«Самым сложным за все время службы в СОБРе было прийти и сказать этим боевым ребятам: «Друзья, извините, но я ваш командир», — вспоминает первые дни службы в спецотряде командир СОБР управления Росгвардии по Республике Дагестан полковник полиции Магомед Магомедов, позывной «Шериф».
Отряд его принял сразу. Некоторых он знал лично, кто-то знал его, а тем, кто не знал, рассказали, и так в течение месяца все друг друга поняли.
— В первый рабочий день на новом месте я успел только представиться своим коллегам, а через два часа мы выехали на адресное мероприятие в Хасавюртовский район. Заблокировали адрес. Предложили сдаться, но в ответ по нам открыли огонь. В результате был убит боевик.
Вот так. Только вступил в должность — и сразу в бой. У меня-то был боевой опыт, однако у СОБРа своя специфика, которую тогда я еще толком не прочувствовал. Но ребята знали, что делать. Заместители командовали, а я просто смотрел и слушал. Выходит так, что первый урок мне дали сослуживцы.
— А почему «Шериф»?
— Этот позывной у меня с 1995 года. Прозвище дал мне друг — я тогда работал участковым в Казбековском районе. Так и закрепилось. Когда пришел в СОБР, мне предложили выбрать позывной. Я сказал, что всю жизнь был «Шерифом».
Есть у нас «Адвокат». Совесть отряда, можно сказать. И сам руководствуется только законами, и другим преступать их не дает даже в мелочах. Есть боец, который иногда рисует дружественные шаржи на коллег. Позывной «Малевич». Есть «Турист». Парень берет на операции огромный баул с запасами на все случаи жизни.
— Как он собраться успевает по тревоге? Времени же немного совсем.
— Как-то успевает. А по времени… Ежедневно на базе находится дежурное боевое отделение. В случае тревоги эти ребята должны сидеть в автотранспорте в полной боевой готовности в течение трех минут. Все действия отработаны до автоматизма. Дежурная группа выезжает, отдыхающая по домам, или — как у нас шутят — «по дАмам», смена поднимается по тревоге. В общем, где-то в течение часа ребята прибывают на базу и выезжают.
— У всех на слуху ваша работа по обезвреживанию вооруженных банд, с перестрелками и штурмами. Но люди видят обычно лишь результат. А как все происходит «за кадром»?
— Начинается, естественно, с рекогносцировки — разведки местности. Ее проводит командир отряда и начальники отделений. Каждый начальник отделения должен видеть своими глазами, куда он поведет своих ребят. Вслепую не работаем. Учитывается все: высотный дом или частный сектор, сельская или городская местность, наличие близлежащих строений, этаж. Дверь — броня или дерево, открывается направо или налево, внутрь или наружу. Куда выходят окна, балкон, есть ли возможность отхода через соседние квартиры — были случаи. Все фиксируется на фото и видео. Боец знает свое место и какое окно он будет держать еще до выезда.
В блокированном адресе определяется вход. Это — условные 6 часов по циферблату. Точка напротив — двенадцать. Три и девять, соответственно, по часовой направляющей. К примеру, первое отделение идет на двенадцать часов, а второе — на шесть. Командиры отделений уже знают, что отвечают только за то, что происходит на их участке. Если боевой контакт идет на шесть часов, то туда никто не лезет. Стрельба может идти на шесть часов, а прорываться преступники могут на двенадцать.
— Когда видел такое в боевиках, думал, это просто «красивости». Вот эта вот ориентация по циферблату…
— Нет. Это общепринятая практика спецподразделений. Так легче ориентироваться на местности. Проще, чем по сторонам света. Не всегда определишь же, где север, где юг… А циферблат — это просто и наглядно.
— А еще в фильмах часто показывают общение бойцов с помощью жестов… Кулак, поднятый, например. Вращение кистью…
— Да. Есть универсальный язык жестов, используемый всеми спецподразделениями. А бывают невербальные сигналы, которые обговариваются заранее для конкретной спецоперации. К примеру, нам дают установку, что подозреваемые в совершении преступления могут передвигаться на таком-то автомобиле. Переодетый в гражданку боец вступает с пассажирами этого авто в контакт. И если подозреваемые действительно там, подает сигнал. Например, чешет затылок. Сигналов много, и каждый что-то означает. Очень удобный способ.
— Поступает команда на штурм. Кто идет первым?
— То отделение, которое дежурит, и бывает штурмовым. Его командир решает, кто пойдет первым. Обычно это боец с щитом, так называемый «щитовой». За ним тройка, пятерка или наоборот. При этом используются все имеющиеся на вооружении средства технического досмотра.
