Зульфия, 35 лет, азербайджанка (г. Дербент). По статье 228 (употребление и хранение наркотических средств) осуждена на 11 лет, в Кизилюртовской женской колонии — около 4 лет.
— Я родилась, выросла в рабочей семье, жили мы небедно и небогато, не в нужде и не в шике. Нас четверо детей, я — самая старшая. В школе не скажу, что была отличницей, но и двоечницей тоже не была. Правда, по поведению не являлась примерной. Школу закончила со средними показателями, но не стала никуда поступать, и как только получила паспорт, пошла работать на завод.
В то время отец мой сидел (по той же статье, и он умер в колонии). Семье было трудновато, и мне, как старшей, надо было как-то её поддержать. Сколько помню, отец всё время увлекался наркотиками, постоянно болел, это всё происходило на моих глазах и, вроде, должна была делать какие-то выводы, а я вот нет… может, слишком молода была.
Проработав на заводе несколько лет, ушла оттуда и стала заниматься бизнесом. Вышла замуж, развелась. Потом вышла во второй раз, тоже не сложилось, развелась, и стала жить одна — то с родителями, то на квартире. Занимаясь бизнесом, естественно, стала иметь хорошие деньги и… связалась с одной компанией.
Поначалу я действительно не знала, чем они занимаются. Но почему-то они постоянно просили у меня денег. Я не отказывала, и однажды до меня дошло, что они на эти деньги берут наркотики — и прекратила одалживать. Одалживать-то деньги на наркотики я прекратила, но до сих пор не пойму, почему сама пошла по тому же пути.
Началось с того, что стала ругать знакомого — ну что ты получаешь от этих наркотиков, зачем это делаешь и т. д. Он отвечал коротко – пока сама не попробуешь, не побудешь в этом состоянии, не поймешь. Прошло время, и я думаю — если соглашусь, может, он не захочет мне плохого и сам попробует бросить. А он нет, наоборот, привез мне наркотики. Хотя я ужасно боялась иголок, уколов, вколол себе и мне. Вначале я ничего не поняла и говорю ему – и на это дерьмо ты тратишь деньги? Он отвечает спокойно – подожди, поймешь скоро.
После первого был второй, третий… После нескольких уколов, когда меня первый раз стало хумарить (ломать, было тяжко), я подумала, что простыла. Заболела. И когда он позвонил, сказала об этом. Но он заявил — нет, ты не болеешь, тебя хумарит. И продолжил, мол, приеду — если ты уколешься и у тебя это не пройдет, значит, ты права, а если пройдет — то приехала… Так и получилось: укололась — и всё прошло. Тут поняла – я влипла… я наркоманка. Он привозил наркотики мне и кололся сам.
Потом я встретила хорошего человека, отошла от наркотиков. Мы с ним собирались уехать за пределы республики, он отбыл раньше и должен был забрать меня. Смотрю, время проходит, а его всё нет и нет, от него ничего не слышно. И как-то проезжаю мимо его дома, а у них похороны… его убили. Я опять впала в депрессию и вновь взялась за наркотики. Думала, пару раз уколюсь для снятия депрессии. Куда там. Как говорится, с концами села на иглу.
Бывало, я несколько раз бросала, хотя и болела, меня ломало.
Всё равно сдерживалась, приходила в себя, но со временем возвращалась к ним. Знаете, наркотики просто так не отпускают от себя и наркоман просто так не может от них отойти. Для этого надо полностью избавиться от своего круга общения, поменять место жительства или уехать куда-нибудь. А уехать я не могла, потому что не могла оставить свою мать — я хоть и кололась, была наркоманкой, но свою семью без внимания никогда не оставляла. Хорошо хоть, в этом плане я не опустилась.
Видимо, сотрудники уже взяли меня в разработку, и в один ужасный день они заявились на дачу, где обычно мы собирались, и взяли меня. Кроме полной растерянности, я даже не могу сказать, какие чувства в те минуты испытывала. Следствие продолжалось полгода, потом суд. Статья, срок. И вот я здесь. Прокурор просил 12 лет, а я надеялась (на следствии мне так и говорили), как потребителю дадут гораздо меньше. Но мне, как сбытчице, хотя я никогда этим не занималась, — на суде дали этот срок. И когда судья озвучил цифру, было ощущение, будто большой чугунной сковородкой по башке дали, я была оглушена, как в тумане. Да, я не ангел, да, я виновата, но не настолько, чтобы мне дали 11 лет, это несправедливо.
