На прошлой неделе в центре Махачкалы установили памятник Джелал-эд-Дину Коркмасову. Чем не повод поговорить об одном из основателей дагестанской государственности? На вопросы Шамиля Ибрагимова отвечает дагестанский историк Юсуп Идрисов.
От анархо-коммунизма к большевизму
– Хотелось бы проследить эволюцию политических взглядов Коркмасова.
– Это очень сложный вопрос. Дело в том, что он в начале 1900-х годов проникся идеями анархо-коммунизма, которые проповедовал известный революционер и ученый-географ князь Петр Кропоткин. Коркмасов с ним встречался. Был среди его знакомых еще такой французский ученый Элизе Реклю, который был идеологом анархо-коммунизма и одновременно вегетарианства. Думаю, тут сказалось, что вначале Коркмасов увлекался естествознанием, даже поступил на факультет естествознания, а Петр Кропоткин сформулировал свой взгляд на эволюцию. Согласно ему, в ее основе не борьба за выживание, а взаимопомощь. В 1903 году, когда Коркмасов вернулся из Парижа в Дагестан, он еще считался анархо-коммунистом. Он и его единомышленники считали, что вместо государства должна быть федерация автономных общин, что-то вроде наших дагестанских союзов сельских общин, если упрощать. Однако в 1917-м и в последующие годы Коркмасов совершенно этой идеи не придерживался. Он стал государственником.
– Что могло на него повлиять?
– Ну, в 1917 году ему уже было 40. Это не 20 и не 25 лет. С возрастом он стал менее радикальным. В 1917 году он уже ориентировался на Керенского. Вообще, многие события в Дагестане тогда повторяли события общероссийского масштаба. В 1917 году, когда выбирали членов Областного исполнительного комитета, а это местный аналог Временного правительства, то Коркмасов, Дахадаев, Габиев, Тахо-Годи и другие представители Социалистической группы его возглавили.
– В одной из своих статей вы приводите отрывок из воспоминаний Коркмасова, где он пишет не «Октябрьская революция», а «большевистский переворот».
– Да, члены Социалистической группы оценивали это событие как переворот. Было неоднозначное отношение. Я бы сказал, даже критическое. Мало кто тогда вообще понимал масштаб Октябрьской революции. Думали, что это только мятеж части балтийских матросов и Временное правительство с ним справится. Это им припоминали в 30-е.
– Далее вы пишете, что «социалисты не решились идти на конфронтацию с большевиками». То есть настолько разные они были, что стоял вопрос о конфронтации?
– Да, между ними была разница, но, вообще, большевики тогда были очень гибки и дальновидны. Ленин был все-таки очень сильный стратег, политический аналитик. Он понимал, что политические силы на окраинах отличаются от центра, поэтому там нужен другой подход в виде ставки на людей умеренных. И с дагестанскими социалистами был достигнут компромисс. Кстати, не все это понимали. Есть воспоминание Тахо-Годи о том, как на заседании местного революционного актива в апреле 1918 года Уллубий Буйнакский сказал, что надо передать оружие и власть членам Социалистической группы. Там было много большевиков: рабочих, военных, солдат из Астрахани и Баку. Им это не понравилось, но Буйнакский добился исполнения этого решения. Я думаю, что это была не его личная позиция, а решение, санкционированное из центра.
– Сам Буйнакский изначально был большевиком?
– До революции он, скорее всего, был просто членом марксистского кружка. Но в 1917 году, еще до Октябрьской революции, он пришел к поддержке большевиков. Есть популярный сейчас историк Спицын. У него интересная информация, что к началу 1917 года большевиков всего было 3000 человек. То есть очень мало. А потом в течение этого года их число увеличилось в десятки раз. Неудачи на фронте Первой мировой войны прибавили симпатии к большевикам. Кстати, Коркмасов в это время поддерживал войну и говорил, что империалистическая война должна стать революционной войной. Повторял слова Керенского. Возвращаясь к сути вопроса, надо подчеркнуть, что большевики, какие бы они ни были, все-таки являются социалистами в первую очередь. А в Дагестане члены социалистической группы поддержали их еще и потому, что у них был общий враг — Гоцинский и Узун-хаджи. Один на один они бы им проиграли, поэтому в январе 1918 года соцгруппа пошла на союз с большевиками и впоследствии придерживалась его. Таким образом, он не стал ни дагестанским Керенским, ни местным анархистским батькой Махно.
