…Одно из последних своих интервью фотограф и художник-карикатурист Наби Анкаев дал нашей газете – именно в «МД» Наби провел заключительные творческие годы. Рассказ нашего друга и коллеги мы решили преобразовать в очерк и вместе пройти по линии его судьбы. Наби не стал строить из себя безупречного «красавчика», рассказал как о хорошем, так и о худом. Не стали и мы цензурировать его рассказ – решили, что так будет честнее. Даже после его ухода в мир иной.
Родился Наби в 1957 году в высокогорном селении Бацада Гунибского района. Некоторое время в детстве он провёл в Махачкале, у отца, работающего в столице водителем. И вернулся в родное село уже ловко щеголяющим русским языком. Уже тогда он шутил направо и налево. К примеру, во втором классе юный односельчанин морщит лоб, не зная, как составить предложение со словом «брюки» (он просто не знает, что это такое). Маленький Наби ему охотно подсказывает: «Пиши: “Я съел брюки!”»
Ещё больше смеха было, когда в Бацада привозили советские киноленты и крутили в местном доме культуры, а Наби «синхронно» переводил текст с русского на аварский. Говорят, что в результате такого озорного перевода «идейно-художественное содержание фильма» сильно менялось, порой на противоположное…
Впоследствии шаловливый мальчик оказался в гергебильском интернате, продолжая стремительно развиваться интеллектуально и физически. Страсть подростков к турнику доходила до того, что взрослые на ночь прикрепляли к перекладине «крышу» — с целью помехи для резвых горцев. И что же? Дождавшись, пока «педагогический коллектив» заснёт покрепче, мальчишки тихо снимали помеху с турника и продолжали свои выкрутасы. Те, кто видел бицепсы и дельтовидные мышцы Наби Анкаева, подтвердят – так и было. Кстати, объем этих мышц едва уступал известному бодибилдеру и киноактеру Арнольду Шварценеггеру.
А вот в каспийском интернате было и то, чего Наби потом стыдился: желая прокатиться в Махачкалу, он забирал деньги у других учащихся. Отказывались давать? Он поднимал их за ноги и вытряхивал мелочь из их карманов. Брал по «справедливости» немного – на дорогу «туда/обратно» и на газировку. Но в любом случае позднее всё это Наби вспоминал с сильно-виноватым выражением лица…
Впоследствии он избрал для себя правило: проявлять агрессию в отношении заведомо слабых с целью самоутверждения или ещё из каких низких мотивов – подло. Уже на службе в армии Наби дрался со старослужащими, предпочитая ходить с ушибами и разбитым лицом, но не позволяя унизить себя. Причём «стукачом» он тоже не был: на вопросы офицеров отвечал, мол, упал. Старослужащие быстро зауважали его и больше с «просьбами» постирать их гимнастёрки не обращались.
Сюжеты Наби Анкаева часто были почерпнуты из самой жизни. А жизнь Наби, так сказать, пощупал собственными руками, а не наблюдая её из окон высокого кабинета. Работал даже в милиции, но сейчас вспоминает эти 8 месяцев неохотно: за дальнейшее продвижение по службе и направление в Астраханскую школу милиции требовалось дать взятку… Наби не собирался этого делать, и ему озвучили «официальную причину» — судимость отца.
Хотя эта самая судимость не помешала Наби ещё в армии вступить в Компартию – отличника «боевой и политической подготовки» просто следовало выдвинуть вперёд. Впрочем, вскоре выяснилось, что в «идеальные» Наби не стремится – помехой тому был его взрывной характер и бесстрашие перед самыми большими чиновниками.
Уже после службы, вернувшись в Махачкалу, он отправился в Советский райком КПСС. Здесь произошёл публичный и нелицеприятный разговор с первым секретарём. Дело в том, что в армии Наби постоянно носил партбилет «под сердцем», в кармане гимнастёрки. И в учебные атаки ходил, и на турнике занимался, и марш-броски совершал. Соответственно документ и выглядел. К «погнутости» партбилета и придрался первый секретарь, торжественно достав свой чистенький документ, мол, во как надо!
Наби ему и высказал всё, что считал нужным. И хлопнув дверью, ушёл домой. За ним прислали двух милиционеров на мотоцикле и «доставили» в райком. Там Наби узнал, что за такую дерзость его исключают из партии. Тут следует добавить, что в советские времена членство в рядах КПСС (Коммунистической партии Советского Союза) было неким символом принадлежности к элите, к авангарду общества. И зная это, в партию вступали не только искренние идейные коммунисты (были и такие), но и просто с карьерными целями. Вне партии цели карьеристов сильно затруднялись: например, в армии получить звание выше майора для беспартийного было практически нереально.
И вот настал «час истины» для Наби Анкаева. Впрочем, цепляться за спокойное кабинетное будущее и просить прощения он не стал. Напротив, побагровев, воскликнул в лицо первому секретарю: «Я сам не желаю быть в одной партии с такими бюрократами, как ты!»
Времена были не то что сурово-сталинские, но тоже, в общем, не демократические (конец 1970-х годов). И такие фразочки могли дорого обойтись неожиданному оппозиционеру. Впрочем, судьба смилостивилась над Наби, ему позволили спокойно уйти. Дальнейшая жизнь его была связана не с кабинетами и ковровыми дорожками, а с добыванием куска хлеба.
