— Ежевика — это настоящее имя?
— Если это первый вопрос, я на него отвечать не буду. Потому что не интересно.
— О’кей…
Эрзи, они такие. Прямые. Говорят, что думают. В эрзянском языке, как и в наших горских, даже уважительного «Вы» нет. «Делами надо уважение доказывать, а не выкать», — говорит Ежевика. А еще упрямые настолько, что, сколько ни убеждай, сделают назло наоборот. «Мы тебе желаем не возвратиться в Москву. Оставайся в Дагестане», — говорили Ежевике перед отъездом московские журналисты.
– Как это?
– Мы же тебя знаем, ты обязательно сделаешь наоборот. А если скажем «возвращайся», будешь торчать в Дагестане.
Вот она и возвращается сюда уже в третий раз. «Ты там себе кого-то нашла, что ли?» — с подозрением спрашивают москвичи. «Ага, — отвечает, — бабушек и фольклор!»
— Первое, что бросилось в глаза, это когда я еще не села в самолет в Москве. Мы стояли у трапа, и один мужчина, явно дагестанец, сказал: «Стоп, сначала проходят женщины с детьми, потом женщины, потом мы». Я подумала тогда: «Отличное начало». Когда прилетела в Махачкалу, в аэропорту пытались надурить таксисты. Хорошо, меня заранее предупредили. Поэтому с первым таксистом, заломившим цену, я отказалась ехать. Сразу нашелся второй – голубоглазый аварец, который повез за нормальные деньги. И дал свой номер телефона. Дагестанцы вообще очень свободно знакомятся. Ты будешь молчать, они все равно будут с тобой разговаривать. Каждый дагестанец, когда видит более-менее симпатичное лицо и светлые волосы, считает своим долгом спросить номер телефона, дать свой номер и обязательно проследит, чтобы записала. И еще спросит, хочу ли я покушать. У дагестанцев первый вопрос, который я не слышала ни в одном регионе, – «А зачем ты сюда приехала?». Да какое тебе дело? А?
— Второй женой стать не предлагали?
— Мне сразу сказали: ты, наверное, мужа ищешь? Один претендент вообще уверял, что у него уже 23 жены. Да ладно, говорю, как же ты успеваешь? Я сразу сравниваю такие моменты с эрзянскими обычаями. У нас ведь тоже было многоженство. Там, правда, четкие правила существовали, чтобы мужчина мог прокормить всех жен. А еще из того, что бросилось в глаза, – это отношение к человеку в Дагестане. Мне кажется, здесь голодным не оставят.
— То есть менталитет совершенно разный?
— Оказалось, по темпераменту эрзи-мокши очень близки Дагестану. Не скажу, что я робкого десятка, но атмосфера здесь поднимает боевой дух. Мой друг, боец MMA (Fight Nights Global) Владимир Минеев, тоже с эрзянскими корнями, тренируется в Дагестане. Он очень любит республику, говорит, что здесь такая энергия, что можно сосредоточиться на чем-то одном — и вся мишура из головы уходит. Когда я приехала в гостиницу в Махачкале, я вообще ничего не знала про Дагестан. Открыла какую-то книгу о республике, увидела, сколько здесь народов, и ахнула: «Неужели финно-угров с их богатой культурой по количеству народов обошли?»
— Получается, ты ехала не для того, чтобы выведать секреты наших народных песен?
— Нет, я хотела спокойно посмотреть республику. Верховой ездой позаниматься, например. Я вообще люблю менять местоположение. Когда чувствую, что мне нужна энергия или дела стоят на месте, куда-нибудь уезжаю.
Фото: Али Гаджиев
После этого обычно появляются новые идеи и, как правило, такие поездки в будущем оправдывают себя. А тут меня познакомили с местными музыкантами, стали возить туда-сюда. Столько новых людей вокруг, ничего не понимала, всюду кормят. Узнав, что занимаюсь фольклором, стали знакомить с разными народами. Удивило, что здесь даже в городе можно найти людей, знающих народные песни. Сейчас меня учат аварскому произношению. Оно довольно сильно отличается как от русского, так и от эрзянского. Гортанные звуки нужно произносить не так, как я привыкла, как это делают вокалисты или бабушки в наших деревнях — идти не от дыхания, а, как ни странно, сосредоточиться дикционно на горле и нёбе. У вас также проблемы передачи родного языка похожи на мордовские: в городе практически не говорят на родном. Себя называют аварцем, но не знают языка — «могу понять на слух, а говорить уже не могу». То же самое у нас – язык сохраняется в сельской местности.