– Получается, в 1917 году Коркмасов стал большевиком?
– Фактически он стал членом большевистской партии в феврале 1919 года. То есть в ходе Гражданской войны. Тогда почти все социалисты, члены Соцгруппы вошли в состав РКП(б). Потом им в документах указали, что они стали членами партии в феврале 1917 года. Везде в советское время фигурировала дата, что они члены большевистской партии с 1917 года. Это, конечно, запутывало. На самом деле они вошли в партию только в 1919 году.
– Но стал ли Коркмасов идейно большевиком?
– Вы знаете, он работал на советскую власть. Искренне много для нее сделал в 20–30-е годы. Советская власть сама была очень неоднородной. Часто менялась. Были колебания в генеральной линии партии. Внутренние расколы. Скажем, он принял коммунистическую идею. Но для той группы, которая победила в борьбе внутри партии, он своим так и не стал. Что и определило репрессии против него и остальных инакомыслящих в 1937 году.
Члены Социалистической группы со своими женами
Гибкая стратегия Ленина
– Вы сказали, что партия была неоднородной. Со временем у большевиков менялись установки, приоритеты. Какими они были на тот момент, когда Коркмасов к ним примкнул?
– Понимаете, Ленин тогда был очень лоялен к нацменьшинствам. 2 ноября 1917 года была обнародована «Декларация прав народов России». Много обращений было у него к мусульманам, не только к российским. Было стремление экспортировать революцию, особенно на Восток. Троцкий говорил: «Путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии». Этот антиколониализм очень увлекал мусульманскую интеллигенцию.
– Знаете, я больше о том… Вот при Сталине уже была абсолютная автократия, унификация какая-то произошла. А в 20-е?
– Нет, в 20-е годы этого не было. Были Новая экономическая политика, политика коренизации. Еще было достаточно свобод. Сам Сталин это приветствовал, как ни странно. Дело в том, что в это время Сталин считался умеренным политиком. Почему? Потому что большая часть партии боялась Троцкого. Думали, что именно он станет диктатором. И они поддержали Сталина как более умеренного политика. Хотя он, конечно, готовился к укреплению своего режима, создавал себе опору в партии. Но до 1927 года это все было еще незаметно.
– Ах вот откуда эти разговоры про шариат, когда он провозглашал автономию в Шуре…
– Да, да. И надо понимать, что на местах советская власть была еще слаба. В Средней Азии она вообще сделала ставку на джадидов. То есть бывших мусульманских работников, преподавателей медресе, мектебов и так далее. Потому что там коммунистов было еще меньше, чем в Дагестане. Надо еще отметить, что у дагестанского руководства было стремление к очень широкой автономии. Они даже не писали «Дагестанская Автономная Советская Социалистическая Республика». Во всех документах до начала 30-х годов было – ДССР. Намек на образование союзной республики. Вот говорят часто о конфликтах между Самурским и Коркмасовым. Но я вам так скажу, по основным вопросам, в том числе по автономии, они были единомышленниками. Центр ведь тогда проводил политику коренизации. Они хотели, чтобы местные кадры прониклись советскими идеями, создать местные лояльные элиты, поэтому поощряли выдвижение «националов» на должности….
