В эпоху ускоряющихся информационных потоков, за которыми едва успевают мысли, молодым людям все сложнее шагать в ногу со временем. В реалиях, где особенные события за пару месяцев теряют актуальность, погребенные под толщей таких же, быть в курсе, в теме и «на волне» могут лишь немногие. Для этого необходимо иметь определенные навыки. Если у вас, конечно, нет врожденного восприятия помогающего легко манипулировать объемами информации, фильтруя, классифицируя и запоминая все необходимое. В противном же случае без этих навыков путь к успешности сегодня представляется непролазными терниями.
Где же должны приобретаться такие навыки? Ну, конечно же, в школе. Ко всему полезному из мира науки, знаний, информации мы стараемся приобщать детей с раннего возраста в школе. Где же, как не там, этим навыкам обучать? Во многих странах происходят реформы, направленные на оптимизацию учебного процесса, чтобы дать детям и молодым людям то, что действительно будет полезным завтра. Однако в России система обучения отличается своим консерватизмом. У нас школа остается храмом не в лучшем смысле этого слова, сохраняя устои, застои и прочие пережитки болотно-тормозящего характера. И то, что должно быть динамично изменяющимся, порой опережая и предугадывая веяния времени, к сожалению, остается раритетным и безнадежно отсталым.
По всему миру регулярно открываются экспериментальные школы, где отменяются то оценки, то кабинеты, то дисциплины. Например, в Финляндии, известной образовательными новациями, в 2015 году прошла очередная реформа, по которой в ходе образовательного процесса школьники изучали не отдельные предметы, а темы. А у нас даже лучшие школы славятся, скорее, увлеченными и талантливыми учителями, чем новыми подходами к учебному процессу.
Однако есть люди, понимающие, что и как нужно менять в российском образовании. Одним из таких, на мой взгляд, является заведующая кафедрой информационных технологий МПГУ(Московский педагогический государственный университет) Елена Булин–Соколова. В своем интервью журналу «Эсквайр» она раскрывает, почему российское образование на бумаге выглядит неожиданно прогрессивно, а в действительности за последние полвека никак не изменилось. Ниже мне бы хотелось привести часть этого интервью.
Елена Булин-Соколова, кандидат педагогических наук, руководитель образовательных программ Института детства МПГУ. Разрабатывала учебные материалы по математике, лингвистике и информатике для московских школ. Привезла в Россию lego education, создала и реализовала программу «Дистанционное образование для детей с особенностями развития» как часть программы нацпроекта «Образование». Кроме того, Булин-Соколова — соавтор программы «Столичное образование».
— Что меняется в школьном образовании? Куда мы движемся?
— Чтобы про это начать думать, нужно сперва посмотреть, что происходит за окном школы. Задуматься, как школа — как институт — существует в быстро меняющемся мире и насколько она сегодня в состоянии за ним успеть. Человек рождается в одном мире, а уходит из жизни в совершенно другом. В течение жизни людям несколько раз приходится менять свою профессию, все время учиться чему-то новому и совершенно не школьному. Как правило, модели, которые школа довольно навязчиво предлагает человеку, ему потом практически никак не пригождаются, потому что это модели учения, которые были адекватны сто лет назад. Еще как-то они работали 50 лет назад, но сегодня это вообще не про то, что человеку нужно.
— И что же с этим делать?
— Школа должна в первую очередь осознать проблему несоответствия скорости перемен. Учитель использует те инструменты, с помощью которых его самого учили в школе, те, которым его научили в педагогическом вузе — это если вообще научили, а не просто он их у коллеги перенял по принципу «все так учат, и я учу». Немногие понимают, что эти старые инструменты становятся неадекватными сегодня. Те, кто экспериментирует и получает положительные результаты, не могут транслировать свои подходы в массы.
Массовое образование — очень большая, неповоротливая машина. К тому же, это государственный институт, то есть все новые образцы должны пройти какую-то апробацию, потом перенестись в инновационное пространство и только потом в обычную школу. Пока дело дойдет до массовой практики, выяснится, что массовая школа не хочет принимать чего-то радикального, потому что эта радикальность требует от людей сверхусилий, на которые не все из них способны. И поэтому действительно массовое образование давно находится в кризисе.
— А в это время ничего не меняется: школьники сидят за партами, учат уроки по учебникам и получают за это отметки.
— Классно-урочная система — это формат, адекватный для школы знаний, для школы, которая передает знания, транслирует следующему поколению культуру, то, что человечество накопило. А вызов состоит в том, что знание как таковое свою ценность утрачивает, потому что каждую минуту объем знаний вырастает сумасшедшим образом — в тысячи раз, в миллионы раз, и поэтому все это транслировать невозможно, невозможно и отбирать, что именно пригодится через 20 лет человеку. И уже не первое десятилетие люди, которые всерьез занимаются образованием, говорят о том, что нужно формировать у человека не столько знания, сколько способности с этими знаниями работать. Что касается морали, устойчивости, этики — все это должно транслироваться семьей и социальными институтами. А со знаниями история другая. Нужно учить работать с ними, самостоятельно приобретать новые знания, взаимодействовать с другими людьми по поводу их поиска. Это совершенно другая школа и другая педагогика.
