Истории тех, у кого коронавирус забрал близких
«Я хотела, чтобы вакцинировались мои близкие. Папу боялась уговаривать. Возраст, давление и его недоумение:«Чего мне бояться в мои годы? Смерти?» И все-таки он заразился, несмотря на его скептическое отношение ко всему, что связано с ковидом».
Корреспонденты «Молодежки» выслушали людей, которые потеряли родных из-за ковида.
«Среди всего потока только один-двое вакцинированы»
В пресс-службе Республиканской клинической больницы Махачкалы «Молодежке» сообщили, что за июль – сентябрь этого года через стационар больницы прошли свыше 4 тысяч человек. Так, в отделение пульмонологии, куда поступают самые тяжелые пациенты, за эти три месяца попали 3-4 вакцинированных, в другие отделения – по одному. И именно они очень легко перенесли течение болезни. Все остальные пациенты не прививались, и многие из них очень тяжело преодолели ковид.
– В июле, когда у нас начали принимать ковидных, – рассказывает сотрудник пресс-службы РКБ, – мест не было на территории клиники, чтобы припарковаться каретам «скорой помощи». В сутки принимали по 100-110 человек, и среди всего этого потока – один-два человека вакцинированных. Они легко переносили болезнь. Но были и те, кому ввели первый компонент вакцины, а потом они стали пренебрегать правилами безопасности и требованиями Роспотребнадзора и зацепили заразу. И их приходилось наряду со всеми с трудом спасать. Здесь надо четко понимать, что после первого компонента вакцины человек еще не защищен. Иммунитет вырабатывается примерно через 15-20 дней после его введения. Люди не понимают, что иммунитет еще не сформировался, и ведут себя так, будто они уже защищены.
«Ему повезло: он ушел за двое суток, рядом со своим сыном»
Барият Убрынская:
– Я сделала вакцину в марте этого года. По двум простым причинам.Во-первых, у меня несколько атрофировано чувство опасности.Во-вторых, их было слишком много – тех, кто не пережил инфицирования, тех, кто так или иначе был частью моей жизни…
Я хотела, чтобы люди видели: вот она, я, каждую среду в прямом эфире на ТВ, нет никаких побочек, я жива, здорова, вакцину делать не страшно.
Я хотела, чтобы вакцинировались мои близкие. Папу боялась уговаривать. Возраст, давление и его недоумение:«Чего мне бояться в мои годы? Смерти?»
И все-таки он заразился, несмотря на его скептическое отношение ко всему, что связано с ковидом. Всего пять процентов на КТ, но температура за 40, и мы его госпитализировали. Он был рад видеть, как за ним ухаживают его ученики. Практически весь госпиталь отучился в Каспийском медучилище, а он там проработал два десятка лет. Они его тоже любили, я это видела.
С какой гордостью он говорил о каждой медсестре и враче! Как резко пресекал все мои попытки контролировать ход лечения. Каждый день, вплоть до реанимации, каждое наше утро начиналось с его смешных видео в «Вотсапе», где он звал нас на зарядку.
Я благодарна Всевышнему за то, что он недолго мучился, что не пережил ужаса ИВЛ, за то, что рядом были не чужие ему люди. Когда было ясно, что надежды нет, мой брат, несмотря на все запреты, остался с ним в палате.
Ему повезло. Он вошел в кризис и ушел за двое суток, рядом со своим сыном. Он не чувствовал себя брошенным.
Не знаю, что страшнее – ужас первой волны, растерянность врачей и паника среди населения или то эмоциональное отупение, в котором мы сейчас живем. Человек или умирает от невыносимого, или научается с ним жить.
Статистика говорит о том, что сейчас смертей больше, чем в первый пик пандемии. Мы, наверное, делаем вид, что все хорошо. Свадьбы, тусовки, мероприятия. И фоном:
– Знаешь, М. тоже умер, оказывается.
– Корона?
– Корона…
«Она умерла в одиночестве на больничной койке. Это страшно»
Фото: Анастасия Расулова.
Эмилия Казумова:
– Мама заболела в ноябре прошлого года, у нас на работе в цеху болело несколько сотрудниц, и мама оказалась в их числе. Поначалу это был просто кашель, потом поднялась температура. Мы сразу поехали на КТ: пять и десять процентов поражения легких. Маму тут же уложили в больницу. Болезнь стремительно прогрессировала, поражение легких увеличивалось. На пятый день в больнице у нее начался цитокиновый шторм. Ей прокапали один раз «Актемру». Снова начался цитокиновый шторм. Прокапали второй раз. Когда я говорила с врачами, они объяснили, что есть люди, которым «Актемра» просто не помогает. Мама оказалась в их числе. В общей сложности она провела десять дней в больнице. И потом скончалась.
В последний раз мы говорили с ней, когда встал вопрос о том, чтобы перевести ее в реанимацию. Врачи до последнего не переводили. Они говорили, что в реанимации ей психологически будет очень сложно, что она может быстро сдаться. У мамы были очень сильные панические атаки.
Мама с трудом говорила, потому что на ней уже была не просто кислородная маска – она была на неинвазивной вентиляции легких. Она говорила: «В реанимации я умру». Мы понимали, что нужно в реанимацию, потому что там круглосуточный уход. Ее ночью забрали туда, а днем она уже скончалась.
Санитарка Альпият до последнего находилась с нашей мамой. Она провожала ее в реанимацию, дальше ее не пустили. Эта женщина помогала нашей маме на протяжении этого тяжелого периода, когда она уже была под кислородом, когда ей было тяжело вставать и она все время лежала. Мы будем благодарны Альпият всю жизнь.
