Почему в Дагестане зашкаливает «экстремальность сознания»

«Когда в обществе возникает какая-то напряженность, у религиозной идеологии появляется консолидирующий инструментарий. Она может объединить людей, объяснив проблемы в социально-экономической и политической сферах так: «Мы живем не по исламу, поэтому страдаем». И начинается неразбериха в нашей жизни. Проблемы — социальные, а идеология — исламская», — высказывается кандидат философских наук Заид Абдулагатов, член экспертного совета при Антитеррористической комиссии Дагестана. Он 20 лет возглавляет отдел социологии Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН и подкрепляет свое мнение результатами соцопросов. Результаты эти показывают, что у дагестанской молодежи по-прежнему очень высокий уровень так называемой экстремальности сознания — основы экстремистского и террористического поведения. В интервью «Молодежке» ученый указывает на факторы, влияющие на эту экстремальность, и говорит о том, как, по его мнению, с ней нужно работать.

«Экстремизм — это когда ты уже «приехал»

— Экстремальность сознания — это крайность, которая проявляет себя в рамках закона, — объясняет Абдулагатов. — За то, о чем и как человек думает, наказывать его статьей закона нельзя. В то же время это крайность, которая может развиться  в нежелательном направлении: экстремальное сознание — это основа экстремистского и террористического поведения. Например, человек говорит себе: «Я готов по религиозным причинам противоречить государству». Ну, он с этой мыслью ходит себе и ходит. До поры до времени. Но наступает момент — допустим, появляется ИГИЛ («Исламское государство», ранее «Исламское государство Ирака и Леванта», — террористическая организация, запрещенная на территории России. — «МД») или другие «лесные братья», — и на фоне определенных социально-экономических условий, когда жизнь прижала человека и он не знает, что делать, эта экстремальность может включиться и привести к определенным действиям. Когда  религиозная  экстремальность сознания влияет на социальное поведение человека — тут уже начинается экстремизм.

А число экстремистов у нас не уменьшается, хотя утверждают обратное. В официальном Перечне организаций и физических лиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности или терроризму, дагестанцы опережают другие мусульманские регионы с большим отрывом. Если брать данные за 2013-2016 годы, уроженцев Дагестана в нем — 32,6%, Чеченской Республики — 8,7%, Кабардино-Балкарии — 5,4%, Ингушетии — 1,4%, в Татарстане этот показатель оказался  самым низким — 1,1%. В обновленном перечне, который был опубликован в «Российской газете» в начале 2019 года, дагестанцев уже 38,3%. В 2013-2016 годах абсолютное большинство женщин, попавших в этот перечень, — дагестанки: 54 человека из 69 по России в целом, то есть 78,3%.

И когда речь идет о профилактике, мы должны работать с экстремальностью сознания молодежи, а не с экстремизмом. Экстремизм — это когда ты уже, как говорится, «приехал»: нарушил закон и тебя должны наказать.

Противодействовать экстремальности сознания нужно, конечно, и словом, но в большей степени — в сфере социально-экономических отношений. Мы много раз в своих опросах задавали этот вопрос. И все — и эксперты, и простые люди — говорят: чтобы решить проблемы экстремизма и терроризма, надо решать социальные проблемы молодежи.

— Говоря о профилактике, вы имеете в виду так называемый профучет, который вроде бы ведется дагестанским МВД?

— Дагестанские силовики экстремальность сознания приняли за экстремизм. Вот в чем ошибка, на мой взгляд. Если человек ходит в салафитскую мечеть, это в наших условиях — экстремальность сознания: салафиты очень круто хотят повернуть исламские дела, у них особое отношение к государству. Но это не экстремизм. Экстремизм — это определенные действия, публичная антигосударственная пропаганда, публикация статей и издание брошюр, книг, содержащих такую пропаганду. У нас перепутали экстремизм и терроризм с тем мусульманским образом жизни, который человек считает правильным для себя. А МВД бьет их, ограничивает в гражданских правах. Известный журналист Максим Шевченко прямо сказал министру внутренних дел Дагестана Абдурашиду Магомедову: «Вы на основе ведомственных решений нарушаете права человека».

Пусть школа, семья работают с экстремальным сознанием.  Экстремальное сознание не предмет силовых методов решения проблемы.

Министр внутренних дел прокомментировал постановку на профучет Эльдара Иразиева

— Что, профучет должен быть в школах, вузах?

—  Нет, конечно! Школа не может быть репрессивным органом. Она должна заниматься  систематической воспитательной работой, исключительно светской социализацией молодых людей. Речь в том числе о воспитании патриотизма в различных его проявлениях. Но школа сегодня абсолютно беспомощна в этих вопросах. Абсолютно беспомощна! Вины самих учителей в этом нет. В такие условия их поставило государство. Только одна треть учителей Дагестана (опрос 2018 года) говорит о том, что школа должна  воспитывать патриотизм, а среди молодых педагогов таковых всего 22 процента.

