(Продолжение. Начало в предыдущих номерах).
Мия
Последние мартовские дни принесли в Дом переводов воздух поэзии. Квадрат торжественного зала вершит трёхрожковая люстра, а всё происходящее вбирает зеркало в имперской раме, крашенной под бронзу. Мне кажется, багетчик знал толк в жизни. Он отлил в гипсе вековую историю и даже наше маленькое вечернее событие.
Сколько раз слышал её интонации и перепады голоса, когда читалось «Я в три цвета люблю», но в этот раз Миясат читала по-особенному. Всё совпало — Тбилиси, вечер, Пиросмани, жёлтый свет люстры, смотрящие со всех сторон лица. Открылась картина мира и тишины, и слово точно попадало.
Дай клеёнку, тифлисский духанщик,
— разбитая скрипка смешна.
За окном уплывает мой век,
запряжённый верблюжьей печалью…
Всплыла картинка начала 2000-х годов. Миясат пришла в редакцию «Молодёжи Дагестана», на заседание политклуба, который организовал покойный Гаджи Абашилов. Она возглавляла аналитический отдел Президента Дагестана, который, собственно, с её подачи и возник. Появилась в конференц-зале, как космический корабль, всё время выходя на связь с неким ЦУПом. Пока участники клуба рассуждали об исторических перипетиях прошлого – она ни на минуту не теряла связь с настоящим. Как будто в её руках пульсировало само время, и все остальные тревожно посматривали на неё. Ну как там — всё хорошо!
Где там? Мне показалось тогда, что это напоминает стихию, нельзя присутствовать одновременно в разных точках пространства, можно просто раствориться, потерять само «Я».
Или другая картинка, с открытия фотовыставки Камиля Чутуева в редакции «Илчи». Её выступление в небольшом холле редакции было настолько точным. Ни одного лишнего слова, и прозвучало главное, важное для всех нас и для Камиля.
Но твердой поступью Миясат вошла в мою жизнь с другими словами и поступками.
Удивительно неприхотливый человек, неприспособленный к быту, но чувствующий главное своё предназначение. Как часовой, она всегда на страже и готова прийти на помощь.
Целеустремлённую Миясат я видел не раз в дороге. Несколько лет назад из Москвы к ней приехала преподаватель испанского, переводчица Наталья Честных. Мия, как её называют подруги, бросила все дела и убедила своего двоюродного брата Абдула Газалиева, что он должен выделить пару деньков для поездки в горы. В компанию позвали и меня с дочкой Изой.
Мы приехали в Чох под журналистским прикрытием. Наташу представили работницей журнала «Иностранная литература» и пообещали главе Чоха, что обязательно распишем про село и его будни.
Мы прогулялись по дороге, забрались на старое кладбище, где среди каменных стел нам показали саркофаг могилы Камалил Башира. Вечером нас ждал аварский хинкал и массажное кресло в доме главы села.
Утром Абдул привёз нас в Кумух и уехал к себе в Убра. Здесь наша профессия тоже пригодилась. Главврач больницы повёз показать нам новый корпус больницы. Мы как тяжёлая артиллерия были использованы в разговоре с прорабом стройки. А мы что, выдвинули вперёд гостью и сказали: «Вот видите, она о больнице напишет в иностранном журнале. Так что давайте, достраивайте быстрее!» Надо сказать, что эту больницу строят много лет и всё никак не сдадут.
В Убра, родное село Мии, мы собрались только на следующий день. Спустившись с Пирияллу к Макних, мы повернули вправо, там, где когда-то было селение Вильтащи, пошли на подъём. Альпийские луга, через которые шла наша дорога, в это лето были великолепны — такие насыщенные цвета.
Выяснилось, что Наталья ходячая ботаническая энциклопедия, и наш поход проходил как мастер-класс по сравнительной биологии разных широт. Чтобы Изе не было скучно, я взял ей в компанию племянницу Гумаин. Девчонки не отлипали от Натальи. В какой-то момент мы забыли о дороге и застряли в одной из заросших крапивой лощин. А Мия уже на одной из возвышенностей и продолжает штурмовать её в лоб. Что-то неудержимо влекло вверх к селу. Память? Думаю так, что проснулось детское упрямство. Она должна быть там первой. Увидеть нависающие стены первых убринских домов.
Возможно, с этого склона она летела в детстве и чудом осталась жива. И прикоснуться к родным, разрушенным стенам по ощущениям сродни утолению жажды.