– Раз уж мы затронули эту тему. Историк Заира Харисова приводит в своей статье про Коркмасова отрывок из письма Сталина Ленину 1922 года: «Поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается понимать как игру, упорно признавая слово «независимость» за чистую монету, и также упорно требует от нас проведение в жизнь буквы конституции независимых республик». Далее Харисова пишет: «Подобная игра чужда Коркмасову…»
– Вы знаете, это была позиция всего дагестанского обкома. Есть знаменитое «Письмо 43-х» (протест против включения Дагестана в Юго-Восточную область в 1924 году. – «МД»), под ним стоят фамилии Коркмасова, Самурского, Габиева, Тахо-Годи, Магомеда Далгата и других. Даже русские специалисты, которые работали в Дагестане – Ковалев и другие, разделяли эту позицию. Они видели особую специфику Дагестана. И, действительно, здесь советская власть победила не в том плане, что сюда вторглась какая-то армия и навязала свою политику. Местные партизаны, революционеры – они преимущественно сами утвердили советскую власть и изгнали деникинцев. Поэтому у них было очень высокое самосознание, самооценка. И они пытались повысить свой статус и в спорах с центром. Это, конечно, был и торг за ресурсы, за большие бюджетные ассигнования. Но и за самостоятельность во внутренней политике, в ее главных вопросах — точно. Они полагали, что вхождение в Юго-Восточную область уменьшит шансы на это. В целом тогда еще было много свобод. Центр так и не навязал тогда свою повестку. В период Новой экономической политики в Дагестан привлекали иностранные инвестиции, иностранных специалистов. Коркмасов для этого выезжал в Европу. В Махачкалу тоже приезжали очень авторитетные лица. Самый известный из них – лауреат Нобелевской премии мира, полярный исследователь Фритьоф Нансен – приехал в 1925 году. Кстати, есть фотография, где вместе с Нансеном и дагестанскими руководителями сидит норвежский дипломат Видкун Квислинг. Тогда это был человек довольно умеренных взглядов, который гуманитарную помощь вместе с Нансеном оказывал Советскому Союзу. Они помогали голодающим, в том числе и в Дагестане. Здесь тогда был неурожай. Впоследствии, в 1930-е, этот Квислинг в крайне правую сторону ушел и стал наместником Гитлера в Норвегии. Но тогда никто не знал, что так будет. Нансен оставил интересные воспоминания о Дагестане. Потом их издали отдельной книгой под названием «Глазами друга».
То самое фото с Нансеном. Квислинг – полулежит.
Человек международного масштаба
– Хотелось бы обозначить масштаб политической фигуры Коркмасова. Это ведь не местечковый какой-то политик, а международного уровня.
– Во-первых, его имя есть в списке подписей под образованием Советского Союза. Во-вторых, он был лично знаком со многими популярными и влиятельными людьми в Европе, разного калибра политиками. Среди них Ромен Роллан, Анатоль Франс. Был хорошо знаком с лидером французских социалистов Жаном Жоресом. В его доме он познакомился с Эдуардом Эррио, впоследствии президентом Франции, к которому обращался по поводу концессий в Дагестане в 1920-е, но вышло что-то или нет, сказать не могу. К слову, Коркмасов был репетитором сына Жана Жореса.
– Репетитором?
– Да, он и гидом успел поработать.
– В Париже?
– В Стамбуле. Допускаю, что и в Париже, но точно не знаю. С женой Марией Скаковской они написали «Путеводитель по Константинополю и окрестностям» для русских туристов и не только. Возвращаясь к знакомым Коркмасова, надо сказать, что он был знаком с молодым Муссолини. Но тогда Муссолини был социалистом. Они жили в одно время в Париже, одни лекции посещали. Дружбой это не назовешь, но общие друзья в молодости у них были. Потом эти его связи советская власть также использовала в 20-е годы для выхода из политической изоляции, в частности, при налаживании отношений с Италией. В-третьих, в 1909–1910 годах Коркмасов выпускал первую газету на русском языке в Стамбуле. Был одним из основателей Османской социалистической партии. Вместе с женой они организовали там бесплатный пансионат, своеобразную коммуну для политических эмигрантов. Потом они тоже в различных важных исторических событиях участвовали. Связи этого времени тоже пригодились. Подпись Джелала Коркмасова стоит под Московским договором между Россией и Турцией 1921 года. Надо напомнить, что это за договор. Было много споров, бесконечных разногласий по границе. Дело в том, что турецкая армия на тот момент все еще оккупировала значительные территории в Закавказье. Советская Россия нормализовала этот вопрос, дав Турции определенную помощь оружием и золотом, а турецкая армия взамен покинула эти спорные территории. Подпись под этим договором тогда поставили нарком иностранных дел РСФСР Георгий Чичерин и Коркмасов. Он перед этим долгое время находился в Турции и непосредственно этим занимался. Вот такой масштабной фигурой он был.