— Какие музыкальные впечатления от Дагестана?
— У нас больше сохранились календарные песни с так называемым языческим влиянием. До сих пор видна связь православия и национальной религии в многочисленных легендах, сказках и датах проведения традиционных праздников. Как правило, даты подвинуты к православному календарю. Православие к нам пришло только в 18 веке. А в Дагестане же меня поразило обилие любовных песен. Сейчас разучиваю одну из них – нашла запись в «Ютубе», как бабушка в Гунибском районе, под селением Цада, поет ее. Интересно, что, в отличие от нашего многоголосого пения (минимум 4 голоса), у вас, например, две женщины могут петь в унисон. Одна начинает, другая подхватывает, и вместе идут к припеву.
Фото: Валерий Латыпов
А еще в наших селах практически уже не играют на национальных инструментах. А в дагестанских это есть, и всё живо – пандур, доол, зурна, национальная свирель. Своеобразные музыкальные штрихи при игре на гармошке. И слава Богу, и нужно это беречь.
— Записала что-то в горах?
— Успела побывать пока только в Гумбетовском и Гунибском районах. В один из первых приездов записала даргинскую «закличку» дождя. Периодически высылаю моим девочкам что-то новое. Но то, что записываешь в селе, сложно использовать при создании композиции в студии. Несмотря на то, что world music направление более свободное, чем поп-музыка, есть ритм. Он может замедляться, но не меняться постоянно. Поэтому пение для аранжировки нужно записывать под клик (темп, выбиваемый метрономом. – Д. С.). Для партии лезгинки в треке «Рассея» мы нашли дагестанских музыкантов, живущих в Москве. А восточно-дагестанскую вокальную партию я попросила записать здесь, на одной из местных студий. Её исполнил певец Ислам Алиханов.
— Когда слушал «Рассею», никак не мог разобрать, о чем поют, кроме слова «Россия».
— Смысл в том, что Россия очень широкая страна и о ней известно во всем мире. В один из приездов кто-то из дагестанцев предложил сделать что-нибудь с лезгинкой. Но мы ведь не знаем языков, культуры. Решили взять в основу русскую песню, которую распели на свой многоголосный лад эрзяне, и штрихами добавили языческий тембр мордовского барабана, финно-угорское звучание, лезгиночный ритм и восточный вокал. Такое вот непривычное сочетание.
С Дагестаном мы впервые вышли за рамки финно-угорского фольклора. Но удивляться нечему. У меня немного западный взгляд на музыку и творчество с его открытостью и тягой к коллаборациям, поискам. Музыканты в России выбирают одно направление и идут по нему всю жизнь, а зарубежные мыслят проектами. Например, Дэвид Боуи прошелся по многим стилям, порой, казалось, и рядом не стоящим. А «Deep Forest» в разных альбомах обращались и обращаются к совершенно различным культурам.
— Кстати, вы записали с ними только два трека?
— В концертной программе мы поем с «Deep Forest» 4 песни. Одна из них — знаменитая «Sweet Lullаby» – это колыбельная с Соломоновых островов. Эрик Муке предложил ее спеть, и у него даже не было сомнений в том, что мы справимся. Нашли более-менее адекватный текст в Интернете и немного поработали над произношением. Кроме «Oyme’s song» и «Simply Done», я предложила взять свадебную «Vaya», на которую у нас есть клип. Эрик Муке переделал акценты, добавил живых инструментов. И это уже небольшая традиция, которую ввел Эрик, заканчивать «Вайей» совместные концерты. В Лондоне песня, утяжеленная в сторону Питера Гэбриэла, подняла зрителей на уши. Скоро можно будет увидеть и услышать дипфорестовский концертный вариант «Vaya» в «YouTube» и на страницах «Oyme» в соцсетях. Пока смотрите официальный клип песни на нашем канале.
— Как это случилось, вы его нашли или он вас?
