Шахбан, 17 лет, Республика Дагестан. По статье 158 («Кража») осужден на 7 лет, в Кизилюртовской воспитательной (детской) колонии 1,5 года.
– Родился я в нормальной полной семье. Родители живы, нас трое детей. В школе, не скажу, что был на хорошем счету по учебе, был средним учеником. По поведению тоже не был примерным, пропускал уроки, за то, что ударил учителя, даже исключили из 9 класса. Я сидел за последней партой, лазил в своем телефоне и не шумел (а были и те, кто шумел). Подошел учитель и без причины (я-то не шумел, а он так подумал) ударил меня книгой. Мне это не понравилось, и я в ответ ударил его самого, он упал, и меня за это исключили. После исключения я нигде не учился и помогал отцу по хозяйству. Но за эти полгода я очень сильно изменился – и изменился в худшую сторону: стал пить, курить, убегал из дома, ночевал с ребятами где попало, начал воровать, беспредельничать. Получилось так, что вначале у меня вроде все было нормально, слушался родителей, а с 15 лет потянуло в другую сторону, и это привело меня сюда. В общем, в очередной раз я залез в магазин, забрал кассу, меня взяли, осудили – и все, я здесь.
– Шахбан, ты говоришь, что в детстве слушался родителей, все было нормально, а потом резко перестал. С чем это связано?
– Сам не знаю… Постоянно помогал маме, любил ее, помогал отцу, уважал его, а потом как-то само по себе случилось так, что все это поломалось. Говорили, переходной возраст – он опасный, меня просили, чтобы я одумался и успокоился, родителям говорили, чтобы за мной смотрели. Отец сколько говорил, объяснял, но все это проходило мимо моих ушей… не смогли меня удержать. Не понимал, головой не думал, дураком был…
– Вот ты сказал, что учитель не-справедливо тебя ударил и ты ответил. Ты поступил правильно?
– Конечно, неправильно. Он взрослый человек, я мог и должен был просто сказать ему, что он неправ, и все. Поднимать руку на человека, который гораздо старше тебя, – это хуже, чем «неправильно», это очень некрасиво, не по-мужски, теперь я это очень хорошо понимаю.
– Тебе 17 лет. Кто-то из твоих ровесников, наверное, учится, кто-то работает…
– Есть и женатые, я слышал, что двое-трое уже женились.
– Тем более. Они учатся, работают, создают свои семьи, т. е. живут своей жизнью там, на свободе, а ты здесь, в колонии. Какими бы словами ты охарактеризовал это обстоятельство?
– Потерянная молодость. Я потерял и теряю свою молодость в этих стенах. Не знаю, когда выйду, может, получится выйти по УДО (условно-досрочное освобождение). Тогда жизнь, наверное, будет другая, люди будут другие и мне надо будет все начинать с нуля. За ошибки тех дней расплачиваюсь сегодня, впустую проходят годы…
– Ты завидуешь своим сверстникам или больше обидно за себя?
– Зачем мне завидовать им, я искренне рад за них и мне больно, обидно за себя. Самые лучшие свои годы, когда надо учиться, найти работу, быть рядом с родителями и радоваться жизни, я теряю здесь, в этих стенах…
– Факт, что многие твои ровесники считают себя круче, умнее, продвинутее старших и, соответственно, что они вправе вести себя не так, как того требуют родители, а как они считают нужным, и т. д. Имея уже солидный и богатый для своего возраста «стаж», что ты на это скажешь?
– Хотя я сам тоже в свое время пропускал мимо ушей их слова, но после, как вы сказали, богатого и поучительного опыта, могу сказать коротко: надо всегда слушаться родителей. Они всегда дадут правильную подсказку. Укажут верный путь. Родители никогда не пожелают своим детям плохого.
– Тебя нет рядом с родителями, и в особенности с матерью, больше года, а впереди еще несколько лет такой жизни. Ты примерно представляешь состояние своей мамы?