– А с Лениным был знаком Коркмасов до революции?
– Да, он с ним за границей виделся. Но я не думаю, что у них были близкие отношения. Есть общие фотографии Коркмасова с Надеждой Крупской и Марией Ульяновой, но уже 1920-х годов.
– А со Сталиным?
– Не уверен. Сталин за границей был только раз, и там их пути не пересекались.
– А после революции?
– Я думаю, у них были чисто рабочие отношения, но могу ошибаться. Всего знать невозможно.
– Можно узнать что-то о Коркмасове как о человеке, так сказать, о его человеческих проявлениях?
– Он любил красиво одеваться. Это отмечал Роман Фатуев, который был с ним знаком: «Долгие годы, проведенные в иммиграции в Париже, привили ему привычку носить европейский костюм с той подчеркнутой небрежностью, какая свойственна французам». Женщины его любили. Он был четыре раза женат.
– Ва!
– Да, да, да. Грузинка Наталья Поцхверова, которая родила ему сына, — это последняя его жена. До нее была Мария Скаковская. Она имела польские корни, была большевичкой. Возможно, она и повлияла на эволюцию его политических взглядов. Они вместе работали в Турции, вместе жили во Франции. Развелись в 1915 году. Но это не мешало им и в 30-е годы сотрудничать, совместно писать книги. К сожалению, они оба были репрессированы.
– А другие жены кем были?
– Вообще, первую жену ему выбрал отец. Это была местная девушка. Но он с ней не жил особо. Дело в том, что он потом уехал во Францию и женился там на француженке. Он приезжал в Дагестан с ней. Но потом они расстались. Это как раз то время, когда его выслали из Дагестана в Карелию в первую революцию. Потом он сошелся с Марией Скаковской.
Молодой Коркмасов
Достижения и просчеты
– Давайте поговорим о делах Коркмасова в Дагестане. Какие его главные достижения?
– Ну это не личные достижения Коркмасова. Это достижения всех дагестанцев и его команды. Он был командным игроком. Первым назову канал им. Октябрьской революции, которым мы до сих пор пользуемся. За него Дагестан первым среди республик получил орден Красного Трудового Знамени. Подчеркну, что это заслуга всего народа. Просто руководил тогда вот этим всем процессом Коркмасов. Завод в Даг. Огнях тоже в период его руководства начали строить. Знаете, тут надо говорить не столько о том, что новое что-то построили. Ведь в годы Гражданской войны почти все предприятия были разрушены, а к 1927–1928 годам все это было восстановлено, когда Коркмасов был главой правительства. Хасавюрт был почти на 90% разрушен. Петровск был на 45-50% разрушен. Важнейший нефтепровод Грозный – Петровск был уничтожен. Многие предприятия были в крайне плачевном состоянии. Сельское хозяйство было в полном упадке. В период НЭПа под непосредственным руководством Коркмасова все это восстановили. Он пролоббировал начало строительства самой высокогорной в мире Гергебильской ГЭС. Еще одно достижение – система образования. За первые десять лет в ДАССР сделали то, что до этого за сто лет не сделали. Огромное количество школ было построено. В царское время было 89 одноклассных, двуклассных начальных школ и 3–4 гимназии, реальных училищ. Потом, в 20-е, вместо всего этого семилетние и полноценные средние школы появились – более 300, а число учащихся за десять лет выросло с 3000 до 25000, 11 техникумов в Дагестане было организовано. Тогда еще не было вузов, но они, по сути, во многом замещали их. Выпускники этих техникумов работали потом на крупных должностях, в том числе в Москве, Ленинграде. Многих юношей и девушек отправляли учиться в центральные вузы: в Москву, Ленинград, Баку, Киев. Из них вышли известные партийные работники, ученые, врачи… В Мюнхене учились наши художники Халилбек Мусаясул и Муэтдин-Араби Джемал. В Риме учился Хасбулат Аскар-Сарыджа, известный скульптор. Композитор Дженнет Далгат училась в Лейпциге. Потом они все вернулись, кроме Мусаясула, и здесь работали, развивали республику. Это был огромный рывок вперед. Настоящая культурная революция была тогда произведена.
