Всё готово к дороге,
И маршрут выбран правильно.
Остаётся ответить честно,
От чего убегаю в плаванье.
Поезда, корабли легкокрылые
Упакуют и встанут вокзалами.
Я беглец от близкого прошлого
В непредвиденное настоящее.
|
Вот и утро рабочего дня. После поездки в Грузию трудно принять прежнее состояние махачкалинского бытия. Забастовка маршрутчиков к моему настрою никакого отношения не имела. И без них много проблем, и какое счастье, что улицы были свободны для 45-го. Я втиснулся в машину стоя, но уже на 26-ти место освободилось. Со мной рядом мужчина лет пятидесяти пяти, лицо очень знакомо. В маленьком городе часто выхватываешь взглядом знакомые лица. И даже если это шапочное знакомство, ничто не мешает кивнуть друг другу и перекинуться новостями. Вот и мой сосед повернул голову к окну и сказал: «Сразу город шире стал. Вот пустили бы автобусы». |
Спустя время он попросил остановить машину и обратился ко мне: «Вы же Марат. Долго жить будете!»
Всё произошло быстро. Он протянул свою крепкую руку, и, пока соображал, кто это, дверь захлопнулась. Я вспомнил этого добродушного человека, он приносил свои стихи в редакцию и работал в службе безопасности Института народного хозяйства. Я даже не поблагодарил моего знакомого. Его пожелание примирило меня со всеми недостатками жизни в Махачкале.
Колесо жизни
Ещё недавно я мотался по городу как метеор. Дело стоило того. Дагестанская книжная ярмарка – это действительно стоящее дело. Существенное и благородное. Поясняю это тем, кто спрашивает меня, а что с этого можно иметь. Прямо так и ответить им. И вот отвечаю – моральное удовлетворение и возможность говорить с любым человеком, в любом кабинете напрямую. Если бы это было не стоящее дело, к нам бы не приехали писатели… Кроме двух-трёх.
В этом году не приехали Лев Аннинский, Александр Архангельский и Дато Барбакадзе. И если первые двое были под вопросом, то грузинский поэт и переводчик должен был стопроцентно участвовать. Но человек, далёкий от политики, полностью погружённый в литературу, столкнулся с откровенным хамством в российском консульстве, когда получал приглашение на въезд в Россию. Все мои усилия и его терпение завершились тем, что он в бешенстве порвал своё приглашение на глазах работников дипломатической миссии. Слово-то какое – миссия!
И вспоминается приключенческий фильм «Миссия не выполнима». И теперь, когда ярмарка позади, мне было важно поехать к Дато, чтобы извиниться за наших миссионеров. А ещё… но давайте всё по порядку!
Дня за два до отъезда я снимал театральную постановку «Колесо жизни» в Лакском театре. Это был генеральный прогон и обновлённая версия истории о любви. Труппа готовилась к гастролям на театральный фестиваль во Владикавказе. Решили быстро восстановить эту постановку и попытать счастья в Осетии. Дагестанский зритель в ближайшие дни увидит его тоже.
О фестивальных днях вы прочтёте в материале Зулейхи Тахакаевой.
Мне предоставили возможность доехать с актёрами до Владикавказа, переночевать в одноимённой гостинице и дальше уже на такси отправиться по военно-грузинской дороге через Верхний Ларс в Грузию.
Костяк труппы — люди зрелые, опытные и умеющие входить в роль даже за пределами сцены. Молодёжь, ее большинство в театре, заняла заднюю часть транспорта, и мы ждали лишь одну актрису и певицу Луизу Шахдилову, у которой накануне был сольный концерт. Хадижат появилась в тот момент, когда автобус готов был сорваться с места. Во Владикавказ уже первым рейсом уехали декорации, и время поджимало. Хадижат появилась с хурджинами, полными жареных кур и лавашами с сыром.
Дорога прошла весело, с песнями и в чтениях монологов из спектакля. Воспользоваться правом стороннего наблюдателя мне до конца не удалось. В какой-то момент пришлось поднять заздравную и за успех предстоящих гастролей.
Вот теперь, показав себя правильно, можно было вернуться к своим мыслям. Созерцая проносившийся темнеющий ландшафт Хасавюртовского района, всплыли записи фронтовых блокнотов Эфенди Капиева. Судьба военного корреспондента, постоянные разъезды между фронтом и тылом. Что было в этих местах в сороковых, совершенно не ясно. Всемирная история поглотила маленькие трагедии необъятной России.
Мне давно хотелось спросить у режиссёров. Да, вот, собственно, он и подсел ко мне, Аслан Магомедов.