Трудился он и на радиозаводе. Хотя Наби не скрывал: туда его привела не большая любовь к профессии слесаря-сборщика, а большое число приезжих девушек – женат Наби ещё не был.
(И об этом Наби вспоминал затем без особого удовольствия. Но и не скрывал: было – значит, было. Со временем, начав совершать намаз, он заметно изменил свои взгляды по целому ряду жизненных вопросов. Но это будет позднее, когда чаша «ошибок и промахов» будет опробована на собственном опыте…)
Тем временем Наби стал моряком и в составе экипажа РМС «Лена» (рыбоморозильное судно) начал бороздить широкие просторы Каспия и не только. И по Волге довелось плыть, и в Балтику заглядывать, и в штормах побывать, и на волосок от гибели оказаться – всё было. Работа, конечно, специфическая: порой неделями и месяцами приходилось находиться в море (советский план – серьёзный фактор!), но всё окупалось очень высокими заработками. 700 рублей по тем советским меркам – это очень много. Для сравнения: почтальон тогда получал 80 рублей, следователь – 200 рублей, а директор немаленькой фабрики – 400 рублей).
Всё бы хорошо, да мама забеспокоилась. Что это за работа такая: ни дома нет сына, ни на соболезнованиях, ни на свадьбах, ни на прочих собраниях родственников и земляков! Человек просто оторвался от классического образа жизни горца, который предполагает высокую степень вовлечённости в дела семьи, рода и сельской общины.
— Не хотел я уходить с моря, — вздыхал Наби, — но так нас воспитали: слово родителей – закон.
Он осваивает новую профессию – водителя автобуса, а происходит это аккурат в начале 1990-х годов. Время стремительных перемен в политике, «шоковой терапии» в экономике, беспредела в криминале и хаоса в головах людей. Каждый вечер приходилось прятать выручку от разбойников и просто распоясавшихся хулиганов – власть и милиция тогда были слабы. Драки с хамами, особенно храбрившимся под воздействием алкоголя или наркотиков. Плюс обычные наглецы, отказывающиеся платить за проезд. В общем, тоже работа не подарок.
Кстати, потом Наби Анкаев узнал Заура Зугумова как своего коллегу по «МД», известного писателя и журналиста-обозревателя криминальной проблематики. А тогда он был больше известен как «Заур-Золоторучка», опытный вор-карманник. В автобусе их пути тоже пересекались:)).
Только во второй половине 1990-х Наби находит своё призвание – изобразительное искусство. Нет, о том, что он хорошо рисует, было известно ещё в детстве. И мама, приезжая в город, покупала ему набор карандашей «Спартак». И в армии он оформлял стенгазету. И на худграф Наби не поступил потому, что не было у него 5 тысяч рублей на взятку (в советские годы «Запорожец» дешевле стоил).
Кстати, поняв, что при хороших результатах экзаменов не берут по другой причине, Наби разорвал документы и в ярости покинул стены вуза. И только профессор Скугарев бежал за ним по коридорам и даже выбежал на улицу: «Молодой человек, не бросайте живопись! Ни в коем случае не бросайте краски!»
Профессор знал, о чём просил: до экзаменов Наби 3 месяца занимался у него на подготовительных платных курсах… Поступать же в аналогичный волгоградский вуз опять же было не с руки: снова оставить мать на 5 лет одну?
При этом Наби усиленно занимался самообразованием. Он и в школе любил много читать. Мать, замечая, что это не учебники, ворчала: «Наби, может, хватит «сказки» читать? Займись алгеброй, физикой!» Постепенно на смену приключениям Дюма пришли великий Гоголь и О`Генри. И уже работая в море, Наби удивлял всех тем, что перед долгими рейсами брал в портовской библиотеке сразу несколько книг. Других моряков библиотека интересовала только в силу наличия там бильярдного стола, но со временем и некоторые из них пристрастились к чтению…
В 1997 году Наби показал свои работы Олегу Санаеву, тогдашнему заместителю главреда «Нового дела». Мягкий юмор Наби приглянулся Олегу Анатольевичу, при этом он дал художнику несколько дельных рекомендаций. Со временем Наби потихоньку вытеснил других авторов «НД» и марка «АН-2» стала самоговорящей. Его работы охотно печатали и в «МК», и в аварской «ХIакъикъат», и в «Молодёжи Дагестана». В нашей редакции Наби и провел свои последние творческие годы.
В этот период он серьезно заболел, был на грани жизни и смерти (прободение стенки желудка, инсульт, диабет), но дважды выкарабкивался. После кризиса заметно пошел на поправку, улучшилась речь, Наби снова стал активным и ходячим. Дома ему, бьющему энергией, было скучновато, несколько раз он говорил, что хочет поехать «на работу». Однако очередной кризис стал для Наби последним.
Зато он успел издать свою первую и единственную книгу – «Мировой порядок», о которой давно мечтал. Книга удачно сочетает сатирические тексты и карикатуры. Издание посвящено памяти Гаджи Ахмедовича Абашилова…
Альберт МЕХТИХАНОВ
