В спецпроекте «СМИSTORY» Эмилия Казумова
— Я вела блог в «Живом журнале» и рассказывала в нем о своей жизни и всяком разном. И как-то мне написал главный редактор «Взгляда» с предложением вести у них колонку. Сначала я была полна энтузиазма, но потом поняла, что писать по рассказу в неделю без вреда для нервной системы не очень-то и просто. И ладно бы страдала только моя, но получалось так, что иногда я обижала знакомых. Ну, вот приходит коллега и рассказывает историю. А она мне, эта история, покоя потом не дает ни днем, ни ночью и прямо в мозг ложится ровными, гладкими предложениями для будущей колонки. Я сажусь и пишу. Меняю имена героев, опускаю детали, но пишу. А потом прихожу на работу, довольная, счастливая, и… навстречу мне два полных обиды и разочарования глаза этой самой коллеги: «Зачем сделала?»
Конечно, не всегда происходило именно так. Были случаи, когда герои моих колонок оказывались позабавлены и довольны. И это огромное удовольствие, когда тебе говорят: «Так здорово, я так смеялась!» А не шлют скриншоты, где жирным красным маркером подчеркнута половина предложения одной из пяти цитат. И хорошо если они сопровождены каким-нибудь «это же я сказал», а не молчаливым укором, будто ты не цитату какую-то написал об абсолютно бытовой ерунде, а выдал главную тайну их жизни прямо у Малахова. И теперь, разумеется, до появления Шурыгиной, которая, кстати, появится лет через 10, спокойной и размеренной жизни им не видать.
Поэтому моими любимыми героями для колонок стали пожилые, далекие от Интернета, соседки. Коренные москвички Нина Григорьевна и … имя второй я, к сожалению, не помню. Хотя почему второй? Она была первой.
Пирожки и преображение
Я тогда снимала на улице Нижняя Масловка крохотную двушку, которая принадлежала семейной паре из Тамбова. Время от времени они ездили в гости к дочери в другую страну. И так как ездили через Москву, то догадайтесь, где останавливались на сколько хотят времени? Правильно. И вот мои тамбовские «гости» вылезали с утра на кухню, выспавшись на моем постельном белье, в комнате, за съём которой я заплатила деньги, и вопрошали: «Что у нас на завтрак?»
И когда я, совершенно офигевающая от происходящего, силой мысли возвращала на место лезущие на лоб глаза, они спокойно продолжали: «Ну, хоть кофеечек ты можешь нам налить?»
Я наливала кофе, нарезала батон, жарила на старой, убитой горем плите яйца и смывалась к какой-нибудь подружке.
К дочери они ездили раз в три месяца. А (как им казалось) редкость дорогих визитов компенсировали, поручив присматривать за квартиранткой соседке.
Узнав об этом, я решила, что с ней надо подружиться и напекла кучу пирожков. Стучусь с улыбкой во все 32 зуба. Дверь слегка приоткрылась, над цепочкой появилось недовольное лицо и я, все так же улыбаясь, сообщила: «У нас Ураза байрам, и мы раздаем сладости» «Не надо!» — и захлопнула дверь.
Пирожки я съела сама. А соседка верная данному хозяевам квартиры обещанию присматривать за мной, приходила почти каждый день и сообщала: «Очень шумно. Очень». Придиралась она ко всему. Постоянно со мной ругалась. Когда приходили подружки, я говорила им: «Умоляю, смейтесь тихо. Смейтесь в окно».
Со временем она стала приходить всё реже. То ли надоело, то ли мы научились жить бесшумно. Родился мой ребенок. В какой-то момент я осталась с ним одна, без работы, с кучей проблем. И вот мне звонят и предлагают клевую работу, но на собеседовании надо быть через час. У меня паника. Это Москва. Здесь нет мам, теть, сестер через дорогу, которые прибегут тебе помочь. Быть надо через час. Потерять предложение нельзя. В отчаянии я иду и неуверенно стучусь к той самой соседке. Робко рассказываю о проблеме. И знаешь? Вмиг, вот вмиг вижу перед собой совершенно другого человека. Без всяких вопросов она заходит ко мне в квартиру, берет ребенка и ласково говорит: «Дай бутылочку». И уходит. Уже не три года мешавшая мне жить и радоваться противная сварливая тетенька, а добрая, отзывчивая бабушка.