— Аслан, давно хотел спросить, почему никто так и не поставил ни в театре, ни в кино его фронтовую хронику? Это удивительно, неужели не волновала?
Я обращался вообще ко всему историческому времени работы театра.
— Так у меня в планах поставить моноспектакль в следующем году.
— Это правда, Аслан?! Давно живу под воздействием этих записей и думаю, как много вышло бы настоящего из-под его пера, выживи он тогда в Пятигорске. Мне представляются отдельные сцены, где главный герой то участник действия, а где он уходит за сцену. Главное, не обнажить мысль писателя. Поскольку в блокнотах много ассоциативного ряда, сравнений и пересказов. Но главное — это неотступность военного времени, будь это на передовой или в тылу.
<…> Хасавюрт. Лежал два дня, не в силах шевельнуть пальцем, под деревом в саду. Ветер. Деревья гнутся долу. Всё шумит, качается. Унылое странное настроение. В этом ветре прямо над головой пролетают качающиеся самолёты. Боль невыносимая… С великим трудом встаю, но стоять не могу – вишу на руках, а с меня градом, ручьями по всему телу течёт пот. Весь изнеможённый, падаю обратно…
Утром просыпаюсь от странного лёгкого света, разлившегося по телу. Боюсь шевельнуться…
Еле ковыляя ногами, прохожу во двор. Здесь штаб особого отдела. Допрашивают перебежчика – заросший бородой задумчивый боец, охраняемый конвоем…
Потом я вижу его плачущим, опустив голову в колени, в углу двора.
Вечер. Арестованный, лежа на лохмотьях вниз лицом, притих – то ли задумался, то ли что… А часовой, приставив винтовку к стене, играет на баяне задушевно-рыдающий мотив. Особотдельцы кто где, разбрелись по двору, палисаднику.
— Ой, не играйте, не играйте, умоляю вас, не то я заплачу! (Это говорю я).
Часовой, перестав играть, облегчённо вздыхает и улыбается. Глаза его задумчивы. <…>
— Давай я привлеку тебя к работе. Договорились.
Мы тепло скрепили руки.
— Аслан, давай «Хануму» в Тбилиси представим. Представляешь, на лакском языке как она там зазвучит? Ну, или, если всю труппу тяжело возить, можно будущий моноспектакль повезти.
Режиссёр вдруг вспыхнул, он вспомнил годы учёбы в Тбилиси.
— Марат, давай я на один день с тобой, а потом на премьеру. Он был совершенным ребёнком. Лицо сияло, и мне показалось, что он реально это сделает.
Этот диалог, несмотря на броуновское движение в автобусе, завёл моё воображение, и, прислонившись виском к тёмному стеклу, я смотрел на мелькание редких огней, а сквозь него отражение происходящего в салоне. Актёры продолжали играть. В песнях состязались два крыла автобуса, в Осетию мы въезжали на высокой ноте. И кто-то из молодых крикнул:
— Посмотрите друг другу в глаза!
Как правильно. Поворачиваю лицо на голос и пытаюсь увидеть, кто сказал эту фразу. Да, он употребил это как фигуру речи. Покрасовался парень, но меня зацепил. Возможно, дома ещё можно будет подумать, брать ли её для названия будущей книги. Проверю себя.
Время уже приближалось к вечеру, и я не рискнул в этот день искать такси до Тбилиси, границу закрывают в 21.00, и ночевать на перевале очень не хотелось. Во Владикавказе было морозно, и с неба срывались снежинки. Мне любезно предоставили номер в гостинице, которая, видимо, в советское время была главной в городе. И очень хорошо, что она такая и сохранилась. В свете последних прожектов её советскость дороже мне всех звёзд дорогого отеля.
В столовой, где мы отужинали, во всю стену стеклянное мозаичное панно. Подобные картины в столовых и ресторанах городов мне доводилось видеть в далёком прошлом, и тут так неожиданно. Провожу пальцем по одной из дорожек, так гармонично расходятся цветные волны росписи и весело сверкают квадратики стёкол. Что-то должно оставаться незыблемым в этом мире.
От шума хотелось убежать. Прогулка по ночному городу с другом, директором театра Магомедом Гусейновым — одно наслаждение. Этот большой человек напоминает мне Пьера Безухова в киноленте «Война и мир». Правда, от очков Магомед избавился благодаря своим упражнениям для зрения.