Черепки родной речи
в ущелье Убра собирала,
на тминных кустах поскользнулась,
за чабрец ухватилась рукой.
Всего-то – трава,
Над обрывом в горах удержала.
…Я с тех пор потеряла покой.
Маленькое село. Вспоминаю сейчас, что это было на Уразу. Нас зазывали в дома покушать, в один, второй. Все готовились к вечерней трапезе. Солнце, грубые улыбающиеся лица, стадо телят. Мальчик-велосипедист пронёсся мимо бабушки у пруда. Мия подсела к ней и назвалась. Потом рассказала, что это слепая женщина, подруга матери. А та будто ждала её много дней, подалась всем телом. На фоне сверкающей глади воды их лица плыли в далекие безмятежные годы.
Свет скользил над сидящими. Стоит ли идти дальше – в пяти метрах скамейка у стены с голубым окном, а за ним в горшочке красный цветок. Гармоничный ряд, месса в горном храме. И сейчас это настолько точно чувствуется в каждой букве моего письма.
За этой белой стеной встают арочные перекрытия некогда живых домов. Каменные блоки, полуразрушенные своды, обрушенные балки. Человек оставляет кров, и всё порастает быльём.
К дальнему краю села, мимо кладбища, ведет грунтовая дорога, она набирает высоту и заканчивается возле бескрайнего зелёного моря. И вот там Абдул построил свою небольшую спартанскую хижину. А надо заметить, что мой убринский кунак тренер по восточным единоборствам. К нашему приходу он приготовил своё коронное мясное блюдо, и это было весьма кстати. Путешествие должно заканчиваться сытным обедом и горячим чаем из чабреца…
Я в три цвета люблю
и в три песни скучаю, княжна,
В ожиданьи холстов над слонами
из охры дичаю…
25 февраля нас пригласили в Институт литературы, где состоялась очень тёплая встреча с директором, профессором Ирмой Ратиани. Она рассказала о научной работе учреждения и основных направлениях. Директор предложила участвовать в их программах и представила своих ведущих специалистов в области переводов и литературоведения.
26 февраля у нас прошла встреча с сотрудниками Дома писателей Грузии. Дом, великолепный образец модерна начала XX века, некогда принадлежал меценату Давиду Сараджишвили (тому самому, кто заложил и наш Кизлярский коньячный комбинат). Сараджишвили завещал передать дом после своей кончины для общественных культурных мероприятий. Но после революции в нём разместился Союз писателей Грузии. Он был отреставрирован в начале 2000-х годов, после того как городские власти забрали здание у этого союза, чтобы дать возможность работать всем творческим объединениям в равной степени. Нам повезло!.. Во время нашего визита в Дом писателей пришёл внук классика грузинской поэзии Галактиона Табидзе, и в руках у него была рукопись романа «Доктор Живаго» с подписью Пастернака и его личными правками.
И завтра был вечер. Нас зазвала к себе поэт и переводчик Ирина Санадзе.
Пригласите меня на пир!
Пригласите меня на пир!
На кеИп в свой марАн возьмите!
Захандрит беспокойный мир
Без дежурных ваших подпитий.
Обласкайте меня скорей,
Восхищённым взглядом согрейте,
Не жалейте громких речей,
Славословия не жалейте!
Величавый бог Тамада —
Первый тост за тебя, Ираклий!
Пролетели, как миг, года
В цитадели твоих объятий.
Но, увы, редеют ряды!
Видишь, некому взять гитару.
А по кругу – Алаверды! —
За Нугзара, Резо, Циалу…
Молча хлеб макаю в вино.
Ночь, дождинку смахнув,
всплакнула,
И летит куда-то в окно
Позывными любви – «Чакруло».
Ирина Санадзе
Не будем сожалеть о том, что могло произойти, но не случилось. Выбреем гладко щёки, приподнимем шляпу на два пальца от бровей, пару секунд задержимся возле волшебного зеркала (важен блеск глаз) и устремимся вперёд, на пир! Всё в наших руках, всё идёт как надо. Нельзя добрых людей заставлять ждать себя, нас пригласили к семи вечера.
Очень жаль, что у человека нет крыльев или байка Закарьи!