Я, ошарашенная, кричу вслед: «Он будет спать, он вас даже не побеспокоит!»
И всё так же ласково: «Да даже если побеспокоит…»
Нина Григорьевна
Устроившись на новую работу, я нашла квартиру поближе к ней и съехала. А когда заносили в нее вещи, выглянула соседка: «Новые соседи? Тут Машка нагородила, конечно, с электричеством. Вы будете включать свет, а у меня он будет отключаться!»
Позже выяснилось, что Машка испортила ей всё. Машка – это хозяйка квартиры, которую я снимала. И я еще не знала, как много скоро о ней узнаю. От Нины Григорьевны, разумеется.
Моя девяностосчемтолетняя соседка владела всей информацией. Какой у Машки муж, посуда, где живет ее мама и на каком боку она любит спать. Но больше всего ей не давала покоя гидромассажная ванна, которую Машка установила в «моей» квартире. Нине Григорьевне казалось, что все ее проблемы начинаются, когда включается эта ванна. А включалась она, по ее мнению, постоянно. Чтоб я так жила, как она думала! Валяясь целыми днями в гидромассажной ванне.
Нина Григорьевна умирала со скуки и потому ловила меня всеми доступными способами. Одним из них была щеколда от общей двери. Да, у нас была одна общая дверь, за ней предбанник и там три квартиры: моя, ее и Виталика.
И вот она ее запирала. Не на ключ. Потому что если на ключ, то я могу ее открыть и спокойно зайти. А если на щеколду, то вернусь к домофону и буду просить ее впустить меня. 12 ночи, час – не имеет значения. Нина Григорьевна была легка на подъем и полна энтузиазма в желании жаловаться на гидромассажную ванну, при включении которой у нее отключались разом вода, электричество и терпение.
Кстати, несмотря на эту маленькую роскошь в ванной, в квартире от старости скрипели полы. Идешь такая — и вдруг: стук. Нина Григорьевна. И застываешь. Дома никого нет. Нет, пожалуйста. Не делаешь ни шагу, чтобы пол предательски не заскрипел, отчего соседка начнет тарабанить в дверь еще громче. Но у тебя маленький ребенок, и если полами ты еще можешь управлять, то им нет. И ты открываешь дверь, следуешь за Ниной Григорьевной на собственную кухню, обреченно наливаешь чай и, подперев ладонью голову, слушаешь бесконечный монолог о Марии.
Или о Виталике, который тоже наш сосед и с которым нельзя было связываться. «Он наркоман и пьяница, — деловито сообщала соседка. – Не вздумай. Такие – не нужны».
Или о покойном муже самой Нины Григорьевны. Вот кто был не ровня Виталику. Умный, серьезный. «Он был такой красивый, — протягивала вдова, — Такой красивый. Чернобровый – как ты».
Или о сыне. Который жил в Штатах и приезжал раз в десять лет.
Виталик оказался ни разу не пьяницей, бегал в хозяйственные магазины в поисках нужных лампочек в мою квартиру, а когда мы оба отчаялись, принес и подарил торшер.
А сына Нины Григорьевны я видела только раз. На вопрос, где моя соседка, американское дитя ответило, что мать в больнице.
— А вы надолго?
— Нет. Уеду скоро.
Он уехал. А в квартире появились квартиранты. Нину Григорьевну я больше видела.
Но она, успевшая давно стать героиней моих колонок, стала и частью моей жизни. У меня спрашивали о ней в Интернете, на работе.
А сейчас, когда там забыли, помнит мой сын и даже немного скучает. Как и я. Сейчас понимаю, что моя соседка была просто одиноким человеком. И если бы она знала, что я буду ей рада и жду ее без всякого повода, то ей даже не пришлось бы ненавидеть гидромассажную ванну.
Записала Кира Машрикова