Мы решили прогуляться до театра и купить что-то съестное. Улицы широкие, дома старые, дорога устилается лёгким белым покрывалом, лёгкий морозец. Магазин задержал нас буквально на пару минут, и вот мы идём через парк к театру. Сегодня театральный фестиваль открылся местным спектаклем. Молодёжь с костюмами выбегала с заднего хода. Небольшой парк был населён каменными композициями. Камни, обработанные лишь слегка. Только в нужном месте резец скульптора даёт нам намёк – вот барашек, а это кисть руки, прикрывающая голову. Наверное, автор думал о снегопадах, и действительно, сверху существа лежит горка снега. Обойдя театр, мы отправились обратно по другой дороге, уже вдоль набережной. Терек шумел, и его ровные рукотворные пороги не притягивали меня. Река казалась прирученной и покладистой.
Мы говорили о человеке. О его стремлениях утвердиться, о силах, влияющих на мировоззрение целых народов. Магомед вспомнил рассказ Джека Лондона и очень удивился, что я его не помню.
— Как же так, ты не читал? Ты должен был помнить эту историю, слишком резко она отличается от всего написанного им…
Честно, не помнил. Но суть разговора в даре предвиденья у многих из живших и живущих ныне. Теперь, находясь в уединении, дома, вытащил томик Лондона из любопытства. «Межзвёздный скиталец» написан в 1915 году в жанре фантастики. Надо же, как я мог упустить эту вещь?
Глава I начинается так:
С раннего детства во мне жило сознание бытия иных мест и времен. Я чувствовал присутствие в себе иного «я». И верьте мне, мой грядущий читатель, это бывало и с вами! Оглянитесь на свое детство – и ощущение инобытия, о котором я говорю, вспомнится вам как опыт вашего детства. Вы тогда еще не определились, не выкристаллизовались, вы были пластичны, вы были – душа в движении, сознание и тождество в процессе формирования, – да, формирования и… забывания.
Вы многое забыли, читатель; но все же, читая эти строки, вы смутно припомните туманные перспективы иных времен и мест, в которые заглядывал ваш детский глаз. Теперь они вам кажутся грезами, снами. Но если это были сны, привидевшиеся вам в ту пору, – откуда, в таком случае, их вещественность? Наши грезы уродливо складываются из вещей, знакомых нам. Материал самых бесспорных наших снов – это материал нашего опыта. Ребенком, совсем крохотным ребенком, вы в грезах падали с громадных высот; вам снилось, что вы летаете по воздуху, вас пугали ползающие пауки и слизистые многоножки, вы слышали иные голоса, видели иные лица, ныне кошмарно знакомые вам, и любовались восходами и закатами солнц иных, чем известные вам ныне.
Так вот, эти детские грезы принадлежат иному миру, иной жизни, относятся к вещам, которых вы никогда не видели в нынешнем вашем мире и в нынешней вашей жизни. Но где же? В другой жизни? В других мирах?
Когда вы прочтете все, что я здесь описываю, вы, может быть, получите ответ на недоуменные вопросы, которые я перед вами поставил и которые вы сами ставили себе еще до того, как читали эту книгу. <…>
Да, я забыл о дороге и о своей миссии. Вот только последние слова, которые заставят ещё вернуться в мир Джека Лондона:
<…> Мои последние строки. Чуть ли я не задерживаю процессию. Моя камера битком набита чиновными и сановными лицами. Все они нервничают. Им хочется, чтобы это уже кончилось. Без сомнения, у некоторых из них есть приглашения на обед. Я положительно оскорбляю их тем, что пишу эти немногие строки. Поп опять предложил мне пробыть со мною до конца. Бедняга – зачем я стану отказывать ему в этом утешении? Я согласился, и он, видимо, повеселел! Какой пустяк может сделать человека довольным! Я бы остался сердечно посмеяться минут пять, если бы они не торопились.
Кончаю! Я могу только повторить сказанное. Смерти нет! Жизнь – это дух, а дух не может умереть! Только плоть умирает и исчезает, вечно проникаясь химическим бродилом, формирующим ее, вечно пластичная, вечно кристаллизующаяся, – и это только для того, чтобы расплавиться и вновь кристаллизоваться в иных, новых формах, столь же эфемерных и вновь расплавляющихся. Только дух остается и продолжает развиваться в процессе последовательных и бесконечных воплощений, стремясь к свету. Кем я буду, когда я буду жить снова? Хотелось бы мне знать это… Очень хотелось бы…
Другая Грузия
Утро, шведский стол, прощание с артистами, такси, автостанция. Желаю им удачного выступления в славном городе Владикавказе, а мне… Мне в Грузию, в старый Тбилиси, на Авлабар, в мою маленькую гостиницу над Курой «Гео-тур» с двуспальной кроватью!
Марат Гаджиев
(Продолжение следует).