Я думаю, что родители к такой работе готовы не больше, чем учителя. А кто у нас проводит воспитательную работу с молодежью? Только муфтият. Его представители ходят по школам. А так как в социальной сфере улучшений мы не видим, и школа не работает, а работают только  религиозные деятели, вопросы экстремальности сознания среди молодежи в ближайшее время решаться не будут.

— Что плохого в том, что делают религиозные деятели?

— Да, они ведут позитивную работу против экстремизма в школах, но одновременно проповедуют религиозность среди молодежи. Школа по закону не может быть местом религиозной пропаганды. Там учатся дети и таких людей, которые далеки от религии, которые не желают религиозного воспитания своих детей. По какому праву проповедники ходят в школы? Если некоторые родители хотят, чтобы с их детьми работали представители муфтията, — пусть с такими детьми они и работают. Но они работают со всеми — очень настойчиво, авторитарно.

Муфтият хочет взять на себя некоторые государственные функции и формировать все и вся под религиозное мировоззрение. Пусть такая пропаганда будет — у них для этого есть мечети, медресе, мактабы, по домам могут ходить, если люди захотят слушать. А брать на себя функции государства в школе — не стоит.

Прикладной патриотизм

— Вы говорите о необходимости воспитывать патриотизм. Что вы подразумеваете под ним?

— У патриотизма разные уровни. Есть патриотизм как государственная идентичность: «Я – россиянин».

Есть патриотизм как гражданская идентичность: «Я с этими народами живу, они мне близки, мы должны дружить. Если этому народу будет плохо, я буду на его стороне».

Патриотизм как региональная идентичность: «Я – патриот Дагестана; мне все равно, что будет в России, но если Дагестан тронут, буду защищать его любой ценой».

Патриотизм как этническая идентичность: «Я – кумык, даргинец, буду защищать кумыков, даргинцев. Остальные меня не интересуют. Этот мир такой — здесь порядка не найдешь. Но если нас, кумыков или даргинцев, будут трогать, я возьмусь за оружие».

Эти уровни могут друг другу не противоречить, как в матрешке друг на друга накладываться, но в какой-то ситуации могут проявить себя по-разному.

Думаю, у России слабое место – государственная и гражданская идентичности. И патриотизм этих уровней выработать будет очень и очень сложно.

Фото: Сергей Расулов / NewsTeam.

Чем нехорош патриотизм, на мой взгляд? Тем, что без указания врагов он невозможен. А в конечном-то итоге цель у человечества — мирное сосуществование. И то противостояние, которое сейчас в мире есть, — в какой-то мере результат патриотизма. Мы формируем его против американцев, они формируют его против нас. Мы должны быть патриотами, защищать свои интересы, не нападать сами, но быть готовыми защищать свои ценности. И если потребуется, даже с оружием в руках. Никто автомат Калашникова не отменял. Бомб делается все больше, и они все мощнее. Таков факт жизни. И он говорит о том, что мы, хотим или не хотим, должны формировать патриотизм.

Согласно опросу, который мы провели в 2018 году, 36,5 % дагестанских старшеклассников считают, что они — прежде всего мусульмане. Прежде всего гражданами  России себя считают лишь 20,5%, прежде всего дагестанцами – 16,3%, представителями своего народа (аварцами, даргинцами, кумыками…) – 6,7%.

Лидерство мусульманской идентичности в дагестанском самосознании — явление последних десятилетий. В 1999 году по результатам опросов она занимала последнее место. Сейчас ‒ первое.

По результатам опроса 2010 года оказаться среди «лесных братьев» потенциально были готовы 11,6%  дагестанских школьников. Это большая масса людей в перерасчете на все молодое население Дагестана.  То же самое, по данным опроса 2016 года, наблюдаем в отношении ИГИЛ. В общей выборке заявивших, что они  могут по тем или иным причинам  оказаться в рядах воюющих на стороне ИГИЛ, оказалось  2,7%. Наибольший показатель по этой позиции у возрастной группы от 25 до 30 лет — 11,8%. Дагестанцы именно этого возраста в основном и уезжали в Сирию.

Распределение ответов на вопрос: «Одобряете ли вы участие дагестанцев в военных действиях в Сирии на стороне ИГИЛ?» (соцопрос 2016 года).

Конечно, школьники могут говорить что угодно, я не уверен, что они действительно окажутся в ИГИЛ. Но они считают такое возможным для себя, и это отражает экстремальность их сознания.

