Я из поколения, у которого представления о войне были абсолютно четкими и однозначными – наши и враги. Но после Карабаха вдруг стало понятно, что бывает так — вчера был свой, а сегодня — враг. Это было время, когда такие открытия новых незнакомых истин и откровений были ежедневной, ежечасной прозой жизни. Мы на выходные с хасавюртовской студенческой практики ездили в Грозный, гуляли по набережной Сунжи, и казалось, так будет всегда — открытые, дружелюбные лица, гостеприимные друзья и безоблачное будущее… Однако к «настоящему будущему» мы оказались не готовы. Совершенно не готовы.
Я очень хорошо помню этот день – 26 декабря 1994 года. Дочке шесть лет, у нее завтра утренник в детском саду, и мне нужно подготовить костюм снежинки. Допоздна разглаживала накрахмаленную пачку и уже за полночь села пришивать блестки на костюм. Мы тогда жили на девятом этаже в доме на проспекте Калинина в Махачкале, окна выходили на северо-запад. Ночью вообще звуки хорошо разносятся, а тут было ощущение, что грохочет в соседнем районе… Гул взрывов нарастал, обрывался и опять нарастал. И жуткое розово-оранжевое зарево далеко за городом, которое мерцало, как северное сияние… Наверно, это могло быть красиво, если бы не было так страшно.
Так получилось, что я была на последних месяцах беременности и буквально незадолго до этого врач тревожно отметила: «Мои женщины боятся рожать, даже те, которые долго хотели детей, сейчас остерегаются…» Сказала, что, по ее отчетам, рождаемость упала почти втрое и продолжает падать, а это очень тревожный признак.
И о чем думала я, собирая костюм снежинки для дочки на новогодний утренник, вздрагивая при каждом взрыве? О том, что там тоже могут быть беременные женщины… Кто о них позаботится? Куда им идти, если роддома разбомбили? И куда им потом с этими малышами идти? Хотелось услышать честные новости, но их не было… Рассказы приезжавших с «той стороны» были один страшнее другого, а дома дагестанцев стали убежищем для чеченских беженцев: женщин, детей, стариков — беззащитных людей, которые вмиг потеряли все, что у них было.
Фото: Владимир Веленгурин / «Комсомольская правда».
Сын родился 15 февраля 95-го… Роддом центральной больницы был битком набит чеченскими роженицами… Такая же картина была во всех городских роддомах. Беспомощные, измученные тревогой за близких, прошедшие через бомбежки и разрушения, они умудрялись смеяться, поддерживать нас, молодых, шутками и советами. Они были невероятно тактичны и сдержанны, они не хотели вызывать жалость. Мне почему-то запомнилось, что по телевизору в вечерние часы шел какой-то латиноамериканский сериал. Мне муж притащил маленький телевизор, и по вечерам в палату набивались женщины посмотреть очередную серию. И тогда было интересно – что дает им силы любить жизнь? Отцы, мужья, братья, даже сыновья воюют. Дома разрушены. Дети раскиданы по родне и по интернатам, а они переживают за какую-нибудь Марианну или Хосе-Игнасио.
Много рассказов услышала в те дни.
Яха, 40 лет: «У меня взрослые дети, у нас в селе рано девушки замуж выходят. Сыну уже 22, я так стеснялась ходить беременной перед ним, все время пряталась. Муж в совхозе трактористом был – он у меня работящий, не пил, не обижал меня никогда, детей любил, дочку баловал, она у нас одна. Совхоз богатый у нас был. Я на ферме работала, сын зоотехником после учебы вернулся. Хорошо зарабатывали, дом отстроили, хозяйство, скотину держали. Все потеряли… Я, когда свой дом увидела, – одни стены разбитые и печная труба торчит, – думала, сердце разорвется. Посуду очень люблю красивую, всю жизнь собирала вазы, блюда, тарелки. Старинные тарелки коллекционировала. Все разбито! Раньше мне сказали бы, что такой день наступит, решила бы, что не переживу. А пережила. Сейчас муж со старшим сыном в ополчении, дочка с младшим у родни в Саратове, а я вот тут, жду третьего сына… И молюсь, чтобы дети и близкие мои были живы. Они важнее, чем моя коллекция старинных тарелок».
Яха смеется, и я до сих пор помню ее смех – как будто тихие колокольчики звенят. Тихий смех со слезами на дне…
Фото: Владимир Веленгурин / «Комсомольская правда».
