Моя свекровь Ольга Александровна Баграева любила вспоминать, как в 20-е годы впервые попала в Дербент. Это была сельскохозяйственная экспедиция, где она числилась лаборанткой. «У нас во Владикавказе было холодно, дожди шли, — рассказывала свекровь. — А тут в одних тапочках можно было весь год ходить!» До революции ее семья была состоятельной, отец держал оружейный магазин, сама она училась в гимназии. Рассказывала, как во Владикавказе ждали приезда императора на празднование 300-летия дома Романовых. «Нас всех выстроили в шеренгу, стоим, ждем. Ведь не кто-нибудь, а ЦАРЬ! И тут идет невысокий, не царственной внешности человек, голова маленькая. Я так разочаровалась». Потом была революция, отец умер в Гражданскую, дом национализировали и на Ольге остались мать Прасковья Романовна и младшая сестра Зина. В общем, она забрала мать и сестру и перевезла в Дербент.
В здании бывшей ветлаборатории сначала жили. Потом скитались, какое-то время жили во дворе почты на Буйнакской. Прасковья Романовна кухарила и очень гордилась, что когда в 1935 году в Дербент приезжал академик Вавилов, она жарила для него пирожки. Ольга поступила на курсы счетоводов и всю жизнь работала бухгалтером. У нее был туберкулез позвоночника, спина согнутая, но она так элегантно одевалась, с таким достоинством держалась, что казалось – глядит на всех сверху вниз. Соседи ее побаивались, она не переходила на «ты» даже с подругами. Одной из самых близких подруг была Елена Павловна Васильева, бывшая классная дама Дербентской женской гимназии, и когда они встречались, это было, как кино из дореволюционной жизни.
Мой свекор Таусултан Муллаев ухаживал за будущей женой три года, никак не решались пожениться, у невесты было приданое – мама и сестра. А тут из Кабарды приехали родители жениха и всё сладилось. Свекровь рассказывала, как они с Таусултаном ехали на свою свадьбу на последнем в Дербенте фаэтоне. Поселились на Ленина. То есть, как поселились, какая- то семья выезжала, и в их две комнаты моя свекровь с мужем быстренько вселились, пока соседи не успели захватить. Буквально – одни выносят вещи, а другие вносят свои. Ну а по-другому нельзя было. В одном доме по 20 семей жило, и каждый следил за каждым, чтоб не упустить квадратные метры. Муж рассказывал, как мама тайно водила их с братом на елку. Это были 30-е, советская власть боролась с пережитками, и вот моя свекровь одела детей и повела их куда- то в гости. А там в дальней комнате стояла эта наряженная елка. Только никому о ней нельзя было рассказывать, это страшная тайна была.
Внуков свекровь баловала, а сыновей растила в строгости. Мужу моему было за 50, но он стрункой стоял перед матерью, а она его отчитывала: «Астемир, что ты переминаешься!..» Со мной была холодна, держала на расстоянии. Что меня удивляло, ведь у нас похоже сложилась жизнь. И я тоже из Владикавказа, точнее, из Орджоникидзе.
Отец мой из княжеской семьи, а мама из зажиточной крестьянской. Они поженились в 1926 году. Отец был шорником, пояса шил, сбруи для лошадей. Решил открыть свое дело, накупил кожу, вложил много денег. Но тут обложили таким налогом, что он не мог выплатить. Отобрали всё, и дом тоже отобрали. Вещи на трех подводах увезли, даже с меня сережки сняли. Отец и решил — поеду я в Дагестан работать. Поехал и пропал. Пришла телеграмма, что он попал под поезд в Хасавюрте. Это 1932 год, время сложное, с трудом через месяц добились разрешения поехать, искали хоть могилу – ничего не нашли. Так моя мама всю жизнь прожила в ожидании — а может, он жив и придет. Постучит в дверь.
Одну комнату в бывшем нашем доме оставили нам. Так и жили: мама, мы с братом и мамин отец. Бедная мама какие-то курсы закончила, выучилась на швею. Кое-что она припрятала из золота, но всё ушло в 30-е, тогда голод был. Так что, к 1951- му, когда меня, выпускницу музыкально-педагогического училища, по распределению отправили в Дербент, мы уже были совсем бедные. Мама поехала со мной, сказала: "Ты еще ребенок, 19 лет всего!" Когда мы только собирались, мне друзья говорили – там море, возьми шляпку! И что вы думаете, я ее носила? Больше в руке носила. И без шляпки сложно было. Идешь, а все смотрят в упор, еще и оборачиваются. А вот море меня поразило. Огромная масса воды сверкает под солнцем. А еще я по Тереку знаю, песок – он серый. А тут — желтый, да еще и с ракушками. И на этом желтом песке черные от загара тела. И я такая стою, бледная, как картофельный росток. И опять все смотрят, что за фифа в шляпе?
