«Когда его торопишь, оно не приходит,
Когда его просишь остановиться, оно ускользает».
Памяти гл. редактора Мoисея Путерброта
Магомед Курбанович
МАГОМЕДОВ, секретарь Дагестанского обкома ВЛКСМ с 1933 по 1937 г.:
– Он был лет на десять младше меня, мы все звали его просто Вил.
В начале тридцатых годов он приехал в Махачкалу и стал помощником у Нажмудина Самурского. Примерно в 1936 году Вил возглавил культурно-массовую работу в республике и стал редактором «Комсомольца Дагестана». Все силы бросались на ликвидацию разрухи и поднятие народного хозяйства. Путерброт был хорошим организатором и оратором. На страницах газеты, в публичных лекциях агитировал молодёжь на борьбу с мракобесием и неграмотностью. Особенно в горных районах сказывалась нехватка грамотных людей для школ, больниц. Вил развернул работу по организации ликбезов, созданию молодёжных клубов и самодеятельных коллективов.
Не хватало самого необходимого, а он беспокоился и о второстепенных вещах. Как-то, помню, для клубов он выбивал через обком мячи. Время показало, что всё было важно. В республике, несмотря на трудности, строились «Двигательстрой» («Дагдизель»), стеклозавод «Дагогни». Люди жили в землянках, впроголодь. Если бы не агитация в средствах массовой информации, не энтузиазм комсомольцев, ничего этого не было бы.
Газета «Комсомолец Дагестана» под его руководством стала очень активной.
Правда, мне казалось, что в силу склонности редактора к искусству, театру в газете уделялось больше внимания новостям культуры.
У него не было по партийной линии ни одного выговора или замечания, Вил являл для нас пример полной самоотдачи.
В начале сороковых годов, когда я снова, после недолгого перерыва, возвратился в Махачкалу, Вил работал уже в Управлении культуры, затем в Дагестанском радиокомитете и филармонии – так решила партия.
Это были годы войны. Путерброт вместе с артистами ездил по всей республике, поднимал дух и веру в партию и скорую победу. По-моему, несколько раз они выезжали на фронт. Во всяком случае, под Ростов – это точно…
Женился он на Александре Терентьевне, скорее всего, после войны. Ещё знаю, что сам он из Пятигорска, и там жили его родители и брат, тоже активный комсомолец и работник милиции.
В этот дом, на Ленина, 2, они с супругой вселились значительно позже. Александра Терентьевна редко выходила во двор, всё писала книги, собирала материалы о наших воинах, о наших славных днях. Сейчас она живёт в Москве.
Сын их был известным художником и очень походил на отца.
* * *
Снова осень. В воздухе уже чувствуются первые холодные нотки. С утра, как обычно, прошёлся по скверу и купил газету. Люди уже проснулись и спешат на работу. Так и должно быть. Всё вроде складывается неплохо. И у Эдика. Вот Антон армию отслужил, совсем взрослый стал.
Утренняя дымка ещё висит над Махачкалой. Я привычным маршрутом обошёл дом, посмотрел на площадь и, пройдя под аркой, вернулся во двор.
Нынешней ночью приснились какие-то женщины. Они бранились друг с другом и всё время показывали в мою сторону. Потом чёрные машины, огромные, возникали из всех углов и проезжали сквозь меня, а я стоял, и в голове гудели колокола…
Двор тоже уже ожил. Бабье лето прелестно украсило его в золотистые тона. Чего он только не пережил за свою историю! И вдруг я явственно вспомнил. Да, память сквозь время уносила обратно в молодость. Тогда, перед войной, моего брата арестовали. Я ничего не понимал. Это была какая-то ошибка, недоразумение. Яков – один из первых комсомольцев – был примером для меня и товарищей.
Из Каменска пришёл запрос: меня просили ответить, где находится брат.
Как потом я понял, с этого дня на меня стал собираться компромат.
Время было очень тяжёлое, и мне как одному из руководителей радиокомитета приходилось заниматься всякой работой. Что говорить, работа с людьми не обходится без неприятностей. Эти опоздания, больничные, отпуска. Сами артисты писали друг на друга жалобы… И вот эта последняя история с заявлением Разият Гаджиевой о том, что я не сделал замечания певице Гуриелашвили за опоздание на репетицию. Пришлось писать объяснительную на пяти листах…
Галина Джамалудиновна БЕКБУЛАТОВА, старейший работник радиокомитета:
– Да, Путерброт… Мы слышали, что Вила Зиновьевича исключили из партии, но это не обсуждалось открыто. Тогда очень много писали друг на друга, всегда находились недовольные. На Разият потом кто-то тоже написал, что она делала сыну обрезание. Путерброт был хорошим руководителем, требовательным, но очень внимательным и добрым.
