— Двенадцать поколений моих предков родились и выросли в Дербенте. А может, и больше, двенадцать – это те, кого мы помним. Издревле было принято считать, что чем ближе человек жил к ханскому дворцу в Нарын-Кале, тем знатнее его род. Так вот мои предки жили в девятом магале, самом близком к крепости. Мой прапрадед принимал участие в освобождении города от Кази-муллы в 1831 году, в строительстве минарета мечети в девятом магале. Эта мечеть и сегодня действует. Я очень горжусь своей принадлежностью к магалу. Считалось, что здесь живет консервативная часть населения, люди, приверженные традициям и религии сильнее, чем остальные дербентцы.
Все свое детство я провела в седьмом магале, рядом с джума-мечетью. Кстати, красная крыша отцовского дома видна на всех сувенирных фотографиях Дербента с видом Нарын-Калы.
Город моего детства был поделен на три части: в верхней — от площади и выше — жили азербайджанцы, в средней части все улицы были еврейские. Рядом с кинотеатром «Родина» (все называли его «Кинородина») был пятачок, где с утра до вечера собирались мужчины и очень смачно, ярко, выразительно говорили на горско-еврейском языке. Мне кажется, «Похождения остроумного Шими Дербенди» Хизгила Авшалумова записывались именно здесь, на этом пятачке. Причем этот язык понимали все, кто жил в городе. А все евреи владели азербайджанским.
В нижней части города — от русской церкви до моря — исконно проживали русские. Ну и, конечно, местами жили армяне, лезгины, табасаранцы.
Условия тогда были тяжелые. В моем детстве в доме не было ни воды, ни газа. Дома отапливались печками-буржуйками. Приходилось запасаться дровами и углем. Лучше всего горел антрацит, но его привозили большими кусками, которые нужно было разбивать. После школы к приходу родителей с работы я растапливала печь, это была моя обязанность. Мы с подружками даже соревнования устраивали, кто быстрее уберет дома и раньше выбежит на улицу.
По тем временам наша семья считалась маленькой, у меня было всего два брата. Наши соседки были матери-героини, имели по 8 — 10 детей. Но они были домохозяйками, а моя мама работала учительницей в школе №8, была депутатом местного совета и Верховного совета Дагестана. Отец работал на заводе «Радиоэлемент».
Помню, иногда экскурсоводы, проходя мимо, открывали калитку в наш двор и говорили, что вот в этом доме живет горянка — депутат Верховного совета. В те годы грамотных, образованных людей было мало, по вечерам к маме постоянно приходили соседи — кому заявление написать, кому письмо сыну в армию, кому проблему с детским садом решить. Она еще на общественных началах руководила квартальным комитетом, выдавала или заверяла справки о месте жительства.
А еще мама входила в женсовет. Если кого избил муж или выгнал из дома, или со свекровью нелады, — женщины обращались в женсовет. И им помогали, да так, что многие мужчины бегали и искали мужсоветы. А то женщинам есть кому пожаловаться, а им нет. Воздействовали на мужа и его родственников с помощью бесед или через работу, благо на всех предприятиях были парткомы.
Купаться мы ходили в Абдуллаевские бани на углу улицы Пушкина. Эта территория принадлежала меценату Абдуллаеву, он эти бани и построил. К сожалению, они не сохранились, там сейчас возвели жилой 12-этажный дом. Внизу, на улице Кобякова, были Кобяковские бани. А в верхней части — старинные подземные персидские бани, они и сейчас стоят, хотя и не действуют. Они построены без единого гвоздя. Там была особая система нагрева пола и бассейны. Но нас в них не пускали. Не знаю, может, мужчины там и купались, а мы ходили со своими ведрами, сидели на горячем полу и мылись, набирая воду из крана и поливаясь из ведра.
Насколько я помню, среда и суббота были женскими днями, вторник и пятница — мужскими. Но для женщин могли открыть бани и вечером, после 18 часов и до 22. Чтобы после работы и домашних дел могли пойти с детьми. Даже в мужские дни можно было пойти вечером. Тогда через Дербент, через верхнюю магальную часть, пролегали, если не ошибаюсь, восемь всесоюзных туристских маршрутов, и иногда туристам показывали эти бани как достопримечательность.
Самым главным и любимым праздником был Новруз-Байрам, зороастрийский новый год, 22 марта. К нему начинали готовиться за несколько месяцев, запасались продуктами, заказывали привезти сладости, чтобы чем-то удивить, чтобы на столе было то, чего нет у соседа. Выращивали зеленые украшения для стола в виде бутылки или какого-нибудь зверя.
Это делалось так. Брали бутылку, заворачивали ее в мокрый чулок, сажали туда семена кирсалата, чтобы к празднику они проросли мелкими листочками. На эту бутылку завязывали красивый бантик, и стояла она, украшала стол.
Обязательно была на столе проросшая пшеница — символ Новруз-Байрама. Ее не ели, но держали на самом видном месте. И, конечно, восточные сладости: пахлава, щакяр-чурек, щакяр-тахма.
В советские времена этот праздник был не то чтобы под запретом, но не одобрялся, он же религиозный, официально его не праздновали. Но в магальной части города обязательно его отмечали. И мама тоже. И я вам скажу, весь горком партии приходил к нам на праздник. День был рабочий, поэтому надо было до работы обойти хотя бы ближайших соседей, так что с шести утра двери были открыты, и мимо никто не проходил. Не садились, просто брали что-то со стола и шли дальше. А вечером уже садились за стол основательно.
Что интересно, в ночь перед праздником во всех домах готовили плов. А по крышам… Крыши же были тогда плоские, покрыты киром – это смоляная такая жидкость, которая застывала на рубероиде. Есть даже такое стихотворение: «Ах магалы, вы, магалы, древних улиц полутьма… плоскокрышие дома». С одной крыши на другую ходил ряженый, его называли данда-баджа. Он ходил с мешком, в одном конце мешка был завязан камушек, которым он стучал в стекло.
А ты не знаешь, кто там на крыше, но по ложке, по кусочку от каждого блюда должен был положить в мешок, и они тянули его наверх. Иногда для смеху могли в мешок кошку положить. Сейчас по крышам уже не походишь, но в магале детвора стучит в дверь, кидает мешок и прячется. Надо положить туда угощение и вынести за ворота — они сами заберут. Но кто пришел, ты не знаешь. Откуда такая традиция пошла — не знаю. Смысл получается такой: добро должно быть незрячим, безадресным.
Вечером шли в гости. Сначала к самым старшим. Но ходили не только к родственникам — в любую дверь можно было зайти. Если на момент праздника была засватанная невеста, то жених обязан был точно такой же стол, как у него дома, накрыть и в доме невесты. Рис, мясо — все посылал. Но зато потом, на второй или третий день праздника, жених собирал всю свою родню и шел к невесте, каждый нес ей подарок. И стол пустел полностью, все съедали.
Уразу-Байрам и Курбан-Байрам тоже отмечали. Все старшее поколение, все взрослые держали уразу, кроме коммунистов. Причем тогда микрофонов с громкоговорителями не было, азан не всем было слышно. И был один глашатай, который бегал и всех будил по утрам, чтобы успели поесть до начала поста. А в день праздника он ходил по домам, и каждый благодарил его за труды. Специальные лепешки с начинкой из взбитых яиц, масла и пряностей — гугалы — пекли и ему давали. Они и сейчас раздаются на Уразу-Байрам, особенно если есть умерший в этом году. Это чисто дербентское блюдо.
Рубрику ведет Светлана Анохина