Исламское образование и «заблудшие»

— Я проводил исследование в исламских учебных заведениях Дагестана. Пытался выяснить, насколько образование, которое дается там, способствует тому, чтобы наша молодежь отошла от экстремизма и терроризма. По данным социологического опроса 2017 года, 10,2% обучающихся в исламских учебных заведениях при определенных условиях готовы оказаться в рядах ИГИЛ. Еще 5,1% воздержались от ответа. Твердое «нет» сказали 71,8%.

Из дагестанцев, которые учились и учатся в зарубежных исламских учебных заведениях, 21,6% считают, что тарикатисты — заблудшие. Этих людей можно определить как носителей экстремального для условий Дагестана сознания. Когда мы у них спрашиваем о противодействии государственному, светскому, 50% из наших студентов зарубежных исламских вузов говорят о готовности к такому противодействию по религиозным причинам. А что такое религиозные причины? Тут тебе, допустим, не дают разрешения на строительство еще одной мечети, объясняя: «Слушайте, у вас в селе уже сорок мечетей. Там, где ты собираешься ее строить, рядом уже есть мечеть». И вот у него возникает «религиозная» причина с оружием в руках выступать против государства.

Распределение ответов на вопрос: «Могли бы вы по каким-либо причинам оказаться в рядах воюющих на стороне ИГИЛ?» (соцопрос 2016 года). Опрашивались группы со светским и религиозным образованием.

Выпускники зарубежных исламских вузов приезжают оттуда со взглядами, несовместимыми с местным пониманием ислама и тем, как его надо исповедовать. Треть обучавшихся за рубежом уходят отсюда шафиитами, а приходят не шафиитами, не тарикатистами, возвращаются с салафитским мировоззрением. Естественно, это почва для того, чтобы строить свои отношения с государством не на основе согласия, а на основе противостояния с ним.

— А почему зарубежное исламское образование на них так влияет? Где именно они его получают, в чем его отличие от дагестанского религиозного образования?

— Например, много наших едет в Египет. Там есть учебное заведение, которому более тысячи лет, – аль-Азхар. В нем более ста тысяч студентов. Многие дагестанцы отправляются туда, не зная своих возможностей. Они здесь, допустим, научились Коран читать, по-арабски несколько слов знают, думают, туда поедут, смогут учиться. А там в лучшем случае большинство попадают на подготовительные отделения, на которых нужно учиться несколько лет. Потому что надо освоить хорошо арабский язык. Но в основной массе уехавшие туда дагестанцы даже не поступают в этот университет. Возвращаются после нескольких лет обучения на подготовительном отделении и говорят: «Я в аль-Азхаре  учился». Аль-Азхар из дагестанцев окончили  немногие. По официальным данным, из 400 человек, обучавшихся в аль-Азхаре, 10% погибли в ходе спецопераций против НВФ…

Фото: azhar.edu.eg.

Обучаясь там, часть дагестанцев ввязываются в деятельность политико-религиозных организаций, осваивают чужую для нас культуру, чужое понимание ислама, чужое поведение. Они живут в исламской культуре другой. И, приезжая сюда, хотят эту культуру установить здесь. У них такая позиция, что в Дагестане живут кафиры, не те мусульмане, а эти мусульмане, которых они видели за рубежом, где ислам «никогда не терял себя», — настоящие.

— А там, где они получают образование, их мировоззрение не подрывает государственные устои?

— Во-первых, там иные исламские традиции, к которым они приспосабливаются. Но не всегда. Там тоже они создают проблемы. В октябре 2009 года сообщалось: «В Египте спецслужбы провели спецоперацию, в ходе которой арестовали 198 российских граждан, большинство из которых – студенты из Чечни, Ингушетии и  Дагестана… Это не первый арест египетскими спецслужбами российских студентов».

Во-вторых, радикальный салафизм создает проблемы везде. Так, в Саудовской Аравии более двух тысяч имамов были сняты с должностей по причине недоверия к ним со стороны власти. Ни одному государству не нравится, когда религиозный фактор начинает давить на власть. Даже в Саудовской Аравии исламская экономика не может быть полностью исламской. Представляете? Там понятие «риба» (процент) не могут никак удалить из своей жизни. И в Пакистане не могут. А религиозники требуют. Иногда с оружием в руках.

«Никакой умеренности в нашем исламе нет»

— Судя по упомянутому вами перечню, в дагестанской умме немало радикально настроенных. Или нельзя делать такой вывод и «дагестанский» ислам в целом отличает умеренность?