Казбек МИКАИЛОВ, лингвист-кавказовед:
– Вил Зиновьевич Путерброт. Вил без мягкого знака…
Сокращение, обычное в годы революции. Очень интеллигентный, внимательный и образованнейший человек был, это чувствовалось даже по отношению ко мне, молодому человеку: «Казбек, как ваша работа, как здоровье мамы?» Всегда уважительно, ко всем на «вы», прекрасно владел русским языком, выходил только безукоризненно чисто одетым. Особенно следил за обувью. Даже когда Эдик уезжал и подолгу отсутствовал.
Мне это запомнилось, поскольку у нас в семье я чистил обувь отцу.
Вил Зиновьевич и Александра Терентьевна были разного склада людьми. Она воевала с соседями из-за своих кошек. А Эдик очень любил отца и в последние годы особенно ухаживал за ним.
Старик много читал, каждое утро выходил сюда, в сквер, и покупал газеты.
Вил Зиновьевич был высокого роста – может, метр восемьдесят. Полноват. Но крепостью особой не отличался.
Магомед ФАТАЛИЕВ, врач-психиатр:
– Вил Зиновьевич? Это был общительный и очень внимательный человек. Мама моя его хорошо знала. Всегда спрашивал её: «Айшат, что вам нужно, может, за хлебом сходить или газету купить?» Когда кто-нибудь умирал, они у себя в квартире, вот здесь, на первом этаже, освобождали комнату, чтобы справить поминки. Он был евреем по национальности, но проявлял большое уважение к нашим людям и обычаям. Путерброты имели богатейшую библиотеку и сами были высокоинтеллектуальными людьми. Александра Терентьевна работала в «Дагестанской правде», она – известная писательница, лауреат премии имени Сулеймана Стальского.
Именно благодаря заботе Вила Зиновьевича многие ребята, мои ровесники, могли узнать Жюля Верна, прочитать редкие тогда издания зарубежной классики. А билеты на концерты, которые он приносил, в филармонию, театр – открыли нам прекрасный мир искусства. Разве были бы они доступны нам, ребятам? Он не позволял себе излишеств. Даже на банкетах всегда держался на высоком уровне. Был бодр и энергичен. В последнее время только стал носить очки. Он ушёл из жизни неожиданно.
Надежда Тимофеевна АХМЕДОВА, соседка:
– Вил Зиновьевич? Нет. Ну, мы общались так, на лестнице, как соседи. Здрасьте… До свидания… и всё, это Тамара может многое рассказать, она близка была к этой семье. Он не был общительным, скорее вежливым, но всегда приветливым и внимательным.
Тамара Ярметовна ГАБИБОВА, заслуженный врач РД:
– Я слышала, что Вил Зиновьевич долгое время работал на комсомольских и партийных должностях и был редактором газеты «Комсомолец Дагестана». Во всяком случае, мой дядя Нурмет Алиметович Сафаралиев, да и мой свёкор Абдула Габибович отзывались об этом человеке как о прекрасном работнике и считали его своим другом. Мне самой только помнится время, когда он возглавлял филармонию…
Они с Александрой Терентьевной были, конечно, разными людьми, но это была прекрасная пара.
Жили они сначала на Оскара в однокомнатной квартире. Ещё девчонкой, помню, бегали к ним. В этой квартире постоянно ютились его родственники из Грозного, из Пятигорска. Настоящее имя его – Моисей Зиновьевич, а Вил он, по-моему, сам себе придумал.
Вил Зиновьевич почему-то недолюбливал евреев, но сам был примером хорошего еврейского мужа. Он очень любил и трепетно относился к жене, сам покупал для неё одежду с головы до ног.
Все покупки для дома делал самолично (Александра Терентьевна признавалась, что плохая хозяйка), у них всегда были отборные продукты, и на подоконнике в кухне всегда лежали фрукты, овощи.