Если необходимо войти через окно, то используем бойца-высотника, который предусмотрен в каждом отделении. Общую альпинистскую подготовку проходят все сотрудники, но высотник занимается этим больше и чаще остальных. Кроме того, в каждом отделении есть снайперы, взрывотехники, кинологи, спецы по силовому захвату без применения оружия… Отделение состоит из 14 человек.
— А если в помещении, которое вы штурмуете, удерживаются заложники?
— Штурм — крайняя мера. До этого проводятся переговоры. Преступникам сообщают, что они заблокированы; во избежание кровопролития просят сложить оружие, выйти с поднятыми руками и сдаться. В заблокированном адресе часто бывают жены и дети преступников. Пока хоть один мирный гражданин находится в зоне проведения мероприятий, мы не имеем права открывать огонь. Вообще, право первого выстрела всегда за преступником.
— Допустим, я оказался в заложниках, не дай бог. Как мне себя вести? Могу ли чем-то помочь вам?
— Твое дело — выжить. Лучше выполнять все требования, которые предъявляют. Не сопротивляться.
— А во время штурма?
— Если уже такое случилось, что бывает крайне редко, то заложники должны быть готовы к тому, что их примут так же жестко, как и преступников. Времени нет разбираться, кто есть кто. В таком случае лучше лежать и не двигаться. Лежащий человек внушает меньше опасений.
— Это страшная и неприятная тема, но все же. Каков уровень так называемых «приемлемых потерь» среди заложников?
— Мы стараемся делать так, чтобы потерь среди заложников не было. Но так называемый допустимый уровень — 10 процентов. К сожалению, это так.
— Какой бой вам запомнился больше всего?
— В Буйнакске в 2012 году, когда мы уничтожили банду лидера диверсионно-террористической группы Баматхана Шейхова. По информации, там должно было находиться три человека. Снимки беспилотника это подтверждали. В огороде заблокированного адреса копалась женщина. Мы ее допросили, но она утверждала, что дома муж и ребенок. Взяли у нее номер и позвонили мужу. Сказали ему — выходи с ребенком. Калитка открылась. Ребенка выкинули и открыли огонь. Оказалось, что там не три, а 12 боевиков. Среди наших потерь не было.
— Вы говорили о технических средствах. Они соответствуют современному уровню?
— Сейчас СОБР оснащен достаточно хорошо. У нас на вооружении тепловизоры — очень помогают при работе ночью. Зеркала, другие виды камер, раздвижные штанги для их крепления. Наша аппаратура позволяет досмотреть весь периметр адреса на 70–80 процентов, пока туда не вошла штурмовая группа.
На вооружении — австрийские пистолеты «Глок». Прекрасная, надежная «машинка». Один из лучших стволов именно для спецподразделений. И, конечно, «калаши». Усовершенствованные. АК-103, АК-104, АК-74. Есть коллиматорные прицелы. Ну, их еще в обиходе «лазерными» называют. Хороши для быстрого прицеливания. Идеальная вещь при лобовом контакте. Светошумовые и газовые гранаты, приборы ночного видения…
— Самое время для журналистского штампа. Типа: но главное наше оружие — люди…
— Это, может быть, и штамп. Но действительно так. Скажем так. СОБР — механизм ручной сборки. Бойцы — его детали. Каждая — уникальна.
— Правда, что главное для бойца СОБРа — быть подготовленным спортсменом?
— Нет, у нас же не спортрота. Мы не заинтересованы в том, чтобы собрать здесь спортсменов и сделать из них роботов. Спецназовец — это в первую очередь не мускулы, а мозги. Он должен думать. Мы ставку делаем на ум. Нам не нужна тупая груда мускулов, которой можно сносить стены. Все бойцы СОБРа — офицеры. На должности оперуполномоченных.
Но физподготовка, конечно, выше среднего уровня. Намного выше, я бы сказал. Кандидаты на поступление в отряд проходят вступительное физическое тестирование. Это бег на 3 километра, челночный бег, подтягивание, комплекс силовых упражнений (комплекс Купера) и трехминутный трехраундовый рукопашный бой против трех сотрудников — ударный бой, броски и смешанные единоборства. Тут главное — выстоять. А дальше в год четыре раза подтверждать, то есть держать себя в форме.
И, кстати, наша система подготовки к «рукопашке» отличается от армейской.
Военный спецназ делает ставку на то, чтобы сразу убить противника. Или покалечить так, чтобы он не мог продолжить бой. Эти долгие «махаловки» в кинобоевиках — именно «красивости».
А мы — полицейские. Мы должны человека обезоружить, задержать и передать оперативникам. Если он не оказывает вооруженного сопротивления. А если оказывает, то уже по обстановке.
— Как, все-таки, попасть в ваш отряд? Говорят, что только бывших омоновцев берете?
