Я ровно сорок лет работал учителем литературы в средней школе. Не просто работал, а хорошо зная предмет, и почти всегда в старших классах.
Так что, хотел я этого или нет, скорее, хотел, книга для меня была все: мой источник дохода и мое хобби. Когда я говорю «книга», надо понимать художественную литературу, ибо мало читаю других книг. Я с самых детских лет много читал и собирал художественную литературу, и сейчас у меня дома в горах довольно хорошая личная библиотека.
И еще Расул Гамзатов назвал умную книгу одним из трех наставников поэта. Думаю, ничего страшного не случится, если вместо слова «поэта» скажу «человека», потому как книга на самом деле была моим наставником всю жизнь, хотя я и не поэт.
Для духовного развития человека особое значение имеют первые книги, прочитанные им в самом раннем детстве. По ним решается вопрос: читать или не читать. По этому поводу В. Маяковский писал, что первой книгой, которую он прочитал, была «какая-то "Птичница Агафья"». По его словам, если бы ему «попалась еще одна такая же книга», он далее вовсе не стал бы читать. Благо, как он говорит, второй книгой оказался роман Сервантеса «Дон Кихот».
Я же точно не могу сказать, какую книгу самостоятельно, т. е. без подсказки учителя, прочитал первой. Наверное, все-таки рассказ Д. Лондона «Мексиканец». Потом прочитал его же рассказ «Любовь к жизни» и все остальные, переведенные на русский язык, северные рассказы. Это и оказало на меня, «пленника книг», как образно выразился в мой адрес один народный поэт Дагестана, огромное влияние. Уже будучи юношей, читал выборочно и выписывал из книг наиболее понравившиеся выражения.
Работая учителем, я обязывал учащихся старших классов приходить на первый урок по какому-либо произведению, уже прочитав это произведение (такого подхода к изучению художественной литературы в школе требует и методика преподавания литературы). Могу с гордостью сказать, что часто добивался этого. У меня бывали ученики, которые прочитали и «Войну и мир» Л. Толстого, и «Тихий Дон» М. Шолохова до начала их изучения в классе. А этого, я вам скажу, нелегко добиться, особенно сейчас.
Я давно хотел что-нибудь написать о месте книги в жизни человека. И уже был к этому подготовлен и ждал толчка, чтобы начать писать. А своеобразным толчком явился случай, который имел место недавно.
Из-за холодных морских ветров в последние дни я отказался от утренних прогулок по берегу и заменил их прогулками по улицам и переулкам города. Вышел и в День учителя. Вот позади меня остались несколько домов, школа, детсад, и оказался я около мусорных баков. А рядом… Что же, вы думаете? Что может оказаться на улице рядом с мусорным баком? Если бы этот вопрос задал Якубович на «Поле чудес», уверен, угадали бы только одну букву — А. Никто бы правильно не назвал само слово, и, наверное, сказали бы «СО-БА-КА». А слово «книга» никому бы и в голову не пришло. И все-таки…
Рядом с мусорным баком, на грязном асфальте, в День учителя лежали книги! О Боже! Что может быть более оскорбительного для учителя литературы с сорокалетним стажем работы? Спасибо тебе за поздравление, мой незнакомый, скажем, «доброжелатель» из Редукторного поселка, в День учителя бросивший книги рядом с мусорным баком. До чего докатилась наша великая страна с гордым названием Советский Союз? До чего докатились наши самые читающие на земле люди — советский народ? Я большинство своих книг доставал, как говорится, по блату или переплачивал за них. Десятки раз сам ходил и собирал макулатуру: старые газеты, рваные книги и журналы, исписанные школьные тетради, — чтобы обменять на талон и отнести его в книжный магазин, получить по нему «редкую книгу» со стотысячным тиражом. Подумать только! Книга тиражом в сто тысяч экземпляров считалась дефицитом. Вот какое отношение было в то время к книге!