– Почему же тогда Коркмасова убрали из Дагестана в начале 30-х?
– На конец 1920-х и начало 1930-х пришлась первая пятилетка, которая завершилась неудачно. Потому что еще не было подготовленных кадров, которые могли бы эти задачи выполнить. Имели место кулацкие восстания. По всей стране были эти проблемы. Кроме того, в июле 1931 года Дагестан был включен в состав Северо-Кавказского края. То есть произошло то самое понижение статуса республики, против которого Коркмасов и другие выступали в 1924 году. От политики коренизации отказались. Естественно, что и ее идеолога, ее символ перевели из региона.
– О достижениях Коркмасова мы сказали. А были у него ошибки, просчеты, минусы?
– Конечно. Они у всех были и есть. И у него и его команды, конечно, тоже. Вы знаете, все-таки он, как и другие региональные работники по всей стране, был исполнителем решений, которые принимались в центре. И вот в ходе коллективизации, конечно, были крайние перегибы на местах. Это привело к восстаниям. Потом, когда центр принимал решения об удалении руководителей, в частности по Коркмасову, они ссылались в том числе на это. Вообще, коллективизация – это отдельная тема, конечно. Чтобы вы понимали, например, производительность одной коровы в Дагестане была в два раза меньше, чем в среднем по России. Горские породы – мелкие. Но нельзя было иметь двух коров. А одна корова не могла прокормить людей. Люди голодали. И, конечно, это вызывало их недовольство. Очень много таких моментов было. Центр пытался везде одну линию проводить.
– Это же пустяковая вещь. Почему власти не понимали?
– Со временем, к 1935 году, они это поняли. Двух коров уже разрешили иметь. Разрешили еще каждому иметь личный участок до 14 соток. Это уже когда они отошли. Но в первое время те эксперименты привели к голоду во многих регионах страны. Хотели сделать все очень быстро. Было жесткое планирование, но потом это назвали перегибами, головокружением от успехов.
– Канал им. Октябрьской революции вручную строили?
– Да, там тоже немало людей страдало от малярии, других болезней. Многие акции, надо понимать, проводились на энтузиазме. Люди надрывались и рано умирали. Такое тоже было.
– Но это же не такая история, как строительство Беломорского канала?
– Нет, это не арестанты были, это простые люди. Вообще, эту акцию задумал Ленин. Он написал письмо руководителям Дагестана, Армении, Грузии, Азербайджана о том, что путь к коммунизму на Востоке идет через орошение. Вот и ринулись строить эти каналы.
– Интересно, на тот момент это казалось невозможной задачей? Как это воспринималось людьми?
– Был такой писатель Андрей Платонов, по первой профессии как раз инженер-мелиоратор. Он описывает в своих книгах психологию масс того времени. Порой это очень тяжело читать. Но полезно. Я такой стиль потом с удивлением обнаружил в материалах партийных чисток, в некоторых материалах прессы того времени. Всю эту торжественную и одновременно мрачную атмосферу веры в утопию. Люди верили в возможность много достичь на чистом энтузиазме. Они были идеалисты. В какой-то мере этот пафос и доверие к нему спародировали Ильф и Петров в «12 стульях» в известной сцене про «шахматную столицу» Нью-Васюки. Всё же, несмотря ни на что, многого действительно тогда достигли.