Финляндия заслужила репутацию страны с невероятно эффективной образовательной системой. Финские школьники регулярно оказываются на высоких местах в основных международных рейтингах оценки школьного образования — таких как TIMMS, PIRLS или PISA. В этом году местные чиновники решились на новую — радикальную — реформу: школы по всей стране отказываются от преподавания «предметов» и переходят к преподаванию «тем». Мотивация такова: ученик, который изучал отдельно несколько часов математики в неделю, отдельно — биологии, и отдельно — истории, получает, с одной стороны, слишком много специфических, абстрактных знаний, с другой — не обретает навыка сочетать полученные в разных областях знания для решения повседневных задач. Теперь школьники будут изучать не физику с химией, а «феномены», например, «ресторанное обслуживание», где пригодятся знания и математики, и иностранных языков, и развитые коммуникационные способности, или «Европейское сообщество», в курс по которому войдут история, география и экономика. Речь здесь не об отдельном образовательном эксперименте, а именно о новой концепции образования на уровне всей страны.
Все упирается в учителей?
Дело в том, что у учителей очень слабо выражена потребность меняться. На это почти нет социального запроса. Вот есть успешный родитель, он уверен, что его успешность связана с его образованием. Он такой умный, состоявшийся человек, все с ним хорошо, и это потому, что его так хорошо научили в университете и в школе. Но он никакого другого школьного образования не видел. У него, допустим, были высокие адаптивные возможности, когда мир менялся еще не так быстро. У меня все хорошо, а значит, моего ребенка не надо учить иначе. И учителя эту позицию принимают: «Подождите-подождите, какие еще новые стандарты? Да мы вообще нобелевских лауреатов учили! Гагарин в Космос полетел, кто его учил? Да мы его учили». Нелегко объяснить, что та педагогика была адекватна и людям, и целям, и миру, который был 50 лет назад. И что так сегодня учить человека, чтобы он был успешен через 20 лет, — не получится.
— Если говорить конкретно об атрибутах классического школьного обучения, как они должны меняться в рамках новой парадигмы? Например, многие экспериментальные школы на Западе, в Южной Америке отказываются от оценок — это разумно?
— Если посмотреть, как некоторые школы пытаются эту задачу решить, создать адекватную систему оценивания, то видно, что там история не про отметки, а про то, как поддерживать мотивацию ребенка к продвижению в решении новых и более сложных задач. Например, выглядит продуктивным подход, когда учитель оценивает не человека, который придумал какую-то замечательную идею, а, собственно, саму идею, которая полезна не только ему, но и позволила всем продвинуться вперед: «Вот здорово он придумал, смотрите, как мы теперь можем пойти дальше». А не то, что Вася молодец, а Петя сейчас молчал, поэтому он — вообще не молодец. Это такая открытая гуманистическая парадигма оценивания, формирующая некоторую систему ценностей, систему оценки человеком себя самого, в которой самая большая ценность — это когда мы вместе можем добиться чего-то нового.
— То есть отметка как простейший способ мотивирования — это не что-то обязательное?
— Инструменты мотивации в обучении ребенку очень нужны. Но вопрос в цели обучения. Задача учителя в начальной школе, может быть, в том, чтобы за четыре года сформировать сообщество детей, которые способны учиться сообща даже без его участия и освоить разные способы рассуждений, взаимодействия, работы с идеями. Которые знают, что с вопросами, если нельзя их решить внутри сообщества, можно выходить наружу и спрашивать других, более компетентных людей — и детей, и взрослых. Они могут разделить сложную задачу на простые подзадачи и решать их каждую в отдельности, разделив между собой. Это — педагогика, как сейчас говорят, социального конструктивизма, и у нее другие цели, со школьными отметками они не вполне коррелируют.
Сейчас мы с нашими студентами делаем проект в первом классе. Он начинается с того, что мы договариваемся с детьми, что будем, работая в группах, исследовать окружающий мир, помогая друг другу, решая задачи совместно. И что нам сейчас на старте очень важно разобраться, кто мы, что за люди собрались в группе, кто из нас что-то уже умеет делать и хотел бы этим помогать всем. Вот я умею записать ручкой на бумаге, что другие говорят. А я умею записать это на видеокамеру. А я вообще хорошо считаю, например, или решаю физические задачи, или люблю работать руками. И на первом занятии мы должны организовать дискуссии так, чтобы дети разобрались сначала в парах, что им правильнее спрашивать друг у друга, чтобы понять, как устроено их мини-сообщество. А потом они должны придумать, как всю эту информацию о себе зафиксировать — первоклассники ведь еще не очень пишут, немножечко читают, уже здорово рисуют, плюс у них в классе стоят компьютеры и видеокамеры.
После того, как они осознали свое сообщество, учитель говорит, что есть такая-то задача, в ней такие трудности, и надо понять, как с этим разобраться. И они должны начать над ней работать, используя полезные качества каждого, постоянно уточняя свой подход.
— То, чем вы занимаетесь, — это обучение учителей. Через них вы надеетесь подготовить почву для вот этой педагогической модели будущего?
— Да, у нас есть такой замысел дерзкий — перестроить нашу педагогику здесь, в университете, чтобы вырастить хотя бы какое-то небольшое количество людей, способных работать в той школе, которая придет завтра. Но как именно это сделать, мы сами не знаем. Мы студентам честно говорим, что наша с ними общая миссия — разобраться в том, как должно учиться педагогическое сообщество, и нам без них не разобраться. И что их задача еще сложнее, потому что они должны будут прийти в школу прошлого с какими-то конкретными инструментами школы будущего, с конкретным опытом, с конкретной педагогической позицией.
Материал подготовил
Магомед Маматаколов