И там, на пересечении двух улиц, я наткнулся на кучу брошенных за ненадобностью книг. Среди них было собрание сочинений Вилиса Лациса, когда-то одного из известных советских писателей. Много было книг на одном из дагестанских национальных языков. Были книги из зарубежной литературы. Когда их выбирал, я боязливо оглядывался: вдруг подумают, что я бомж и в мусорных бачках ищу себе пищу. Наконец выбрал в отдельную кучу девять томов В. Лациса, маленький криминальный роман Джерри Коттона и двухтомник Луи Арагона о художнике и друге Анри Матиссе. Три последние книги поспешно сунул за пазуху, а за Лацисом решил прийти с пакетом. Когда через полчаса я вернулся туда с огромным черным пакетом, книг там не было. Не было и мусора. Мусоровоз стоял уже на другой улице.
Конечно же, настроение мое испортилось на весь день. И все-таки с надеждой на лучшее я подумал: хорошо, если хоть кто-нибудь другой успел их забрать до мусоровоза.
Потом решил: «Да и кому сейчас нужен латышский писатель со своими «Бескрылыми птицами» и «Сыном рыбака»? Мои внуки его точно не будут читать», — постепенно успокаивал я сам себя, вспомнив отношение внуков к книгам, что лежат на полках в моей личной библиотеке. Однажды, в один из их приездов ко мне в гости, я предложил им прочитать хотя бы сказки (у меня есть несколько красиво оформленных, с цветными иллюстрациями, томов из серии русских сказок). Один из внуков тогда сказал: «Дедушка, зачем их читать, когда по телику показывают мультики по всем этим сказкам?» Вот так вот: есть телик, есть Интернет. А что, книги уже не нужны?
На мое интеллектуальное развитие книга всегда оказывала огромное влияние. Прочитал я северные рассказы Джека Лондона — потянуло меня к романтическим профессиям: я решил стать геологом на Севере или зимовщиком на одной из полярных станций, и даже стихи об этом написал: «Снятся мне ночами огромные лыжи, оленьи упряжки по снежной тундре». Даже во время службы в армии, когда учился на шестимесячных курсах в авиационной школе, я думал только об этом. Закончив курсы и получив специальность метеонаблюдателя, стал просить послать меня на остров Диксон, и, когда спросили, почему, прочитал стих из известной песни: «Четвертый день пурга качается над Диксоном». Однако послали меня в Сибирь и посоветовали петь по дороге не менее известную песню: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги».
Потом прочитал я произведения Антуана де Сент-Экзюпери о его друзьях-летчиках — решил стать летчиком. Мне шел тогда восемнадцатый год. В военкомате в городе Бухаре проходил медкомиссию, чтобы поступить в летное училище. Сказали, что у меня весенний конъюнктивит, и не допустили к сдаче вступительных экзаменов.
Более всех на становление моей личности в хорошем смысле подействовал Эрнест Хемингуэй. Он и Д. Лондон выковали мой характер. Помните его слова: «Человек рожден не для того, чтобы терпеть поражение. Человека можно уничтожить, но победить его нельзя»? И в плохом смысле… «Над головой мужчины должен быть пороховой дым или табачный», — сказал Хемингуэй. Я же понял его слова в самом прямом значении и стал курить и ходить на охоту. В жизни я делал почти все так, как делал Хемингуэй: и пил, и курил, ходил на охоту на малого и большого зверя, занимался боксом, а вот сейчас пишу. Правда, все это у меня получалось не так хорошо, как у него. Я даже в мыслях не допускаю, что буду писать так же хорошо, как Хемингуэй.
А как быть с еще одним его афоризмом? Вот он: «Мужчина не имеет права умирать в постели: либо в бою, либо пуля в лоб». Сам он пустил пулю в рот. Видимо, были причины, чтобы так жестоко расправиться с самим собой. «Самоубийство художника не самоубийство», — писал, кажется, Е. Евтушенко. И не будем винить в этом великого писателя и человека.