Представляете, мотоцикл ревёт и несётся вдоль набережной Куры, в лучах встречных фар четыре создания, повисшие с обеих сторон лихого мотоциклиста. Его чёрный, клёпанный торс, красный шлем и сверху горящее облако волос, куча женских сапог и брутальных ботинок. И вдруг в вечернем небе предстаёт Шива. Он прыгает на парапет набережной, всеми своими руками крутит колесо и делает селфи. Скорость нарастает, лучи рук и ног сливаются в диск, в сплошной поток металла и выливаются на стеклянный купол министерства юстиции. Свет рассыпается звёздочками на головы сотен влюблённых, гуляющих в этот самый вечер. Они ведь совершенно не подозревают, что огонь любви уже в них, он обязательно вырвется наружу…
Это на самом деле были весёлые деньки. Нас было пятеро, и мы втискивались в такси очень легко, кто втянув живот, а кто на коленках. Мой старый знакомый Руслан Сунгуров, освоивший за несколько лет всю городскую кухню и сносно разговаривающий по-грузински, брал в оборот таксистов. Похоже, он знает всех, и в следующей апрельской поездке эта мысль подтвердилась на практике. Он появлялся из-под земли и знакомил с батоно Гогой или Ревазом.
Тбилисское такси отдельная история. Подобного не встретишь ни в Москве, ни в другом российском городе. Не стоит стесняться — завяжите разговор о городе, о людях, о Бараташвили, Расуле Гамзатове, Пиросмани, и уверяю вас, в 90% у вас завяжется интересный разговор. Ну и, конечно, о Саакашвили и Иванишвили, чуть осторожнее о России и Украине. Или просто попросите показать Тбилиси, тот, который он сам любит. Лучшего экскурсовода, чем пожилой тбилисский таксист, вы не сыщете.
Вот такой человек, бывший в советское время главным инженером тбилисской обувной фабрики, вёз нас в район 8-й больницы, на улицу Давида Гареджели, 28. Он рассказывал, как его фабрика выпускала миллионы пар обуви для всего Советского Союза, а потом Грузия стала свободной, и предприятие накрылось.
В Тбилисских домах гости не снимают обувь, и вы с порога попадаете в объятья и поцелуи. Нас уже давно ждали, и в зале собрались почти все домочадцы, близкие родственники и родственные души Ирины.
Стол ломился от яств, а над ним потекла бурная беседа о жизни, любви, стихах, грузинской и дагестанской музыке. Кахетинская песня приподнялась и полетела над пиром. Трое мужчин в семье профессиональные певцы.
Муж старшей сестры Ираклий Затиашвили со своими сыновьями Бидзино и Давидом запели в три голоса. Их неподвижность была обманчива, звук извлекался из немыслимых глубин, протяжно долго, играя и переливаясь всеми красками. Любое движение вне картины становилось нелепым.
— О чём эта грустная песня?
— О том, как юноша повстречал у родника девушку и потерял голову от любви. И что судьба так и не свела их.
— Вот так, понимаете, всегда!
Мы стали поглядывать на Ларису и делать знаки. Воспользоваться такой ситуацией и не услышать её пения было бы грешно. Она сама была под впечатлением от грузинской песни, но не заставила себя упрашивать и запела. И вот в ответ полетела завораживающая мелодия и песня о горянке, переживающей время разлуки с любимым.
— Какой кошмар, что ни песня — трагедия.
Ирина Санадзе попала в Грузию из Ярославля так. Её сестра училась в Москве и вышла замуж за студента-физика Ираклия. Окончив вуз, они приехали в Грузию. Ирина решила поступать в Тбилисский государственный университет и приехала к сестре. Она замечательный человек, великолепный переводчик и превосходная сестра, мама, бабушка. В их доме дети приобщены к духовным ценностям двух культур — грузинской и русской.
Мне с друзьями ещё предстоит вернуться в этот уютный дом и рассказать вам, читатель, о вишнёвых пирогах и ирландской народной песне в исполнении внучки Ани, студентки архитектурного факультета.
Но подождите, вот Миясат читает «Это твоё Макандо»:
Не пашет раб землю, за плугом не ходит, не сеет,
По воловьим следам тоскует в полях чернозём.
Бурый день, как отшельник,
по оврагам дымится и тлеет,
И ущелья с тоскою глядятся в небесный проём…
На вечере был поэт, сказочник Гурам Петриашвили, очень похожий на героя фильма «Не горюй», сельского лекаря Левана, которого играл Серго Закариадзе. Гурам тяжело поднялся и говорил медленно и торжественно. И первые слова были такие:
— Мы дети одной горы…
Как легко и точно. Правда, здорово?!
Уже ночью, отписываясь в своём фэйсбучном дневнике, Лариса Гаджиева запишет «вот теперь я знаю, какое оно, настоящее грузинское застолье».