— «Дип форесты» – мои подростковые кумиры. Мы выступали на одном фестивале, где они были хедлайнерами. И я воспользовалась правом артиста зайти в гримерку. Так и произошло знакомство. Мне хотелось сделать что-то совместное именно с ними. Это абсолютно искренний восторг и радость. Почти детская мечта. К тому же у таких музыкантов можно чему-то поучиться – вертикально, горизонтально или даже трехмерно вырасти. Продолжаем работать с Уиллом Джонсом, племянником Эрика Клэптона. С зарубежными музыкантами проще. Вообще, я заметила, что сотрудничать с музыкантами из регионов у меня не очень получается. Да, тебя выслушают, восхитятся и… попытаются сами у себя в регионе повторить нечто подобное. Не понимая, что для этого нужен опыт, который уже есть у человека со стороны.
— Что дальше? Будешь записывать песни всех дагестанских народов?
— Я не собираюсь начинать что-то без интереса самого региона. Странно было бы нам без движения со стороны самих дагестанцев продвигать где-то в Москве дагестанскую традиционную культуру. Я несколько раз здесь была – ни одной публикации в местных СМИ. О моей поездке в Гумбетовский район написала только мордовская газета.
OYME. Фото: Валерий Латыпов
Надо учитывать, что «Oyme» — это команда. Атмосферу задает каждый участник. А за звук, вот такой тяжеловесный и четкий саунд, отвечает наш саунд-продюсер, необыкновенный человек и композитор Владимир Осинский. Он — человек самодостаточный, с огромным жизненным опытом и многолетним музыкальным анализом. Поэтому удивить его, вдохновить и убедить только новыми ритмами, новой мелизматикой и горами явно недостаточно. Он — это не я. И его мудрость и взвешенность не дают мне раствориться в терпко-захватывающей атмосфере вашего региона, не стать этаким бессребреником-донором. Так что в Дагестане я научилась быстро переходить в энергосберегающий режим. Если что-то делаешь, а потом не получаешь ничего взамен, чувствуешь пустоту. И непонятно, зачем это продолжать. Нет, в затухающий костер я свои поленья кидать не буду. С другой стороны, Дагестан ближе к востоку, и, возможно, это станет источником вдохновения для группы «Ойме» в ее международных планах. Например, познакомившись со мной, дагестанский художник Мурад Халилов нарисовал в своем стиле рисунок, написав эрзянское слово «Сюкпря» («Спасибо»). Я отдала рисунок моему дизайнеру, и мы точно будем делать мерч для группы «Ойме» – возможно, это будут эрзяно-дагестанские костюмы. У финно-угров, конечно, и свои принты хорошие, в основе рисунка — геометрия. Но, видимо, этой геометрии надо было встретиться со стилем Мурада, чтобы мы начали делать новое и двигаться еще в одном направлении.
«Ойме» («Oyme»; в переводе с эрзянского «ойме» — душа) — музыкальный коллектив, представляющий культуру финно-угорских народов HYPERLINK o России. Образован за пределами Мордовии в 2011 году. Группа работает по двум направлениям: традиционная программа и world music, сочетая традиционные инструменты и современные аранжировки. Участник многих международных музыкальных фестивалей. Выезжает в этнографические экспедиции, собирая музыкальный фольклор народов России.
Эрзя и мокша – народы финно-угорской ветви уральской языковой семьи. Проживают в России, этническая территория — Республика Мордовия. Мокшане сосредоточены в основном на территории современных границ республики. Эрзяне в большем количестве проживают за ее пределами: в Самарской, Пензенской, Оренбургской, Ульяновской, Нижегородской и других областях.
«Deep Forest» – французская музыкальная группа, соединяющая в своем творчестве элементы этнической и электронной музыки. В составе альбома «Evo devo» группы «Deep Forest» два совместных с «Ойме» трека: «Oyme’s song» и «Simply Done».
Ежевика Спиркина – руководитель группы «Ойме» и экспедиционного направления OYMEexpeditions. Автор нескольких культурных проектов. Родилась в Саранске, эрзянка. Окончила Государственное эстрадно-джазовое училище им. Гнесиных. Получила высшее образование в Петрозаводской консерватории, по профессии этномузыколог.
В январе 2018 года в эфире радио «Прибой» состоялась премьера трека «Ойме» — «Рассея» (Russia), сочетающего финно-угорские песнопения и дагестанскую лезгинку.
Дамир Саидгазин