Вил Зиновьевич с его организаторским талантом лидерствовал в семье, но никогда я не слышала от этого человека грубого слова. Мне, девчонке, он вообще представлялся аристократом, лордом. Всегда подтянутый, гладко выбритый, готовый прийти на помощь. Даже дома он не позволял себе при людях появляться без костюма. Помню, он так ещё мягко замечал жене:
– Шура, ну как можно в халате выходить в подъезд!
Но об Александре Терентьевне нужно говорить отдельно, это глубоко интеллигентный человек. Её вклад в дагестанскую культуру неоценим. Как жена она полностью подчинилась мужу – очень тихая и мягкая женщина. У неё тяжёлая судьба. Я помню, из родственников была жива только мачеха, где-то на Урале, с которой она тогда переписывалась. В своей семье, а потом и в семье сына она была на втором плане.
Вила Зиновьевича очень любили женщины, но для него Александра Терентьевна была единственной. Только он по-настоящему знал, какая у этой женщины неординарная душа…
Нет, они поженились до войны, а в этот дом вселились уже гораздо позже.
Вы знаете, я не помню, чтобы она когда-нибудь отдыхала или тратила время на пустые разговоры. Никак не могла понять, как можно сидеть на лавочке и заниматься пересудами и сплетнями.
Вил Зиновьевич и Александра Терентьевна всегда были открыты для честных, порядочных людей. У них была одна привилегия – работать и жить настоящим временем.
На таких позициях они воспитали и своего Эдика. Он был спокойным, воспитанным мальчиком, окончил университет, должен был стать математиком, но стал (уже позже) известным художником.
Именно благодаря стараниям Путерброта в Дагестан приезжали звёзды театра, эстрады, зарубежные артисты. И какие звёзды! Оркестр Лундстрема, Капитолина Лазаренко, Эдита Пьеха с Броневицким, Эдуард Хиль, а блистательная Радмила Караклаич написала на вкладыше своей пластинки: «Лучшему импресарио Советского Союза». Как он гордился этим!
При нём Русский театр часто выезжал со своими спектаклями за пределы республики. Мы тогда не пропускали буквально ни одного представления…
Вил Зиновьевич умер у меня на руках, я и сейчас помню, как мы его поднимали с пола. Было невыносимо тяжело от этой потери.
У него была опухоль печени. Он проболел два-три месяца.
Я помню, как гуляли они с внучкой вдвоём и Эдик фотографировал их…
Потом Эдика не стало. Александра Терентьевна после смерти сына уехала в Москву, где сейчас и проживает с внуком Антоном. Последние письма от этой милой женщины написаны уже так неразборчиво, видимо, со зрением у неё совсем плохо. Как она все эти утраты пережила? Мужественная женщина.
Камиль Аминович ЧУТУЕВ, фотокорреспондент:
– Вил Зиновьевич очень дружил с моим отцом – Амином Чутуевым. А вот я сейчас думаю: почему мне тогда не пришло в голову запечатлеть его? Ведь столько фотографировал. Наверное, он создавал ощущение, что будет жить вечно.
60-е годы. Филармония гремела.
Особенно запомнился эпизод, когда к нам с гастролями приехал молдавский ансамбль «Жок» с виртуозным аккордеонистом. Я тогда отмечал встречу с друзьями в близлежащем кафе «Самур» и успел только к третьему звонку. Вбегаю, запыхавшись, в пустое фойе – только вахтёр и в центре сам Вил Зиновьевич. Он, такой крупный, в больших очках, разводит руками: «Ну, Чутуев, это на тебя не похоже!» Мне стало так неудобно, я ведь знал, как он любит порядок. Несмотря на довольно высокие требования к людям, он оставался мягким человеком. От себя он всегда требовал во много раз большего.
Расул Магомедович МАГОМЕДОВ, профессор:
– Я его знал с 1943 года, когда стал военным комиссаром просвещения. Были тяжёлые дни, всего не хватало, но в большей степени – грамотных людей. Тогда, насколько мне помнится, он со своими артистами в составе агитбригад ездил по всей республике и на фронт. По-моему, Вил Зиновьевич был даже помощником Даниялова или одного из его секретарей.
Непосредственно контактировать пришлось уже после войны, когда он стал заместителем министра культуры, позже – директором Даггосфилармонии. Что можно сказать? Вил Зиновьевич отдавался своей работе целиком, все силы вкладывал в развитие Дагестана. Он был из поколения созидателей, закладывавших современную национальную культуру.
Вместе с супругой Александрой Терентьевной они не покладая рук трудились в годы войны, поднимая дух патриотизма и веру в Победу. Этот человек обладал большим организаторским талантом.
