Вообще-то, наш род звался Суваровы, это все прадед мой Мардан. Когда царская Россия Кавказ захватила, он один из четырех братьев не захотел с этим мириться, сказал: «Лучше воевать буду, чем рабом стану», — и в лес ушел. От фамилии своей отрекся и до самой смерти с русскими воевал. А сын его, мой дед Хасбулат, получается, увидел, что никакого рабства нет, можно хорошо жить и трудиться, деньги зарабатывать, и стал царю служить. Он небедный был, рыболовецкие артели в Дербенте держал и награды имел – и от царя, и потом, при советской власти, тоже. Только фамилию не вернул, так и стали мы все Мардановы по имени прадеда.
Когда отец был живой, он нас на старое кладбище водил и показывал: от края до края – это все наша родня. И того самого прапрадеда могила с надписью на арабском, и поновее плиты, на русском написано. Там их очень много, наших предков. Еще отец рассказывал, что на кладбище могильная плита была, метров 6 длиной. И на ней, кроме имени похороненного человека, чуть не вся история Кавказа и Дербента была описана. Но в довоенные годы приехали люди из Москвы или из Ленинграда, НКВДшники, что ли, и плиту увезли. Только место от нее осталось. Что с плитой, где она находится, никто не знает, может, в Эрмитаже где-нибудь.
Во время Великой Отечественной дед и старший брат отца ушли на войну, а отец остался старшим среди мужчин, ему тогда было 14 лет. Остальные – мать, брат 12 лет и 4 сестры, мал мала меньше. Отцу с братом пришлось всю семью кормить: затемно шли в лес за крепостью, набирали родниковой воды и стаканами продавали на рынке; хворост, дрова собирали, тоже для продажи. Вырученных грошей хватало на один обед, такой, чтобы только ноги не протянуть – немного крупы или горсть пшеничных зерен. Однажды отец даже упал в обморок прямо в лесу и пролежал сутки, а очнувшись, не мог сообразить, где находится.
Но у них была еще корова. Правда, кормить ее было нечем, поэтому она была тощей, молока не давала, и пользы от нее никакой. Отец и дядя к матери своей приставали: «Давай продадим корову, возьмем осла, хвороста сможем больше собирать, чтобы и на обед, и на ужин денег хватало». Мать долго не соглашалась, но в конце концов они ее уговорили и повели корову на скотный рынок, где гостиницу «Волна» потом построили.
Корову продали довольно выгодно, идут с матерью, у нее в узелке деньги. Тут видят: стоит осел белый, красивый, длиннющие уши торчком, бока круглые. Да еще так кричит, резвится и скачет, что продавец его еле на привязи удерживает. Отцу с братом он страшно понравился, они сразу представили, как много дров можно на этом осле увезти… ну, и все деньги от продажи коровы матери пришлось выложить. Привели красавца этого домой. Все легли спать, а ребятам не спится – они все ждут, когда время придет с ослом в лес за хворостом идти. Под утро осел, кричавший всю ночь, внезапно стих, как будто нет его. Они бегом в сарай, смотрят, а осел лежит, ноги в стороны, уши висят, и почти на последнем издыхании.
Как потом выяснилось, осел был совсем стар, а хитрые жители Сабнавы (село у нас тут рядом с городом такое) напоили его водкой и потащили продавать. Водка испарилась, и осел свалился. Если бы об этом узнала бабушка, отцу с дядей крепко бы влетело. Поэтому они схватили умирающее и упирающееся животное и потащили в гору, чуть не на себе. Он падает, они поднимают его и тянут… Потом сели у крепости и заплакали. И осел рядом лежит, дергается.
Тут мимо пастух с баранами идет, старик лет 80. Подошел, спросил, в чем дело, оказалось, деда моего знал, и предложил помощь: берите, говорит, мои дрова, идите со своим ослом домой, а я вечером к вам приду. Они, как ни в чем не бывало, вернулись, осла спрятали в сарае, а матери дрова отдали.
Вечером приходит этот мужик с бо-о-ольшим топором в руках и говорит бабушке: «Мне нужен именно ваш осел, отдайте его мне, а деньги я вам верну завтра». Сделал бисмиллях, как положено, осла зарубил, разделал и всё, вплоть до шкуры, забрал. На следующий день приносит деньги и рассказывает. Отнес он мясо осла в то самое село Сабнава и продал как говядину. А мясо осла, если вы не знаете, можно варить бесконечно, оно все равно жестким остается. Ну, я думаю, обманщикам оно тоже досталось, и они получили по заслугам за обман. А бабушка и сыновья корову на эти деньги купили и об осле перестали мечтать.