Зарета, 34 года: «Я в школе преподаю физику и астрономию. Несколько лет назад сказали бы, что нас втянут в этот ад, – не поверила бы. Мы выросли в Советском Союзе, на наших песнях, на наших книгах. Пионеры, комсомольцы – все через это прошли. Разве это было плохо? Разве нам было плохо жить? Муж мой – врач, хирург в районной больнице, его вся округа знала и любила, он такие операции делал, даже в Москве удивлялись его профессионализму. А медицинский он, кстати, в Махачкале окончил, у него и сейчас здесь очень много друзей. Все сюда ко мне пришли, женщины-однокурсницы еду приносят, приданое для малыша, меня сразу после роддома к себе забирают – мы же одна семья! А эти сволочи хотят нас врагами сделать. Сейчас муж по госпиталям ездит – где сложные операции, туда приходится добираться. Старшая девочка с моими родителями уехала в Киев – там старший брат живет. Ну какие мы враги? Я как физик могу сказать одно – самые простые системы есть самые надежные, и простые системы быстро восстанавливаются. А мы, трудяги, как раз очень простые системы, и либо ломаемся навсегда, либо восстановимся из пепла. Как птица Феникс».
И тут Зарета тоже рассмеялась. Смех у нее совсем другой – с хрипотцой, низкий. Красивая она очень, Зарета. Прямая и цельная, как струна скрипичная.
Еще одна история из тех дней… Нас в палате было много, приходилось тесниться. Одна молоденькая совсем была, целый день пролежала, лицом в стену упершись. Я присела, спросила – как зовут нашу Несмеяну? Молчит, не шелохнется. Всем малышей несут кормить, а ей никого не приносят. А ночью я проснулась от тихих всхлипов. Не отстала от нее до тех пор, пока она все не рассказала.
В этом году она уже закончить должна была строительный техникум в Грозном. Однокурсник Вахид долго ходил кругами вокруг нее, она в строгости была воспитана. Но парень покорил ее своим отношением – заботой, любовью, вниманием. Познакомил с родителями, с братом старшим, представил как будущую жену. Семья у него была интеллигентная: родители — преподаватели в университете, брат — архитектор. Вахид и сам хотел стать архитектором, поэтому и в строительный пошел, чтобы потом в институт поступить. Все было хорошо, уже и свадьбу готовили, знали, что Сабинка малыша ждет. И тут война… Вахида куда-то забрали, никаких вестей от него, оставаться в Грозном было нельзя, вернулась домой, а отец взбешен – прочь с глаз, бессовестная! Мама не смогла уговорить отца, так и ушла из дома, в чем была, к подруге и оставалась у нее до самых родов, для себя решив – ребенка оставит в роддоме, сама вернется домой. Мама обещала убедить отца, чтобы пустил, но без ребенка. Девочка родилась, Сабина даже не посмотрела на нее, на руки не взяла – боялась, что не сможет потом от нее отказаться.
Фото: Владимир Веленгурин / «Комсомольская правда».
«Вот и жду, пока меня выпишут. Вахид погиб, мне ребята с курса сказали… Что мне делать? Как мне жить?»
Нашими слезами можно было всю палату затопить…
Так и уснула она, не найдя ответа ни на один вопрос. А утром медсестра заглянула в палату: «Сабина, выгляни в окно, к тебе пришли!» Сабина к окну подошла и метнулась вниз – мама с тетей приехали. Папа разрешил дочку забрать и вернуться домой! Сабина пулей полетела в детскую палату, схватила свою малышку и больше не выпускала ее из рук до самой выписки. Мы всей палатой радовались за нашу девочку и за ее маму, и даже за ее папу – ведь нашлось мужество принять дочь с ребенком в дом.
Сулгият Булгаева
Читайте также:
Как я «начал» чеченскую войну
Ботлих и Новолак 20 лет спустя. Ополченцы вспоминают события 1999-го (ВИДЕО)
«Что нам купить на твои деньги, бабушка?» – «Оружие!»
«Молодежка» в соцсети «ВКонтакте»: https://vk.com/md_gazeta
«Молодежка» в Facebook: https://www.facebook.com/mdgazeta/
«Молодежка» в «Одноклассниках»: https://ok.ru/mdgazeta