— И вот Зульфия, молодая, красивая, 4 года провела здесь, в колонии, и впереди как минимум столько же. И это из-за наркотиков…
— Вы знаете, с тем, что нахожусь в колонии, я уже смирилась, это факт, от которого при всем желании не уйти. Но из-за чего я себя простить не могу — пока сидела здесь, я потеряла и отца, и мать. Мать болела целый год, у нее был рак, и меня, когда она нуждалась во мне более всего, не было рядом. И когда я позвонила ей, она не упрекнула меня в том, что сижу, а просто спросила – за что ты меня наказала, лишив возможности 11 лет видеть тебя.
— И действительно, за что?
— Это я наказана, наказана тем, что потеряла самого родного для себя человека. Любая мать хочет видеть свою дочь счастливой, выдать её замуж и т. д. А я вот здесь, её уже и нет.
— Наивный вопрос – что хорошего дали тебе наркотики?
— Ничего. Кроме горя, потери здоровья, родных и, самое главное, потери свободы.
— Стоило ли тогда начинать, а потом и продолжать?
— Конечно, само собой — нет. У меня и в мыслях нет в дальнейшем их потреблять, это строжайшее табу. Я настолько передумала, обдумала свое прошлое, что возврата быть не может. Мать не видела, чтобы я вела нормальный образ жизни. А теперь, хотя бы ради её памяти, я стану нормальным человеком.
— То, что говорят — бывших наркоманов не бывает, и твои слова как соотносятся?
— Мои слова идут от души, сказаны искренне. А насчет того, что бывших наркоманов не бывает, я с этим согласна отчасти. Если он будет думать — ну ладно, жизнь покажет, и расслабится, конечно, именно так дальше и пойдет. А если я знаю, чего хочу, поставила перед собой цель, то и добьюсь её. И никакие наркотики мне в этом не помешают. В моей жизни не будет ни наркотиков, ни тех друзей. И вообще той жизни. И где они, те мои друзья? Их просто нет. Я им нужна была, когда у меня водились деньги. Нас связывали только наркотики, не более.
— Великое и страшное слово — соблазн. Сидя здесь, ты говоришь правильные слова «никогда и ни за что». Выйдешь на свободу, они останутся здесь, а соблазн возьмет верх. Не случится ли так, возможен такой вариант?
— Не случится, в моём случае этот вариант невозможен, он просто исключен. Для меня память о матери превыше любого соблазна. Никакие наркотики уже не перебьют мои мысли и намерения. Я должна, просто обязана жить нормальной жизнью.
— Ты здесь, а твои ровесники там, на свободе, живут своей жизнью. Вот она, свобода, такая близкая – до неё всего-навсего 100 метров, и такая далекая, до неё еще целых 4 года. Вот эта грустная реальность не давит, не убивает?
— Нет. В том, что нахожусь здесь, виновата только я и никто другой. Конечно, мне очень хочется на волю, поэтому, как только привезли сюда, я стала писать, доказывать несправедливость такого большого срока. В результате мне снизили его до 8 лет. А так я запрограммировала себя на то, что у меня срок — и всё, на это время забудь про свободу. Если я хочу на свободу, значит должна соглашаться с реальностью, соблюдать здешние законы, не нарушать режим. А то, что мои ровесники там, со своими родными, я просто рада за них. Дай Аллах им счастья, и пусть они никогда в своей жизни не увидят эти стены. Пройдет время, я выйду на свободу и постараюсь жить так же, как и они.
— Что бы ты на основе собственного и весьма горького опыта пожелала тем, кто там, по ту сторону забора?
— Наркотики — это горе. Наркотики — это смерть, наркотики — это тюрьма. Нет, ещё раз нет наркотикам. Жизнь прекрасна. Она прекрасна тогда, когда смотришь на неё трезвыми глазами. Я, к сожалению, это поняла, только попав сюда. Берегите себя, цените близких, цените свободу.
— И как завершить нашу беседу, не затронув Дербент? В следующем году будут отмечать его 2000-летие. И сегодня об этом очень много пишут, говорят, полным ходом идет подготовка к юбилею. Но это всё идет и будет идти мимо тебя…
— Я очень сожалею о том, что празднование юбилея пройдет мимо меня, и тут я не в силах что-либо изменить, но душой буду там. Сам по себе он очень красивый, хороший город. За все эти годы во сне ни разу не видела Дербент, но мысленно он всё время со мной. В мыслях я там, реально здесь — и между нами мой срок…
Абаш Абашилов