Дед у меня был высокий, под 2 метра, и очень добрый. Вернулся с войны весь в орденах, кажется, даже кавалером ордена Славы был. И его назначили председателем колхоза, тогда это, считай, как глава города было. Люди в селах страшно голодали, приезжали в Дербент просить хоть немного зерна. А у деда в колхозе неприкосновенный стратегический запас имелся. Так тогда везде было, на случай новой войны. Так он, дед мой, по доброте своей весь этот запас людям полностью раздал. Просто так, из жалости. Все, кто узнавал от других, что он зерно раздает, приходили просить. За это даже хотели его судить, но из-за того, что столько орденов было, не посадили.
Люди знали, что он безотказный. Бабушка Атке рассказывала, как однажды пришли какие-то люди, незнакомые совсем, и жалуются деду: «Хасбулат, вот мы дом подняли, а на битум, крышу закрывать, денег нет, помоги!» Дед пошел, снял со своего дома крышу и отдал этим людям. Под вечер как полил дождь, и бабушка кричит: «Слушай, ты что наделал?!»
В дедовом доме в 7 магале нас жило человек 25 – дед с бабкой, их сыновья с женами и детьми, внуки. Дед любил пешком ходить на базар обязательно сам. Фрукты выбирал, чтобы ни одного изъяна не было, самые красивые.
Придет, принесет в свою комнату на первом этаже и еще раз там для себя отберет самое лучшее. Остальное через окно выбрасывал и нас, всех внуков своих, звал. Мы толпой налетим, деремся, аж до крови, а он стоит и смотрит. Бабушка ругает его: «Взрослый человек, зачем так делаешь?» А он: «Нужно, чтобы они знали. А то что, я принес, и им еще нарезать и подать?» Жизни учил, наверное, так.
В дедовском доме мое детство прошло. У нашей семьи большая комната была, и на полу матрасы, где все спали. А когда к деду приходили друзья, у нас появлялась причина убежать с мячом и футбол погонять на «шабанском» поле. Где кладбище теперь, было большое «шабанское» поле. Наверное, какой-то Шабан первый начал на этом поле играть, поэтому и название пошло.
У многих за крепостью были огороды, вокруг каждого — колючий кустарник. Там миндаль рос, виноград. Как-то наш сосед Таджим, на год старше меня, предложил мне пойти с ним в их огород виноград насобирать. Взяли две сумки, на осла положили и пошли. Оказывается, обманул меня Таджим – огород был не их, а нашего соседа Керима Лысого. Только начали собирать, как вдруг слышу, Таджим кричит: «Навруз, беги!» Поднимаю голову, вижу – Керим бежит. Мы сумки побросали, осла оставили и домой бегом. Прибежали, а я боюсь, что отец ругать будет за то, что в чужой огород полез, но Керим меня не узнал, к счастью.
Пришли домой и слышим крик осла. Сосед подобрал наши сумки, погрузил на осла и к воротам Таджима привел. Кинул сумки о ворота и крикнул: «Виноград нужен? На виноград!» Люди собрались, смотрят, цокают неодобрительно, и отец мой там же. Перед всеми ничего не сказал, а дома спросил: «Ты тоже с ним был?» Я говорю: «Обманул он меня, сказал, что это их огород, разрешил виноград собрать». После этого отец запретил мне с ним гулять и по огородам ходить.
Потом отец дом построил там же, в 7 магале, и мы забрали к себе бабушку Лейлу, мамину маму. У нее во время войны сын без вести пропал, и она умом тронулась от горя. Отец ей отдельную комнату выделил и дяди этого погибшего портрет поставил, в военной форме и фуражке со звездой. Думали, память к ней вернется, а она его не узнавала. Только перед смертью обняла рукой, наверное, вспомнила. Бабушке не с кем было общаться, и родители просили меня с ней поговорить. Приду из школы, надену большую черную шаль, в которых пожилые женщины ходят, и иду к ней, будто подруга ее пришла. Она до такой степени привыкла, что спрашивала маму: «А сегодня моя подруга не придет?» И мама мне уже с ходу: «Давай быстрее шаль надевай, иди к бабушке, пусть она разговаривает». Так мы с ней и «дружили».
На том самом «шабанском» поле один человек похоронен, он дружил с моим старшим братом. Однажды он пришел к нам, разговорились. И он мне такую вещь сказал: «Навруз, после войны, когда голод был, я приехал из села и привез семью многодетную. Если бы мне в 9-м магале люди приют не дали, пусть хоть в подвале, но свою комнатку, если бы не делили со мной то, что ели сами, моя семья бы не выжила. Я этого никогда не забуду».
Такой он, наш Дербент.
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА