4 сентября 1999 года произошел теракт в Буйнакске
Прошло 22 года со дня взрыва жилого пятиэтажного дома в Буйнакске, в котором жили семьи военнослужащих 136-й мотострелковой бригады. Жертвами теракта, который был организован и профинансирован руководителями незаконного вооруженного формирования «Исламский институт «Кавказ» Эмиром аль-Хаттабом и Абу Умаром, стали в основном женщины и дети: погибли 64 человека, из них 23 ребенка.
Еще один грузовик со взрывчаткой был припаркован между военным госпиталем и жилым домом. Он должен был взорваться в 1:30 ночи 5 сентября, но милиционеры успели обнаружить его.
В тот день большинство военнослужащих дежурили в войсковой части 63354 из-за нестабильной обстановки в городе, это и спасло их жизни. Только травмы остались на всю жизнь… Хотя травму, как говорит один из жителей Буйнакска, тогда получил весь город.
В своей книге «1999 год. Глазами репортера» журналист Эльмира Кожаева пишет: «Пострадавшие после того дня боятся резкого света, хлопков, ночами вообще не спят. Оказывается, столь драматично повлияла на всех вспышки в фотоаппарате».
После того теракта люди не могли нормально спать, жить: боялись, что трагедия может повториться. Любой предмет – пакет, коробка, машина – вызывали подозрение и жуткий страх.
Дом напротив взорванного отремонтировали, в нем теперь новые жильцы. Многие прежние покинули его, переехали в другие города.
– Дом не заселен, из-за того, что взорванный, не хотят заселяться. Кто-то остался жить, кто-то переехал. В первое время он практически пустой стоял. Десять лет назад только в порядок привели его, – рассказывает один из жителей города Магомед Магомедов.
Пострадала школа №2 в Буйнакске, которая находится в пяти минутах ходьбы от взорванного пятиэтажного дома. Занятия здесь первое время проходили без окон. Теракт унес жизни одиннадцати ее учеников. Каждые пять лет четвертого сентября в школе проводится линейка, приуроченная к годовщине теракта, и ежегодно в каждом классе в память о погибших детях объявляется минута молчания.
– Одна из девочек, которая умерла, – Заира – была в моем классе, – вспоминает заместитель директора школы по воспитательной работе Саида Абдусаламова. – Это был мой первый класс в школе. Три дня Заира походила, и на четвертый ее не стало… Мы потом в первый раз проводили классный час. Вернее, не могли вообще проводить его. Плакали. У родителей погибших детей ничего не осталось, ни фотографий, ничего. Фотографии потом все-таки нашли, но не все – через знакомых, родственников детей. И мы сделали этот стенд с фотографиями. Там, где не нашлось фотографии, просто фамилия, имя и класс погибших детей, и под каждой фотографией – о чем они мечтали.
Фото: Патимат Амирбекова
Когда Заира умерла, мать и отец сразу об этом не узнали, они лежали в реанимации. Ее старший брат, – он сейчас работает врачом, – был в Махачкале, на учебе. Он увидел по телевизору сюжет про взрыв и приехал среди ночи, сестру искал вместе со всеми. Девочка в момент взрыва была в одной комнате, мама в – другой. Может быть, и спаслась бы эта девочка, если бы… Ее мама приходила ко мне, в класс Заиры, каждое четвертое сентября до десятого класса. Стояла возле дверей и плакала. Она говорила: «Можно я буду приходить два раза в год? Четвертого сентября, когда она умерла, и четвертого декабря, когда родилась. Я в них (одноклассниках Заиры. – Прим. автора) вижу ее».
Она приходила, смотрела на детей, хотела разговаривать с ними, но не могла. А я тоже… Я же не могу сказать: «Успокойтесь, все пройдет». Не пройдет. Пока она жива, это не пройдет. Это ее ребенок, понимаешь? «Вот так бы сейчас она выросла бы, вот такая стала бы…», – так она говорила.
Заиру Джаватханову, подругу погибшей Заиры Алхасовой, после взрыва преследуют панические атаки. Она жила в соседнем доме, который тоже пострадал от взрыва. По счастливой случайности Джаватхановой в тот день не было дома – гостила у бабушки.
– Я ребенком мечтательным была, любила сидеть на подоконнике вечером, читать книжку или делать уроки. У нас был такой широкий подоконник, и прям под этим подоконником была моя кровать. И мы обычно в 9 вечера ложились спать. Мы были у бабушки. И когда вернулись домой, вся вот эта рама, все стекло – они просто лежали на моей кровати. Лет десять потом я прокручивала в голове мысль, что могла в тот момент быть в кровати… Это были очень страшные мысли. Мне казалось, я должна была умереть, но по каким-то обстоятельствам не умерла, а значит смерть все-таки будет меня преследовать, и я в ближайшее время умру. Мне было всего 11 лет. Естественно, родители не понимали, что мне нужен психолог, и тогда детского психолога вообще не было в Дагестане, даже сейчас это редкость, никакой психологической помощи не было. Я с этими мыслями жила.
Одно дело, что квартира повредилась, все вылетело, выбило, другое дело – что очень многое произошло в душе, что уже невозможно восстановить. Я была в этом доме, ходила в гости, со всеми, кто там жил, кого не стало, была лично знакома. И после того как их не стало, очень трудно было восстановиться психологически.
Заира была моей подругой, она училась в параллельном классе, мы с ней были ровесницами, в тот день у них были еще гости, тетя с сыном. Они игрались, и так получилось, что именно та часть дома – она больше повредилась, и они остались под завалами. Через три дня ее только нашли. И все это время, я помню, надеялись, что будет какое-то чудо и найдут либо живой, либо окажется, что ее уже нашли.
Фото: Эльмира Кожаева.
Наши родители пытались, конечно, нас оградить, но оградить не получалось, потому что об этом взрыве говорили все, весь город, об этом говорили по телевидению. И в любом случае не узнать было невозможно. И я знала, что произошло: кому-то оторвало голову, кому-то оторвало руку, кого-то нашли, а голову не могли найти… По частям собирали. И когда тебе 11 лет и ты узнаешь, что близких тебе людей собирают, знакомых твоих, которых ты видел и знаешь, собирают по частям, это был такой шок…
Меня увезли из Буйнакска, потому что в Буйнакске я не могла психологически находиться, не могла спать. Меня, естественно, родители водили к невропатологу. А что сделает невропатолог? В 1999 году не понимали, как в такой ситуации помочь ребенку психологически, просто назначали валерьянку. И даже с 3-4 таблетками валерьянки я не могла заснуть: закутывалась в одеяло, полностью заматывалась – чтобы, если наш дом тоже взорвут, мне хотя бы не оторвало ноги и руки. С такими мыслями засыпала каждую ночь.
Я помню, постоянно звонила в милицию, когда видела какие-то машины. Я знала все машины в округе, и когда видела постороннюю, которая стоит больше получаса рядом с нашим домом, звонила в полицию и говорила, что здесь какая-то подозрительная машина: «Приезжайте проверить». И точно так же я проверяла все, что лежит вокруг нашего дома: чтобы никакого мешка, пакета не лежало, чтобы что-то такое не произошло.
Фото: Патимат Амирбекова
Родители увезли Заиру из Буйнакска. Она тогда жила два месяца у сестры в Махачкале, где ей было спокойнее. Но в школу нужно было возвращаться. И когда она вернулась, школа была тоже в ужасном состоянии: выбило и двери, и окна, не успели восстановить. И первое, что увидела Заира, когда вернулась в школу, – это стенд с фотографиями одноклассников, ее друзей, которых не стало.
– Мы переехали в частный дом, так как я не могла заходить в многоэтажные дома. Для меня это был стресс, и родители не знали, что со мной делать, как меня восстановить. Помню, меня водили к бабкам всяким, которые что-то читали, чтобы снять страх, и, помню, бабки говорили: «Ой, у этого ребенка такой страх, что его невозможно убрать». И я жила с установкой, что это такой большой страх, что его невозможно убрать. Мне постоянно хотелось перебороть его, чтобы быть сильнее всего этого. И когда мне исполнилось 18 лет, я решила пойти в армию. Проработала там четыре года, страх переборола, но до сих пор преследуют панические атаки.
***
Сабина:
– Мы не пострадали, но взрывная волна дошла и до нас. Я хорошо помню те события. Где-то в девять вечера от нас ушли гости. Одномоментно со светом погасшим – страшный взрыв. Что-то упало, разбилось. Это было так страшно! Все высыпали на улицу. Тогда не было телефонов, не понимали, что происходит, где, как? Через какое-то время, нам сообщили, что был взрыв.
Я помню, как мы еле пережили эту ночь. Я была ребенком, мне было лет 10-11. До утра я не спала: мне казалось, что сейчас любой дом могут взорвать.
Весь город был в трауре. Город маленький, все друг друга знают. Через несколько дней, когда пошли в школу, я узнала, что девочка, которая на год старше училась, погибла. В этом доме она жила, я даже помню, как ее зовут: Бамматова Джамиля. И вся их семья погибла тогда.