Дежурный по апрелю
За февралём пролетел март, и апрель, стряхнув с шапки снег, приступил к работе. Художники! Где вы?
Они по военно-грузинской спешат в Тбилиси на свой праздник. 17 апреля, в 18.00, в Государственном литературном музее Грузии им. Г. Леонидзе состоялось открытие проекта-выставки «Кавказский экспресс», представленного дагестанскими художниками: Патимат Гусейновой, Магомедом Дибировым, Закарьёй Закарьяевым и Маратом Гаджиевым.
Из конца в конец апреля путь держу я,
Стали звезды и крупнее, и добрее.
Что ты, мама, это я дежурю,
я дежурный по апрелю.
Мама, мама, это я дежурю,
я дежурный по апрелю…
Булат Окуджава
Кстати, о тбилисской средней школе №43, в которой учился Булат Шалвович, а также политик Евгений Примаков, композитор Микаэл Таривердиев, режиссёр Рубен Мамулян, кинорежиссёр Марлен Хуциев, учёный Виктор Амбарцумян, главный редактор журнала «Дружба народов» Александр Эбаноидзе, художник Дмитрий Эристави, министр иностранных дел Азербайджана Гасан Гасанов, преподаватель Нерсес Мелик-Пашаев, я вам обязательно расскажу в ближайшее время. Ведь наша Нино закончила именно эту школу.
Снег на перевале подтаял, но голубой и белый главенствовали на высотах. Правда, разрыхлённого Закарьёй «мелового» круга и след простыл – всё разгребли бульдозеры.
На грузинском посту работы художников подверглись досмотру, и пограничники, просмотрев все картины, проголосовали за художника Магомеда Дибирова. Его работа «Хаджи-Мурат», ещё откроет нам не одну дверь.
Спуск с гор и торжество света в долине. Фруктовые деревья, как и в Дагестане, вступают в пору цветения. Розовый цвет лепестков волнует, и воочию представляю сочные, разламывающиеся по косточке персики, которые селяне обязательно выставят на продажу прямо по пути следования машины. Дайте только время созреть плодам лета…
Пляшущие человечки
У меня ещё есть время продолжить грузинскую тему. Скоро делать пересадку на Тургеневской. Я быстро проникаюсь духом подземного города, он знаком мне с детства. Его кольца, тоннели, эскалаторы, мрамор, позолота, мозаичные панно, указатели и, безусловно, время. Его сила определяется скоростью и плотностью потока людей. У времени есть облик, живое лицо. Вы набираете необходимую скорость, и всё тип-топ — тело движется как часовой механизм братьев Бутенопов на Спасской башне – тик-так!
Ход Грагама очень важен в моей хронологии, поскольку амплитуда маятника часто уносит в нескошенные луга или затухает в мире чёрного квадрата.
Сейчас в квадрат раскрытых электронных дверей входят и располагаются несколько попутчиков. Надо повернуться от окна и приветствовать. А может, лучше не обозначать своего присутствия, сохранить их присутствие в себе и ход мыслей.
С другой стороны, трудно быть объективным в описании близких тебе людей. Их жизнь до встречи со мной была не всамделишной! И чем грандиознее их воспоминания о доменяшной жизни, тем больше берёт досада на свой возраст. «А я не знал», «я родился чуть позже». Хочется быть столетним молодым юношей, уже познавшим любовь и счастье рождения своих детей. Это, конечно, не перманентное состояние, а минутная вспышка, затмение. И после совсем другие мысли, слова «А если бы я встретил её раньше, возможно, прошёл мимо», и так во многих случаях. Встреча — это как кофе, который ещё нужно уметь готовить.
Можно все встречи вынести на одно полотно и подписать 10 мая 2015 года, да, так будет интересно. Всем вошедшим в мою жизнь найдётся место в картине, все при делах в понятном только мне свете.
Но жизнь объёмна, изумительна, и прелесть в неузнанном, в непостигнутом, и неувиденное пробуждает к действию, к познанию, к возникновению любви. Любовь — как коралловая веточка, которая нарастает и превращается в дерево, день за днём. Теряя и приобретая.
Вот и остальные кофейные человечки увеличились в стёклах моих очков и поскакали. Я аккуратно снял поломанные очки и потёр о ткань, так, чтобы не выскочило стекло. Оно всё равно оказалось у меня в ладони. Вот так бы всё ухватить и держать возле себя… Признаюсь, я ужасный собственник.
(Продолжение следует).