Рабочие во время строительства канала им. Октябрьской революции
«До мая 37-го внешне все было благополучно»
– Я читал, что еще при жизни Коркмасова населенные пункты называли его именем. Культ личности — нехорошее слово, но, получается, он огромный авторитет имел в народе?
– Да, было такое. И в честь него, и в честь других ответработников. И заводы, колхозы, вузы, города целые переименовали в честь больших и малых вождей. Порой центр это тормозил, например, переименование Москвы, была такая инициатива, в Ильич… Авторитет Коркмасов имел, но это была общая тенденция. Товарищи по партии часто хотели сделать приятный подарок руководителям. Ну и сами организации выступали с такими инициативами. Порой это помогало им решать проблемы с помещениями, финансированием.
– А Коркмасов и репрессии?
– В 30-е годы он уже был отодвинут от руководства республики. В 1935 году его даже не пригласили на празднование 15-летия ДАССР. Его вычеркнули из списка приглашенных.
– А до 30-х?
– Этим больше органы занимались, ревтрибунал. Конечно, против наказания убийц Дахадаева, Буйнакского и других революционеров, против наказания вождей восстаний он не возражал. В остальных случаях нередко пытался людям помочь. Такой случай был с Али Каяевым, когда он откликнулся на его письмо из первой ссылки и добился его возвращения. Ко времени второй его ссылки Коркмасов уже был расстрелян. Даже полковнику Джафарову, который в годы Гражданской войны активно против советской власти боролся, Коркмасов помог. Дал ему характеристику как ценному специалисту. Многим такие справки давал. Но они действительно были полезными кадрами. Каким-то представителям аристократии еще он пытался помочь. Мне рассказали случай, когда в 1926 году человеку, деду моего собеседника, Коркмасов посоветовал уехать в Бухару, предупредил, что могут арестовать, если останется. Это ему потом предъявляли. В частности, что он заступался за духовенство. Не то чтобы он был лоялен к религии. Просто он и члены его команды понимали местную специфику и так рубить с плеча не хотели. Но центр этого требовал. В чем-то подчинялись, в чем-то – нет. Например, темпы антирелигиозной кампании 1929 года были провалены. Где-то задним умом дагестанские коммунисты все же понимали, что, когда центр разберется со своими мощными местными противниками, уберет всю эту местную специфику, на которую они постоянно ссылались в общении с центром, то они сами могут стать не нужны. И, как мы знаем, так оно и случилось, когда разобрались с Гоцинским, Кахибским, так называемым Дини-комитетом, Акушинским и другими.
– Вопрос, который у меня не был запланирован, но сейчас появился. Возникло ли у Коркмасова в какой-то момент разочарование в советской власти?
– Я думаю, у него было непонимание некоторых особо радикальных решений, несогласие с ними. Думаю, это понятно уже из письма «Платформы 43-х». Но это все же переписка между партийными структурами. Не для посторонних глаз. Официально он декларировал полную лояльность.
– Понимал ли он, к чему все идет? Предвидел ли он свой конец?
– В 1920-е годы, конечно, нет. Никто не знал. Потом, после отъезда, он руководил крупными мероприятиями в сфере культуры, в том числе в 1935–1937 годах на территории Средней Азии. Вообще, центр активно его использовал в отношениях с мусульманскими регионами. Он возглавлял комитет по переводу письменности ряда языков союзных и автономных республик на латиницу. До мая 1937 года внешне все было благополучно. В последний год своей жизни, когда пошли повальные аресты, возможно, он уже понимал, что могут прийти и за ним. Впрочем, репрессии – это огромная сложная тема, в которой еще слишком много белых пятен…