И еще одно…
Если бы в юности мне в руки попала повесть К. Паустовского «Золотая роза», я уже давно, точно, был бы неплохим писателем. «Если бы вместо романа «Мать» и пьесы «На дне» М. Горького в молодые годы я прочитал его романы «Фома Гордеев» или «Дело Артамоновых», я, наверное, был бы хорошим бизнесменом и имел бы сейчас счет в каком–либо надежном банке. А что мы читали в то время? Романы И. С. Тургенева «Отцы и дети» и Н. Г. Чернышевского «Что делать?». На образе Рахметова ничему по нынешним временам хорошему не научишься и только потеряешь то, что имеешь. А мы учились именно на этих образах. И на образах Павла Власова и Павла Корчагина, на примерах подвигов рядового Матросова и молодогвардейцев. Это я говорю о себе и таких, как я, романтиках.
Много хорошего есть в каждом, даже мало-мальски неплохо написанном рассказе. Но хороший рассказ… Это точно твой наставник на всю жизнь.
Я много раз в разное время читал учащимся нескольких классов маленький рассказ японского писателя Акутагавы «Паутинка». И не раз многим взрослым его пересказывал. Сюжет рассказа таков. Будда прогуливался по райскому саду. Посмотрел в озеро и увидел на дне его людей в аду. Они барахтались в крови и старались попасть в рай: кто выберется оттуда, тот попадал в рай. Среди них Будда увидел одного жестокого убийцу, чьи руки были в крови сотни людей. Будда также знал, что, убивая безвинных людей, однажды тот пожалел паука. Будда решил дать тому шанс спасти свою грешную душу.
Основатель буддизма спускает в озеро паутинку и дает великому грешнику возможность попасть в рай. Убийца вцепился в паутинку и поднимается по ней вверх. Он быстро поднимался и добрался почти до самого верха. Вот уже он почти в раю. Вдруг почему–то посмотрел вниз и увидел много людей, тоже поднимающихся по его, как он считал, паутинке. И только надумал крикнуть на них, чтобы отпустили паутинку и что она только для него предназначена, как она оборвалась рядом с его руками. И покатился он вверх тормашками обратно в море крови.
Здесь учащиеся без моих объяснений понимают, что хотел сказать писатель. А «великий грешник Кудеяр» из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»? Бог простил ему многочисленные грехи только тогда, когда тот убил грешника намного грешнее себя. Да, многому можно научиться на примерах из художественной литературы.
В рассказе «Надпись на валуне» К. Паустовский пишет: «Салтыков–Щедрин говорил, что если хоть на минуту замолкнет литература, то это будет равносильно смерти народа». Говоря «литература», он, конечно, имел в виду художественную литературу и книгу. Я верю Щедрину. Мне могут возразить: мол, при Щедрине не было Интернета и он ничего не знал о его значении и возможностях. «Ничего подобного, — скажу я им на их возражение. — При Ж. Верне и подводных лодок не было. Однако о подводной лодке он написал целый роман». Подводные лодки появились потом. Писатели не ошибаются. Они могут видеть будущее. И Салтыков-Щедрин в том числе. Так что, надо делать все, чтобы никогда не замолкла литература.
Конечно, для людей с мещанскими взглядами книга не нужна. О таких людях А. Блок говорил: «Ты будешь доволен собой и женой, и своей конституцией куцой». Но наш теперешний обыватель не таков. У него-то как раз огромный общественный кругозор. Кроме всего прочего, ему и книги нужны в дорогом переплете, не для чтения, конечно, а так, чтобы они красовались на полках мебели из карельской березы или из черного ореха.
Но не об обывателях и мещанах речь. Я для них не написал бы и строчки. Речь о простых, не очень богатых и не очень бедных гражданах, которые могут позволить себе иметь дома небольшую библиотечку и подписаться на две-три хорошие газеты. Ведь при таком, как сейчас, отношении к чтению и книге они могут и алфавит позабыть. А это уж точно будет «равносильно смерти народа».
Гаджимурад Раджабов