Погибли мать и старший брат мальчика, который с нами учился. Он очень тяжело это перенес, оставил школу, в общем, были страшные последствия для людей.
На третий день все еще разбирали завалы. Я помню, как перед нами вытащили полуторагодовалого мертвого ребенка. Мы быстро убежали.
Мы месяц жили с таким чувством, что это может повториться.
***
Аида:
Аида. Фото: Патимат Амирбекова.
– Я в соседнем доме спала. Наш подъезд стоял углом к тому дому, который взорвали. Никогда этого не забуду. Мне было 9 лет, мы с мамой поболтали перед сном, уснули. И прогремел взрыв. Сам этот взрыв не казался страшным, серьезным, громким: как будто салюты взрывают, ничего особенного. В то время мы привыкли к взрывам, шумам такого рода. Я помню, что стекла полетели, балкон вылетел от взрыва. Мама автоматически на меня легла и укрыла одеялом. Уже потом, когда мы дома разбирали вещи, везде находили мелкие стеклышки, в волосах даже. И мне, конечно, повезло. Меня забрали оттуда сразу, увезли. Больше я очень долго там не появлялась. Но я очень хорошо помню этот крик, крик этих женщин. Вот как только прогремел взрыв, была пыль, тишина – и где-то через 5-6 секунд такой невозможный крик – женский крик как из преисподней, который, наверное, никогда невозможно забыть.
Это был первый шок. А второй шок – заклинивший замок двери после взрыва. И дядин друг кричит: «Вы живы?» Мы ему: «Да, живы».
Дверь заклинивало часто, ручка такая была на дверях раньше, крутилась. Ступеньки в подъезде от взрыва были приплющенные. Мы спускались не прямо, а сгорбленные. Кроме стены серого дыма ничего не было видно, когда меня вывозили из дома.
После теракта я боялась, даже когда кто-то громко разговаривал.
Фото: Эльмира Кожаева.
Мама Аиды:
– Мужчины поочередно дежурили, потому что такая обстановка была – военизированная. Жена одного из дежуривших, хирурга, поваром в столовой у нас работала. Она с детьми была дома. Четверо детей у них. Старший сын в Махачкале учился, и его дома не было. А трое других: дочка, ее мальчик двухлетний и еще один сын были с матерью дома. И когда взрыв случился, они все умерли. Все сразу. Они жили в том подъезде, который взорвали.
Этот мужчина потом вел самостоятельное расследование, взял в свои руки, чтобы выйти на тех людей, которые это сделали. Он очень сильно был потрясен. Сам он хирург по профессии, и когда нашли останки детей его, – ручки, ножки собирали по частям, – он сам пришивал их к телу своей дочери. Чтобы похоронить ее как надо.
Еще семья там была, – не могу их имена вспомнить, – у него жена учительницей работала, такая семья была интеллигентная. Мать еще приехала его. Они все погибли – он с женой, мать и трое детей. Шесть человек погибло. Еще военкома дочка. Он тоже был на дежурстве на работе. Его жена, дочь и ее годовалый мальчик – все скончались.
Фото: Патимат Амирбекова.
***
В марте 2001 года Верховный суд Дагестана вынес приговор. Суд счел доказанным, что взрыв был совершен по прямому указанию Хаттаба. Иса Зайнутдинов и Алисултан Салихов были приговорены к пожизненному заключению, члены банды Магомед Магомедов и Абдулкадыр Абдулкадыров получили по девять лет. Еще двое подсудимых Зайнутдин Зайнутдинов и Махач Абдулсамедов были отпущены: их приговорили к трем годам колонии, но амнистировали прямо в зале суда. К тому моменту в розыске оставались Шамиль Омаров и Зиявутдин Зиявутдинов. Уже в мае 2001 года в Казахстане был задержан Зиявутдинов, а в апреле 2002 года суд Дагестана приговорил его к 24 годам лишения свободы. Шамиль Омаров, возглавлявший ранее «дагестанскую диаспору» террористов, по данным оперативников, был убит в январе 2001 года.
Вскоре после взрыва в Буйнакске, 9 и 13 сентября, произошли взрывы в Москве – на улице Гурьянова и на Каширском шоссе, а 16 сентября взрыв прогремел в Волгодонске Ростовской области.
13 сентября 1999 года в России был объявлен днем общенационального траура по погибшим (в тот день произошел третий взрыв в доме на Каширском шоссе в Москве).
4 сентября 2000 года на месте взрыва в Буйнакске был открыт памятник его жертвам.
Патимат Амирбекова
Читайте также Будем жить! Записки из родильного дома в первую чеченскую