– Представляю, и очень хорошо… Звонишь ей – плачет, приезжает сюда на свидание – плачет… Я это понимаю, чувствую, знаю, но изменить это состояние я не в силах, поздно. Беда в том, что все это я понял слишком поздно, только попав сюда. Тяжело ей, тяжело мне… Постоянно думаю, как они там, что у них там, скучаю по ним. Она кормила, одевала, воспитывала меня, терпела все мои выходки, и вот я здесь, а она там. Папа сколько просил вести себя нормально и как старшего подать младшим хороший пример, но я же не осознавал это. Вот теперь я многое осознал, многому научился. Учусь в 11 классе (сейчас каникулы), получу аттестат об окончании средней школы. Получил аттестат с отличием по швейному делу. Научился сварочным, строительным работам, штукатурить. И надеюсь, что все это пригодится мне в дальнейшей жизни.
– Если уместен этот вопрос: ты попросил прощения у матери?
– Да, и не один раз. Она простила меня. Сама простила, говорит, что самое главное, чтобы я сам все понял и осознал.
– Время как проходит здесь?
– Быстро. Уже больше года, как я здесь, но такое ощущение, как будто я тут только неделю. Здесь же все от подъема (6:00) до отбоя (10:00) расписано по минутам, часам, и когда ночью ложишься спать, такое ощущение, будто ты утром встал, пошел в туалет и вернулся, лег.
– У вас здесь завтрак, обед и с перерывом два раза ужин. К примеру, что сегодня было на обед?
– Суп, гречка, хлеб и компот. А на ужин дадут картошку, масло, хлеб, чай, яблоки, печенье и сок.
– При этом вспоминаются блюда матери?
– Очень часто. Хотя здесь неплохо кормят, и качество есть, и количество, материнские блюда ни с чем не сравнить, лучше нее никто не готовит.
– Мы беседуем здесь, а вот буквально в 50 метрах, за забором, свобода. Такая близкая (до нее считанные метры) и такая далекая (до нее несколько лет). Вот эта реальность, она не давит?
– Давит, и очень тяжело. Действительно, вроде свобода так близка, вот она рядом, ты ее видишь за забором. Но она не для тебя, еще несколько лет ты будешь лишен ее, и когда начинаешь задумываться об этом, тут становится тяжко, а преодолеть эту грусть надо. Радует одно – я все осознал. Но срок, он такой долгий…
– А в том, что у тебя такой срок, ты кого-нибудь винишь?
– Нет. Как я могу кого-то в этом винить, если сам совершил воровство, другим принес вред, нанес им ущерб. Свой срок я получил за свои деяния. Просто жалко, что дали слишком большой срок, нормальному человеку в этих стенах хватит и двух лет, чтобы все осознать. Умный человек поймет, а дурака никакой срок не исправит.
– Вот сейчас, после всего произошедшего, можно сказать, что ты признался во всех своих ошибках, осознал все, в общем, стал другим человеком?
– Конечно, да. В этой колонии ни один человек не скажет вам, что я плохой человек, наоборот, все похвалят.
– Пройдут годы, и ты выйдешь на свободу. А каким видишь свое будущее?
– За старое я, конечно, ни за что и никогда не возьмусь. С воровством покончено навсегда, на этом я поставил твердую точку. Выйду, буду учиться, найду работу, построю дом, создам семью.
– А соблазн легких денег не возьмет верх?
– Никогда. У вора короткая дорога. Я понял, осознал, на себе испытал – заработанные своим потом, чистым трудом 100 рублей гораздо ценнее ворованных 1000 рублей. Не своим трудом заработанные деньги, они нечистые и к добру не приведут, и вот меня не привели.
– Ты воровал и за это несешь ответственность, сидишь в колонии. Лишив их себя, ты наказал и своих родителей. А вот перед теми людьми, у которых воровал, ты чувствуешь вину?
– Да, большую. Я даже отправил письмо тем потерпевшим, попросил у них прощения.
– Как думаешь, они простят?
– Очень на это надеюсь. Если простят, это будет большим облегчением для меня.
– Теоретически, если допустить такое, что тебя прямо сейчас отпустят на волю, какие были бы первые твои шаги?
– Поехал бы домой, к родителям. Очень хочется посидеть, поговорить с родителями, душу излить. Сколько уже я не был дома…
– И в завершение беседы – что бы ты хотел добавить ко всему сказанному?
– Я бы обратился ко всем родителям: смотрите за своими детьми, держите их покрепче, не давайте им спуску, не давайте расслабиться. А ребятам посоветовал бы не быть бесчувственными и бессердечными, не терять свою совесть, а быть внимательными к родителям и слушаться их.
Абаш Абашилов