В педучилище меня приняли с распростертыми объятиями. А я радовалась, что буду тут работать, очень красивое здание. Там раньше было реальное училище, дубовый паркет, печи, просторные классы и света много, позже зачем-то его отдали заводу «Электросигнал». Ну вот, завхоз сказал, пока с жильем не получается, давайте я вам помогу подыскать квартиру, и повел маму в магал. Она, бедная, вернулась в ужасе, говорит, одну посмотрела, там пол земляной, комнатка маленькая, на потолке балки черные. Что делать? И мы пошли по городу. По пути встретили еще одну учительницу, Лиду Огневу, она из Краснодара приехала. И мы, значит, ходим, ищем. Нашли ниже стадиона по Буйнакской. Двор огромный, а в глубине двора дедушка с бабушкой, приветливые такие, Калякины фамилия. Там мы с Лидой и поселились, оттуда я и замуж выходила.
Дербент мне сначала не понравился. Владикавказ красивее, конечно, там и зелени много, цветов, да и люди другие. Тут же — всё выгоревшее и на улице бесцеремонно так разглядывали, я уже стеснялась и своих кос, и своего платья из желтого креп- жоржета с цветочками. Потом уже, через время, я встречала своих первых студентов, и они говорили: ой, мы вами так любовались, все мечтали, вот бы такую кофточку. Мне дали первые курсы, я со страхом шла, некоторые студенты были старше меня! Помню, как разучивала с ними песню «Сталин и Мао слушают нас». У нас был преподаватель баянист, большой любитель выпить. Его за это и уволили, а мне дали все курсы – второй, третий, четвертый. Я очень трусила, преподаватели рассказывали, что на 4-м курсе такие оторвилы, доводят физрука, срывают занятия. Я туда шла и дрожала. И что вы думаете? Так прошел спокойно урок!
Вторую комнатку в нашем доме снимала молодая семья, военный, и за ним приезжала машина, «виллис», кажется, такие назывались. И вот как-то я собиралась на работу, а тут дождик. Соседи и предложили – давай мы тебя подвезем! И дня через три-четыре мне говорят: «Наташа, ты с военными на крепость ездила? Тебя видели». Такой вот Дербент. Стоило один раз проехать на машине, как все уже шепчутся.
С мужем я познакомилась через подругу Любочку Боровикову. У них была дружная со школьных еще времен компания, на зимние каникулы приезжали в Дербент и обязательно встречались. Среди них был и Астемир. Познакомились мы в 1952, а поженились в 1955. Получилось это так. К Ольге Александровне, маме Астемира, пришла приятельница и сразу с порога начала ее отчитывать. Ольга Александровна растерялась. Она ведь обо мне не знала ничего, а тут ее упрекают, мол, как так, Астемир так влюблен, девушка хорошая, грузинка, а вы даже не смотрите туда, не идете сватать! И она пошла, купила полный комплект «Красной Москвы» — с духами, одеколоном, еще что-то туда входило, и отправилась со мной знакомиться.
Расписались мы с Астемиром осенью, чтоб ему распределение дали в Дербент. А поженились через полгода. Астемир был агрономом, а я работала в своем педучилище. Жили мы по Ленина, 85, напротив 3-й школы. Туалет во дворе, кран во дворе. Там же мусорный ящик — простая конструкция — сверху отверстие, а сбоку широкая доска. Приезжала подвода, и тог- да доска сбоку отодвигалась, и оттуда лопатой всё это грузили на подводу. Вонь стояла невероятная. После приходила женщина и посыпала всё не менее вонючей хлоркой. И тут же соседи жарят рыбу. И из керосинной лавки бежит кто-то с бидончиком, запах тянется, как шлейф, и смешивается со всеми остальными.
Вдоль всего дома тянулась застекленная веранда, она когда-то была общая, но потом ее разделили на закутки, и она потеряла свою прелесть. Но высокая до крыши виноградная лоза сглаживала впечатление.
Во дворе у нас жили молдаване, лезгины, азербайджанцы, евреи и одна бабушка-осетинка. И дети галдели на трех языках – русском, азербайджанском и еврейском. Мы часто просыпались от дворового скандала. Соседи немного спекулировали, и к ним приходили сельские, что-то покупали, что-то продавали. Гвалт начинался с утра. Я поэтому любила нашу дверь со старым звонком. Его крутишь, и он чистым голосом отзывается – дрынь-дрынь.
Так незаметно я в Дербенте освоилась. Почувствовала его характер, ритм, поняла, что тут люди очень доброжелательны, готовы помочь. Привыкла, что в Дербенте никуда не спешат, его символ – чайхана, где сидят целый день мужчины. Был один руководитель горздравотдела, который сидел и мечтал: «Ничего не хочу, только на вокзале одну чайхану иметь!»
Рубрику ведет Светлана Анохина
1 Comments
Тофик Ахмедов
Очень увлекательный рассказ! Мне понравился не знаю из-за того что автор родственник моей супруги или же из-за любви к Дербенту, старинному городу, когда-то столицу ханства азербайджанского. Спаибо!