Есть в старом Тбилиси квартал, а в квартале том, над лестницей, ведущей вниз, – неброская вывеска «Музей грузинских народных инструментов и песнопений». Спустившись по лестнице и заглянув туда из любопытства, я задержался на добрых пару часов. Каюсь, и не представлял, сколько сюжетов и секретов таят экспонаты, с любовью разложенные под стеклом стендов и развешанные по стенам.
Удостоенный эксклюзивной экскурсии от старшего нучного сотрудника музея Кетеван Баиашвили, ваш корреспондент с первой же минуты был потрясён рассказом о саламури (свирели), которой около 3000 лет (!).
– Эту свирель обнаружили во время раскопок в древней столице Грузии – Мцхета, – рассказывает моя спутница по трём залам музея, замечательного ещё и тем, что многие его экспонататы радуют не только глаз, но и слух, поскольку здесь нередко устраиваются концерты «вживую». А коллекция музея включает в себя как сами инструменты, так и уникальные фонограммы и аудиозаписи, во множестве пребывающие в специальных хранилищах.
– Руководитель мцхетской экспедиции Иванэ Джавахишвили, имя которого носит наш главный Тбилисский государственный университет, назвал этот инструмент «Свирель пастушка», потому что его нашли в захоронении рядом с останками мальчика лет 12. Это не самый древний в мире экземпляр, подобные этой дудочки, имевшие скорее не эстетическое, а функциональное – коммуникационное предназначение, имелись во всех странах, где было распространено скотоводство. Но это – непреложное свидетельство того, что уже в те времена в Грузии культивировалось овцеводство.
У древних пастухов было две свирели – радости и печали – соответственно издававшие звуки в мажорной и минорной тональности. Многостволовые свирели изготавливались в форме человеческой ладони, и найденные образцы свидетельствуют о том, что наши предки отлично разбирались в анатомии, физиологии и психологии людей и животных.
Устройство музыкальных инструментов отображает и философию, мировоззрение народа, населяющего ту или иную территорию. Многостволовые свирели красноречиво убеждают в том, что здесь с древнейших времён культивировалась полифоническая музыкальная культура, а не унисон. Даже волынка (гудаствири) в Грузии двустволовая, в отличие от её европейских или восточных аналогов. Ну не может грузин без басового фона! А играющие на гудаствири должны были обладать и способностями к поэтической импровизации, и мощным голосом, потому что звали их обычно на шумные торжества – свадьбы, крестины, народные праздники и т.д. Попробуй, перекрой песней да стихами веселящихся гостей. Но находились умельцы, находились…
Материалом для изготовления музыкальных инструментов служили рог, кость, дерево, глина, кожа, но только не металл, хотя обработка металла известна в Грузии чуть ли не с праисторических времён. Исключение – металлический инструмент буки, который был скорее не музыкальным, а сигнальным, вроде горна – он призывал к народному сходу, к бою, к полевым работам и т.д.
В нашем музее хранится картина известного художника Адольфа Шарлеманя, в которой он отобразил свои детские впечатления от встречи духовного отца современного грузинского общества Ильи Чавчавадзе и замечательного мастера по изготовлению грузинских музыкальных инструментов Харлампия Саванели, открывшего первую в Грузии тбилисскую высшую музыкальную школу. Эта невыдуманная встреча состоялась у красивейшего Боржомского водопада, в кругах музыкантов славящегося ещё и тем, что качество гудаствири проверялось именно там – если изготовленный инструмент перекрывал шум водопада, он считался удавшимся. Именно эту сцену успешного, выдержанного новым гудаствири экзамена изобразил, уже будучи обласканным лаврами, Адольф Шарлемань.
Тут в музей прибывают вечно торопящиеся телевизионщики, но вместо того, чтобы, по обыкновению, бесцеремонно прервать степенную беседу пишущего журналиста ради новостной рубрики на несколько десятков секунд, останавливаются, заворожённые, и гуськом следуют за нами от экспоната к экспонату, почтительно испросив на то разрешения.
Залы музея тематически обособлены. Экспозиция первого посвящена истории грузинской народной вокальной полифонии и инструментам, исполнителям и их вкладу в сокровищницу национальной и мировой культуры. Здесь собраны инструменты трёх традиционных групп инструментов: струнных (пандури, чонгури, чунири), духовых (разновидности саламури, гудаствири/чибони) и ударных (доли, бубен, диплипито).
Во втором зале – восточные инструменты (каманча, дайра, саз, дудуки, распространённые в Грузии, что естественно в силу географического расположения страны на стыке Европы и Азии).
И завершает большую экспозицию зал, где собраны классические и механические европейские инструменты, получившие распространение с начала XIX века, когда после разорения Тбилиси полчищами Ага-Магомет-Хана в 1795 году город начал отстраиваться заново, уже при ощутимом влиянии российской и европейской культуры, эстетики и вкусов. Аргани (переносные портативные органы), оркестрионы, музыкальные шкатулки, пианолы, аккордеоны, мандолины, гитары и даже банджо, а также патефоны – признак достатка и респектабельности «светских семейств» тех времён – вроде нагрянувших на сломе эпох «малиновых пиджаков» и золотых цепей на шее.
– Наш музей был создан в 1975 году на базе частной коллекции замечательного гражданина, известного далеко за пределами Грузии, собирателя-энтузиаста Аркадия Ревазишвили, – продолжает рассказ госпожа Кетеван. – Несколько слов об ударных инструментах. Они были не столь востребованы, потому что ритм ног танцующих вполне заменял искусственно извлекаемый звук. Но следует сказать о диплипито (в переводе – двойной хачапури), потому что название этого инструмента связано не с кем-нибудь, а с самим Александром Македонским. Увидев этот инструмент, Александр Великий якобы удивлённо вопросил: «Что это за диплипита»? – тогда сырные пироги в его родных краях выпекали в глиняной посуде, визуально напоминавшей этот инструмент. Так его и нарекли.