В годы руководства Вила Зиновьевича о нашей филармонии заговорили по всей стране. Сюда приезжали такие звёзды! Публика стала посещать концерты.
Этот обаятельный человек старался всегда быть полезным испытывающим нужду людям.
О его комсомольских делах знаю, что он в довоенные годы хорошо организовал работу газеты «Комсомолец Дагестана», сделал её популярной.
Фёдор Иванович ЗИМБЕЛЬ, фотокорреспондент:
– Вил Зиновьевич очень любил прессу.
Я помню те времена, когда к нам из Ленинграда приезжал Далгат со своим Симфоническим оркестром. В филармонии была давка – негде было яблоку упасть. И вот Вил Зиновьевич сам лично рассаживал нас на какие-то места, чтобы мы могли полностью запечатлеть происходящее. У него было особое отношение к журналистам, видимо, ещё с тех времён, когда сам являлся сотрудником газеты. Да и жена его, кроме того, долгое время работала в «Дагестанской правде», а потом много лет была собственным корреспондентом ТАСС в Дагестане. Поэтому он знал, какой это нелёгкий труд.
Валерий КУЦЕВ, директор Мамедкалинской художественной школы:
– Конечно. Вы знаете, что Вил Зиновьевич был редактором этой газеты…
Он жил в Пятигорске и закончил там педагогический техникум. Сначала был заведующим отделом пионеров Воронцово-Александровского райкома комсомола и членом пленума и бюро райкома ВЛКСМ. В 1931 году окончил газетное отделение партийной школы. Дальше он попадает в Ростов, где всё у него и началось и поехало. Работа в молодёжной газете, заочная учёба в Ленинграде на журналистском факультете и, наконец, встреча с Александрой Терентьевной. Она тогда работала в детской газете.
В 1935-м Вил Зиновьевич был переведён сюда главным редактором «Комсомольца Дагестана». Я так думаю, что тогда это было обычной практикой – перебрасывать специалистов туда-сюда. Время требовало этого.
Потом он ещё отслужил 3 года в армейской газете «Красный кавалерист». В 1938 году, после демобилизации, Путерброта назначают редактором сектора пропаганды в «Дагестанской правде».
Это был красивый мужчина. Уже когда Вила Зиновьевича не было в живых, Александра Терентьевна как-то сказала мне: «Мой Вил был настоящим мужчиной и очень ценил женскую красоту. Он добился моей любви лишь после долгого ухаживания и огромного внимания. Он был очень элегантным и аристократичным».
Да, это был мужчина. Я помню его фотографию с Любовью Орловой – она сюда приезжала на гастроли «Звездопад имён». Сюда кто только ни приезжал – а это моя молодость, мои яркие воспоминания.
Зоя Афанасьевна АБРАМОВА, жена Хануна Азаревича Абрамова, работавшего в 1938 году I секретарём Махачкалинского горкома ВЛКСМ:
– Они познакомились, работая в молодёжной газете. Нет, не в «Комсомольце Дагестана» – в Ростове или в Нальчике, сейчас не берусь вспомнить. Многое я уже забыла.
В их доме жили мать Вила Зиновьевича и его племянницы.
В начале войны Александре Терентьевне пришлось эвакуироваться с ними в Среднюю Азию. Всё это я узнала от них самих, когда они жили уже на Ленина, 2. Ещё знаю, что Вил Зиновьевич возглавлял Дагестанский радиокомитет.
Он был очень добрым человеком.
Александра Терентьевна была постоянно нагружена работой, поэтому он зачастую, возвращаясь из филармонии, делал все покупки.
Всё, что я могу сказать о нём, это такая малость в сравнении с тем, о чём может рассказать его жена. Она, безусловно, будет очень рада, что пришло то время, когда, наконец, вспомнили Вила Зиновьевича.
Александра Терентьевна Путерброт (по телефону из Москвы):
– Я безумно счастлива, что вы его вспомнили.