— При президентстве Муху Алиева была комиссия по межконфессиональным взаимоотношениям. Я входил в эту комиссию. В нее же входили муфтий Ахмад-хаджи Абдулаев, шейх Сиражутдин Хрюгский, лидер православной церкви в Дагестане и другие религиозные деятели. Обсуждали какую-то тему, и Муху Гимбатович задает вопрос: «Есть ли у нас умеренный ислам?» Некоторые члены комиссии начали убеждать его, что наш ислам — весь умеренный. Я возразил: «Никакой умеренности в нашем исламе нет».

Есть много положений, которые говорят об умеренности. Применяя их, я никак не могу найти умеренность в некоторых явлениях дагестанской действительности.

Умеренный ислам означает, что обвинение в такфире нельзя переносить в социальную плоскость. Этот вопрос должен оставаться в  пространстве богословских дискуссий. Кто мусульманин, а кто нет — это не дело отдельного человека и даже не целого муфтията. Это вопрос божественный. А наши дагестанцы объявляют такфир направо и налево.

Умеренный салафизм — это салафизм, который парламентскими методами, а не оружием или другими способами, которые противоречат закону, ведет борьбу с тем, что вызывает у него несогласие.

Умеренный ислам — это ислам, который считает: вот есть тарикатисты, но есть и салафиты, умеренные, скажем так; и те, и другие должны сосуществовать мирно.

Умеренный в вере мусульманин не должен говорить, что законы государства выше законов шариата, но все время должен говорить себе: «Тем не менее я подчиняюсь законам государства». Опять же — не говоря, что эти законы лучше и выше исламских норм.

Умеренный ислам активно адаптируется к социальным условиям, к государственному режиму, в котором существует. Адаптация в исламе имеет свои четко очерченные понятийные структуры. Это иджтихад — усилия мусульман по адаптации к условиям без утраты своей исламской идентичности. Для этого есть процедуры: фетвы, иджма (согласованное решение богословов по какому-то конкретному вопросу), кияс (решение по аналогии)…

Эти процедуры не проводятся, хотя было несколько фетв. О какой умеренности можно говорить? Мы не умеем по-мусульмански адаптироваться к изменяющемуся миру. Остается одно: противодействовать новшествам жизни, не принимать их вовсе, а если можно — уничтожать. Поэтому светское в постоянном противостоянии с религиозным. Говорят, что какой-то артист не должен приезжать, у нас своя культура… Культура своя? Не ходите на концерты, в театр. У нас и другая культура есть. Ведь и по телевидению показывают такое, что не только мусульманину, но и любому нормальному человеку, особенно молодому, смотреть небезвредно. Локальные требования, нормативы переносить на все население Дагестана нельзя. Надо принять условия жизни и вести себя подобающе.

«Философии есть место в исламе»

— Я читал философскую книгу индо-пакистанского автора начала ХХ века Мухаммада Икбала. У него великолепная мусульманская философия! Он создает такие прецеденты, такие возможности, чтобы мусульманин приспосабливался к миру на философском уровне! Если мы хотим противодействовать другому мировоззрению и защитить свое, одного шариата мало: надо идти к людям с философией. Потому что философия объясняет мир в системе более общих, универсальных понятий. А такое мышление в исламе имеет место исторически.

Фото: Ислам Абакаров.

Но исламские лидеры Дагестана считают, что в исламе не должно быть философии. Я преподавал лет 15 в вузе. И как-то заходят ко мне очень активный  в республике мусульманин, поборник исламских ценностей,  и представитель муфтията. Спрашивают, что за лекция. Я сказал, что по философии. Представитель муфтията в ответ говорит: «Аль-Газали (который, между прочим, жил лет 900 назад) сказал, что в исламе философии не должно быть».

У него действительно есть две работы — одна о философии, другая — против философии. Но сами эти работы аль-Газали — философские, вот в чем вопрос. Опровергать философию, не утверждая ее на самом деле, — невозможно. К тому же сегодняшний пример исламских государств показывает, что там к философии очень много внимания.

Исламская философия открывает широкий взгляд на мир. Этого широкого взгляда на мир нет у нашей молодежи, потому что она тоже увлеклась узкой стороной: шариат, его нормы, дозволенное-недозволенное — халал, харам, мандуб, мубах, макрух… Через шариат, конечно, можно на мир смотреть. Но шариат — это право. Это все равно, что смотреть на мир исключительно через законы. А ислам — это большая культура, которая должна быть ценностью для мусульманина.

Ислам Абакаров

Читайте также:
«Причина терроризма в Дагестане – кризис системы»
Терроризм – в умах, а не в религии. Экскурс в историю вопроса

«Молодежка» в соцсети «ВКонтакте»: https://vk.com/md_gazeta
«Молодежка» в Facebook: https://www.facebook.com/mdgazeta/
«Молодежка» в «Одноклассниках»: https://ok.ru/mdgazeta