А вот дайра (бубен) очень полюбился аристократкам, плясавшим под его аккомпанимент на пикниках или пиршествах в знаменитых Ортачальских фруктовых садах по берегам Куры, на дворянских собраниях-балах, а уж на народных праздниках под дайру отплясывали представительницы всех сословий. Шарманка (аргани) тоже была весьма популярна.
Автор настоящей статьи недавно опубликовал на русскоязычных сайтах Грузии, России и Германии стихотворение, что называется, «в тему»:
ПОСВЯЩЕНИЕ ТБИЛИСИ
Когда ещё шарманщик не был стар,
Когда органчик взваливал на плечи
И шёл менять он площадей пожар
На Ортачал вечерних пиршеств речи;
Тень, ветерок, напев чонгури, смех
Красавиц, искры сабель в круге танца,
Единоборства и среди утех –
Испуганные вопли иностранцев.
Когда ещё шарманщик не был стар,
И «Венский вальс» волнами из раструба
Лился по саду, вереницы пар
Порхали вкруг трёхвекового дуба…
И с поднятыми рогами князья
С послами миссий пили вахтангури,
Им вторили соседи и друзья
И длился до рассвета таш-пандури.
Теперь шарманщик стар, горбат и глух,
И нет садов тех щедрых, величавых,
Он навещает двух сестёр-старух,
Когда-то танцевавших в Ортачалах.
Заварят чай, вареньем подсластят
Под скрипы покосившегося крова.
И долго смотрят в пасмурный закат,
Сквозь пелену ища следы былого…
Для полноты картины осталось добавить, что вахтангури – то же, что и брудершафт, а таш-пандури – образное наименование искреннего веселья, песен и плясок в хорошем подпитии…
И вновь слово моей просвещённой собеседнице:
– Я была свидетельницей уникального случая. В высокогорной Сванетии, где работала наша фольклорная экспедиция, сельчанка оплакивала на кладбище сына, подыгрывая себе на чанги (подобии лиры). Сванетия – единственное место, где покойных оплакивают с использованием музыкального инструмента. Во всех остальных регионах Грузии усопших провожают песнопениями.
Да, рассказывали мне, что в Гурии, например, даже бизнес был – наёмные плакальщицы. Они собирались и шли к дому усопшего, нередко сплетничая, хохоча и рассказывая анекдоты. А метрах в ста до дома покойного «настраивались», распуская волосы, и последние метры преодолевали с оглушительными воплями, вырывая пряди волос (нередко искусственных и искусно подложенных).
– По правде говоря, Грузия прежде всего является страной богатейшей вокальной полифонии, инструменты находятся словно бы в её тени. Но у них есть своё чёткое и многообразное предназначение, – продолжает свой занимательный рассказ Кетеван Баиашвили. – Грузинское многоголосье родилось как народное песнопение, прошло существенные стадии развития, и после принятия христианства образовался новый жанр – церковное многоголосье.
Специалистами выявлено 15 типов грузинской полифонии: тушинский, хевсурский, мтиульский, картлийский, кахетинский, рачинский, пшавский, мохевский, лечхумский, сванский, мегрельский, имеретинский, гурийский, аджарский, лазский…
В настоящее время интерес к народным и церковным песнопениям в Грузии весьма велик: действующих ансамблей насчитывается около 500. В 2001 году ЮНЕСКО присвоило грузинскому многоголосию статус памятника мирового нематериального культурного наследия, грузинское песнопение «Чакруло» и по сей день бороздит просторы Космоса, будучи выбранной визитной карточкой земной культуры для предполагаемой ещё не скоро встречи с внеземными цивилизациями.
И ещё несколько любопытных деталей. Отдалённо напоминающий скрипку, чианури славится тем, что наиболее приближен к тембру человеческого голоса.
В Абхазии, согласно источникам, в древние времена использовали этот инструмент для лечения раненых: считалось, что он заживляет плоть и смягчает боль.
Чианури использовался также для выхода на контакт с усопшими. А вот звуками чонгури отгонялись «батонеби» –бесенята кори, ветрянки, свинки и прочих детских инфекционных болезней, в те времена, особенно в сельской местности, смертельно опасных.
Кетеван Баиашвили оказывает гостю особый почёт, заводя шарманки, фонографы (аналог современной Интернет-функции «пение под аккомпанимент») и даже фисгаромонию с перфокартой – первый музыкальный «компьютер» почти полуторавековой давности.
Представляете, какой фурор вызвала эта дорогущая новинка в кругах тогдашней «золотой молодёжи», кавалеров и барышень, любителей вечеринок?
А вот и зурна, духовой инструмент, пришедший к нам из стран соседних. Вспомнились мне детские годы, когда мы, вредные мальчишки, собирались на площадях в праздники и прямо перед надувающими щёки зурначами уплетали кто гранат, заливая щёки соком, кто алычу, а кто и лимон, в результате чего зурначи начинали булькать слюной, а потом, рассвирипевшие, гонялись за нами по всем площадям и даже переулкам. Прости нас, Боже, не ведали, что творили…
Прощаясь, Кетеван Баиашвили посетовала, что рассказала и показала лишь малую часть того, чем может гордиться тбилисский музей народных инструментов.
Действительно, о его сокровищах давно бы пора написать монографию.
Владимир Саришвили, Тбилиси