Вил Зиновьевич – из многодетной семьи портного-кустаря. Жили очень бедно. Брата Вила – Якова Зиновьевича, комсомольского лидера – в 1940 году по доносу арестовали. Его жену только спустя годы Вил смог отыскать в городе Смоленске…
Началась война. Немцы подходили к Минводам. И мать Вила Зиновьевича, взяв детей брата, которые были совсем крохами, через горы вместе с другими беженцами пришла в Махачкалу. В городе, по официальным данным, до войны проживало 100 тысяч человек. В результате наплыва беженцев население возросло в 2 раза. Мне пришлось вскоре вместе с матерью и детьми эвакуироваться в Среднюю Азию. Вы знаете, я многое уже не помню, очень нездоровится мне в последнее время. Могу сказать, что время, когда муж работал редактором, было очень сложное, и газета, естественно, по мере сил отражала существующую реальность. Хочу передать всем дагестанцам большой привет и пожелание мира на этой интернациональной земле.
Вил Зиновьевич всегда был очень деятельным и мечтал, чтобы вся молодёжь была такая. У неё должно быть будущее светлое и прекрасное.
* * *
Я сидел дома, в кресле перед своим портретом – Антоша только что завершил над ним работу. Где ты, моя молодость, жажда жизни, стремление к великому и прекрасному? Наверное, в вас, мои внуки, в вас, нынешних, свершающих и открывающих неизведанное, молодых строителях будущего.
Ризван Баширович СУЛЕЙМАНОВ, Герой Советского Союза:
– Дорогой ты мой сосед, светлая тебе память!
Марат ГАДЖИЕВ, 16 октября 1998 г.
ИЗ ПРОТОКОЛА
закрытого партийного собрания Дагестанского радиокомитета от 6 сентября 1940 г.
Присутствовало: членов ВКП(б) – 10 чел.,
кандидатов – 6 чел.
Председатель собрания: Щеголева.
Слушали: о решении июльского Пленума ЦК ВКП(б).
Среди прочих пунктов следующий:
«В партийной организации также вскрыты факты нарушения Устава ВКП(б) – сокрытие от партии суммы фактического заработка с целью неуплаты членских взносов… Путерброт, зам. председателя Даградиокомитета, за 10 месяцев получил зарплату 19447 рублей, членские взносы уплатил с 13200 рублей…
Вопросы нарушения указа Президиума Верховного Совета СССР и Устава ВКП(б) рассматривались на бюро горкома ВКП(б), которое своим решением исключило из рядов ВКП(б) зам. председателя Даградиокомитета т. Путерброта и дало выговора секретарю первичной парторганизации т. Даибову и председателю Даградиокомитета тов. Магомедову».
ПУТЕРБРОТ: «Мне предъявлено очень тяжёлое обвинение, горком ВКП(б) исключил меня из рядов ВКП(б) якобы за покровительство прогульщикам, нарушение указа Президиума Верховного Совета СССР, а сейчас, на собрании, я узнал дополнительную формулировку – за незаконное получение средств за редактирование и укрытие заработка от партвзносов.
Получилось так: после указа я работал месяц, потом ушёл в отпуск. В этот месяц никто ни разу не сказал мне о промахах, ошибках, которые, возможно, я допускаю. Со стороны партбюро, секретаря т. Даибова я не получил никаких указаний на неправильные действия, работали в контакте… Что же это такое!
Ведь со мной ни разу не говорили, на это не указывали, объяснений не требовали – и вдруг сигнал в обком и горком.
Выходит, так стояли в стороне, не вмешивались, регистрировали, собирали факты, чтобы в удобный момент угробить человека. Что, разве для этого меня два месяца тому назад приняли в партию?
Я МОЛОДОЙ КОММУНИСТ.
Партбюро видело мои промахи, так укажите на них, предупредите их, помогите мне скорее от этого избавиться. Этого ведь не сделали. Молчали, потом сразу сигнал в обком и горком…
…Теперь по существу предъявленных мне обвинений – об отпусках без содержания. Вы знаете, по каким причинам был дан отпуск без содержания группе музыкантов и хористок. Это надо было сделать по условиям нашей работы.
Этого не поняла и в этом не хотела разобраться комиссия ГК ВКП(б).
Далее, я давал некоторым работникам отпуска без содержания. Уточняю: не всем, а в исключительных случаях. Это было до решений июльского Пленума ЦК ВКП(б), тогда я совершенно не знал, что этого делать нельзя. После решений Пленума ЦК не было таких случаев с моей стороны».
* * *
Потом Путерброт написал заявление в адрес бюро ЦК ВКП(б): «Я решительно протестую против предъявленного мне такого тяжёлого, необоснованного обвинения и прошу тщательно проверить и внимательно рассмотреть все обвинения, которые мне предъявили».