Самое страшное в ковиде – когда твой близкий человек находится в красной зоне, куда ты не можешь попасть. Кто-то заходит, но у нас с сестрой тогда не было антител, мы несли ответственность за своих маленьких детей. Это была ситуация, в которой мы не могли принять решение. Нас разрывала эта ответственность между мамой и детьми. В этом боль. Боль, что ты не можешь находиться со своим близким человеком, когда ему нужна помощь. Нас заменила Альпият.
Когда задумываюсь, как умерла моя мама… Она умерла в одиночестве на больничной койке, и никого не было рядом с ней. Хочется спросить: видели ли вы вот таким конец своего близкого человека? Это очень страшно.
Фото: Анастасия Расулова.
Я думаю сейчас: если бы мы еще немножко протянули и нам удалось бы вакцинировать маму, то, даже если бы она заболела, я уверена, что мы ее спасли бы.
«Он умер, заберите тело»
Магомед Магомедов:
– Сначала заболел мой отец. Это был конец февраля – начало марта прошлого года. Он легко переносил, не было никаких осложнений. Но к нему, как водится в Дагестане, стали ходить родственники, навещать. Это был такой период, когда еще не все верили в эту болезнь – процентов 80 в нашем окружении не верили.
Но болезнь затянулась.Отец не хотел в больницу. В конце концов решили уложить. «Инфекционка» уже была забита, попали в «централку».
Не было понимания, чем ему помочь, кроме кислорода, сами врачи еще не знали, как лечить.
Когда отца забирали на скорой, я вызвался поехать вместе с ним. У меня была маска, мне дали в больнице защитный халат. У меня включилось, что ли, дагестанское воспитание, и я решил подняться в красную зону. Я же не мог оставить отца у дверей больницы и уйти. Поднялся наверх, поговорил с врачами, соседями по палате.
На следующий день почувствовал першение в горле. Неделю лечился дома. Становилось хуже. Потом заболела сестра, зять, другой зять. Мы все жили в разных домах. Но решили собраться в одном и лечиться там. Несколько раз в день приходила медсестра, делала нам уколы и ставила капельницы. Так лечились дней десять. Мне становилось все хуже и хуже. Я уже и есть перестал, очень сильно похудел. Несколько раз приезжали скорые. Уговаривали меня лечь в больницу. У меня было чувство, что я умираю, и я хотел умереть дома. Я даже с кошкой своей попрощался, когда скорая меня все-таки повезла в больницу. Было очень хреново.
За три часа до того, как меня забрала скорая, мне позвонили из больницы, где лежал отец. «Он умер, заберите тело». Два-три слова, с тобой никто не церемонится. Видимо, они уже привыкли к такому.
Меня забрала скорая в Первую городскую больницу. Полчаса меня не могли уложить:не было мест, больница уже была переполнена. Потом меня наконец завели – видимо, кто-то умер и освободилась койка. Там был хаос. Кто-то плакал, кто-то пытался чем-то помочь. Волонтеров было очень жалко, особенно девочек, я видел, как они спали на полу по ночам.
У нас в палате был один аппарат с дыхательной маской на всех. У тебя сатурация падает до 40, и ты задыхаешься. И двумя руками держишь этот аппарат, потому что боишься, что у тебя его заберут те три человека, которые сидят позади тебя в очереди.
Потом я попал в реанимацию. Два-три человека умирали там каждую ночь. Это было нормой. В реанимации я был шесть суток, дышал с помощью искусственной вентиляции легких. Потом я стал просить врача, чтобы меня перевели в палату: было очень тяжело видеть, как люди умирали. Когда меня перевели в другую реанимацию, там лежали трупы. Не всегда родственники успевали вовремя забирать. Постоянно были открыты окна, чтобы было прохладно, помню, я мерз под одеялом.
Купить «Актемру» за 200-250 тысяч рублей, как ее тогда продавали в Дагестане, для меня было очень дорого. Через знакомых мне нашли в Дагестане это лекарство по 180 тысяч рублей за ампулу. Мне нужно было четыре. На тот момент в центральной части России ее цена была 35-37 тысяч рублей. На две ампулы деньги у меня были. У меня была машина. Я написал брату, чтобы ее продали и купили лекарство. Разговаривать я уже не мог – лежал под маской. В общем, родные купили в Минске четыре штуки, по 37 тысяч рублей, за двое суток доставили сюда.
Я вакцинировался полгода назад. У меня была сильная кожная реакция на прививку, но после консультаций со многими врачами я сделал и второй компонент.
«Как дышат тяжелые больные ковидом – это жутко»
Сакинат Магомедова (имя изменено), бывший врач Хунзахской ЦРБ:
– Больше никогда ни за какие деньги не хочу работать в красной зоне.
Работая в красной зоне, никогда не думала, что кто-то из близких будет там лежать. Всегда всех очень просила друг к другу в гости не ходить, выходить только по необходимости, надевать маски, обрабатывать руки. Но меня это все равно коснулось. Заболела бабушка: к ней в гости пришел человек, у которого был контакт с ковидным больным(хотя у этого человека не было каких-то симптомов).
Бабушку уложили, сначала все было хорошо, но в какой-то момент все пошло не так.Она стала тяжело дышать (я, наверно, никогда не забуду эту картину, как дышат тяжелые больные ковидом, – жуткое зрелище). Мучилась она недолго, пара часов – и ее не стало.
Я помню ее слова: «Вот бы была вакцина, я бы ее сделала».Но на тот момент, к сожалению, вакцины не было. И были люди, которые говорили: «Ой, этот ковид есть, что ли, нас просто обманывают». Да, ты думаешь этого нет, когда твои близкие не болеют и когда ты не работаешь в красной зоне…
Но он есть и будет, пока наши люди так халатно к этому относятся».
Патимат Амирбекова, Анастасия Расулова
Читайте также Как я прививался