— Необязательно быть омоновцем, чтобы поступить на службу в СОБР. Сюда приходят и сотрудники ППСП, ГИБДД, из других подразделений правоохранительных органов — участковые, следователи. Уволенные в запас военнослужащие. С гражданки приходят ребята.
А акцент на сотрудниках ОМОНа мы делаем, потому что специфика работы ОМОНа и СОБРа во многом соприкасается. Омоновцы чаще, чем другие сотрудники, несут службу в сложных условиях, чаще участвуют в боестолкновениях. Работают в горно-лесистой местности, в лесных массивах. Чтобы подготовить одного собровца с нуля, требуется около полутора лет, а омоновец уже подготовленный, побывавший в каких-то переделках. Из него лепить бойца под нашу специфику легче.
— У вас наверняка были совместные учения с заграничными полицейскими. Можете сравнить уровень?
— В 2011 году бывший снайпер ОМОНа, а ныне один из моих заместителей Запир Алискантов ездил на повышение квалификации в город Домодедово. Тогда на тренировочной базе к нему подошли американские спецназовцы (снайперы). Их внимание привлекла винтовка СВДС. Они попросили его дать опробовать ее в деле. Он дал. Им понравилось, но, как рассказывал сам Запир, стреляли они хуже среднего, хотя им говорили, что это лучшие американские снайперы. Наши ребята думали перенять их опыт, однако учиться было нечему.
— Все ваши движения отрабатываются до автоматизма. Как собровец включается в работу и отключается? Что произойдет, если на улице кто-то направит на вашего сотрудника игрушечный пистолет?
— Ничего. Он просто пройдет мимо. Сотрудник СОБРа чувствует, от кого может исходить реальная угроза. Противника видно по глазам. Это профессиональное чутье. И возвращает нас к тому, что мы не готовим роботов.
— Допустим, выдали глаза человека. Он готов к нападению. Как быстро сможете отреагировать? У самураев, например, была целая система тренировки по быстрому обнажению меча и первому удару — иайдзюцу.
(Движение началось с первыми звуками слова «иайдзюцу». Когда я закончил, «Глок» «Шерифа» смотрел в стенку напротив).
— Достаточно быстро? Этому нас обучали московские спецы в 2010 году. С утра до вечера отрабатывали быстрый хват пистолета, быстрый выстрел, точное попадание. То же самое с автоматом. Нас научили правильному и удобному ношению оружия и боеприпасов. Азам экстренной медицины. Мы узнали, как оказывать помощь в бою, как правильно эвакуировать раненого, определить ранение и наложить жгут. Это очень важно в нашем деле, так как большая часть сотрудников спецподразделений погибает от большой потери крови.
— Сколько?
— За 25 лет при исполнении служебного долга погибло 27 наших сотрудников. Все они посмертно награждены орденами Мужества. Были годы и без потерь. Три сотрудника посмертно получили Героев России. Это бывший командир отряда Арзулум Ильясов, Сергей Подвальный и Шамиль Абдурагимов. А живой Герой России — бывший командир СОБРа, ныне начальник управления Росгвардии по Республике Дагестан генерал-майор полиции Магомед Баачилов.
— А у вас два ордена Мужества и медаль «За отвагу»…
— Первый орден Мужества получил в Казбековском районе в 1999 году. Медаль «За отвагу» — за цумадинские события. Я тогда еще в ППС работал. А второй орден Мужества — за службу в СОБРе, по совокупности событий. Но я всегда говорю, что все эти награды заслужили мои ребята. Моя заслуга — только 10%.
— А как семья относится к вашей работе?
— Мои родители до сих пор не знают, что я работаю в СОБРе, а жена уже давно смирилась. Сын работает в системе МВД. Он учился в кадетском корпусе, потом окончил Новороссийскую школу милиции. Молодой лейтенант. С детства мечтал работать в СОБРе. Даже стажировку прошел здесь в составе боевого отделения. По сей день горит желанием, но, согласно законодательству, либо мне нужно уйти из СОБРа, либо ему сюда пока дорога закрыта. Конфликт интересов. Считаю, что это неправильно. Если я отправляю в бой чужих сыновей, то почему не могу отправить своего? Здесь нет никакой коррупционной составляющей или еще чего. Я ему обещал, но выполнить не могу.
Справка. Магомед Магомедов. Работу в органах внутренних дел начал в 1993 году. В ОВД пришел с образованием педагога, а потом окончил Ростовскую высшую школу МВД России. Начинал службу в ППС в Казбековском районе. Дослужился до командира батальона, потом работал участковым, инспектором по делам несовершеннолетних, дознавателем, а после ранения какое-то время отработал в штабе. В 2000-м назначен начальником Гумбетовского РОВД. С 2007 года, по предложению министра внутренних дел по Республике Дагестан, возглавил СОБР.
Юсуф Алиев
