыка — баранина и осетрина. Никаких куриных, крылышек и прочего, что сейчас делают. А жарилось все на виноградной лозе, ее, высушенную после обрезки винограда, привозили тоже с собой.
Когда мы классе в 6-м учились, бегали в Жилдорпарк к танцплощадке. Старались все задания, поручения мамины поскорее выполнить и прибежать на перрон вокзальный, из-за забора смотреть на танцующих. А какие же у нас прекрасные были парки! Парк железнодорожников, например, чего там только не было посажено – и розы, и жасмин, много сирени. Каждое первое воскресенье августа праздновался День железнодорожника. Концерты, танцы, массовые гуляния! Очень нарядным и свободным был Дербент.
Как-то наша дербентская девочка выходила замуж за русского парня, он был офицером, служил здесь. Когда его родственники ехали сюда на свадьбу, он им сказал: «Вы смотрите, не надевайте свои сарафаны, открытые платья…» Ну, и когда они пришли на свадьбу, что они увидели? Потом они ему сказали: «Слушай, ты нас обязал не приезжать в сарафанах, а мы смотрим, здесь и в открытом, и в коротком, и в длинном, и во всяком…»
Даже магал, где, казалось бы, нравы патриархальные… Но вот моего дяди первая жена ходила в платьях, в туфлях на каблучках, у нее были красивые жгучие черные волосы, губы она красила ярко-красной помадой. Хотя родом из магала. Была в садике воспитательница Лиза Гаджиева, очень интеллигентная, умница, и тоже из магала. И были такие, что не снимали косынки, носили только длинное и с рукавом. Но в детстве мы этого не замечали, мы в магалы и не попадали толком, хотя нам никто не запрещал туда ходить. Мы жили в нижней части города, учились в железнодорожной школе, учителя у нас в большинстве были русские и вокруг жили в основном те, чьи родители когда-то приезжали сюда строить железную дорогу и осели здесь, остались. А вопрос национальности и сословия у нас вообще не стоял.
Среди друзей родителей был Демир Гасанович Алиев, азербайджанец дербентский, у него жена была грузинка. Был Гатам Биглярович Абдурагимов, у него жена была гречанка. Был дядя Низам, первая жена его была армянкой, вторая — даргинкой. У того поколения много было таких смешанных браков, будто бы они и правда решили создать новый мир, где человек человеку друг и родственник. И у них же почти получилось!
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА