В начале октября в выставочном зале СХ РД открылась персональная выставка художника Арсена Кардашова. Мастеру в эти дни исполнилось 77 лет, и выставка его, по сути, получилась ретроспективная
Послушать его, так всё, что он пережил, является цепью случайных событий и только. Но после обстоятельного разговора в гостиной редакции газеты «Илчи» стало понятно, что иного ответа от обстоятельного и вдумчивого человека вряд ли можно было ожидать. И ещё одна деталь, которая не могла ускользнуть от меня. Арсен с возрастом стал глуховат на одно ухо и зачастую в беседе отрывается от собеседника. Если рядом с ним сидели бы простые почитатели, то они, наверное, тактично слушали уважаемого художника, но в этот день Кардашова окружали настырные журналисты, которые возвращали его на несколько шагов назад.
Было так, когда организатор встречи поэт и журналист Руслан Башаев дважды задал Арсену вопрос «Была ли у вас хотя бы мимолётная встреча с Эффенди Капиевым?», но художник продолжал говорить о своём Унчукатле.
Моя позиция оказалась более выгодной, поскольку я выбрал место по его правую руку.
Для нашего читателя сообщу, что мама нашего героя Эйжамал приходилась родной сестрой писателя Эффенди Капиева. И художник начал беседу с рассказа о коротком детстве и маме.
– Я родился в 1938 году. В 1940-м мама с двумя детьми на руках возвращалась из Бухары через Красноводск морем в Махачкалу. По дороге она простудилась и умерла. Младший, грудной ребёнок, тоже умер, а я выжил.
Меня забрали в Буйнакск мамины сёстры, и я прожил у бабушки примерно до 1943 года. Затем меня забрала в Унчукатль тётя Асият, сестра отца. И там я вдохнул запах трав и растопленной кизяком печки, рёв осла, жужжание пчёл. Вот этот своеобразный аромат села для меня не сопоставим ни с чем. И летом, и весной прекрасно всё.
– А зима в горах, зимы какие! – подхватил Руслан Башаев.
– Унчукатль вошёл в меня глубоко. Есть, безусловно, и Кумух, семья Эффенди и отрывочные воспоминания о маме. Но в памяти я возвращаюсь в те унчукатлинские года.
Арсен Маммагаджиевич за время встречи об отце сказал вскользь, только то, что умер, когда ему было четырнадцать.
Маммагаджи Тажудтинович в 1939 году попал на финскую войну, подхватил там туберкулёз и был комиссован. Работал по возвращении в Хунзахе, потом уехал в Бухару, где впоследствии умер от болезни и был похоронен…
– Много лет спустя, когда я стал зарабатывать деньги, то использовал свой отпуск, чтобы вернуться в горы. А ведь у меня в те времена была возможность выехать в Италию, другие европейские страны. Закончив Мухинское училище, я делал работы по шёлку, ткал гобелены, делал так называемые итальянские шпалеры с соответствующими античными сюжетами.
Но опять перескакиваю и ухожу за вами в другие эпизоды. Я очень впечатлителен и поддаюсь влиянию других людей, работ.
Арсен улыбнулся… Его римский профиль и неспешная речь говорили совсем о другом. О точном знании своего места в жизни, что можно принять как непосредственное существование в искусстве. В его случае за видимым спрятано множество личностных слоёв, о которых чуть позже.
Но вот о влиянии. Двумя днями позже на другой гостиной «Дома дружбы» художник демонстрировал с помощью проектора репродукции своих работ, сопровождая рассказом о времени их создания. Так вот удивительная вещь получается. Трудно представить, чтобы один художник мог охватить так много жанров искусства, а Кардашову это удаётся по сей день. Причём совершенно без истерики, без суеты Арсен Кардашов создал свой неповторимый графический почерк. Именно так, поскольку главное во всех его работах – линия и прозрачный, скажем так, акварельный свет.
И материалы – батик, гобелен, керамика, бумага – выдают его утончённую натуру. В этот раз на выставке представлена и живописная серия, выполненная по заказу бизнесмена Омари Каллаева.
Я назвал бы Кардашова наблюдателем. Он внимателен, и это важно в быстро меняющемся мире. Найти свою точку наблюдения непросто, так, чтобы она оставалась неподвижна по отношению к нам с вами и вбирала в себя законченную картину. В его работах есть эта античная гармония.
– Я часто находился под влиянием того или иного художника, направления, и это можно заметить, просматривая работы разных лет.
Ведь я не был художником и поступил в Мухинское училище достаточно поздно, уже будучи семейным человеком. Первоначальное образование – электромонтёр, а после — работа на заводе инженером-строителем.
Видимо, общение со своими земляками, такими как художник Хайруллах Курбанов, подтолкнуло взяться за кисти. Может, это уже сидело во мне и зародилось раньше, в Унчукатле. Факт то, что моё устремление не было баловством, желанием быть похожим на них, другое…
Нас четверо дагестанцев, закончивших это училище в разное время: Рассо Магометов, Омар Ефимов, Гамзат Гусейнов и я. Мухинское училище выпускало художников-оформителей, специалистов по росписям тканей. Особняком стоят монументалисты – это почти небожители. Но я занимался почти всем.
Справка
Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица (СПГХПА им. А. Л. Штиглица, академия Штиглица) — высшее художественное учебное заведение, расположенное в Санкт-Петербурге.
С 1953 по 1994 год институт назывался Ленинградским высшим художественно-промышленным училищем имени В. И. Мухиной, поэтому его часто называют «Мухинским училищем», или просто «Муха».
Первой серьёзной работой для нас, студентов, стало оформление средней школы во время стройотряда. Вот здесь пригодились мои навыки от первой строительной профессии. Нам были предоставлены все возможности – сегодня об этом художник мог бы мечтать. По сути, мы, второкурсники, сделали то, что делают на защите дипломных работ. Именно работа бок о бок с ребятами других отделений позволила мне приобрести опыт создания больших мозаичных панно.
Для читателя будет интересным узнать, что Арсен Кардашов вместе с художником Абдулзагиром Мусаевым создавали гобелены для Аварского театра, спроектированного архитектором Мовчаном. В советское время художник оформлял несколько залов аэропорта «Пулково». Более пятнадцати лет Кардашов проработал на комбинате по росписи платков. Так с гобеленов он перешёл на шёлк.
– Интересно, что устраиваясь на комбинат, предполагал долго там не задерживаться, поскольку меня предупредили, что коллектив женский, требовательный и им нужен положительный, без дурных привычек… До моего прихода там были душещипательные истории с художником. Но так получилось, что я проработал там до тех пор, пока комбинат не закрыли в 90-е годы. До моего появления он выпускал платки, очень напоминающие павлопосадские. Крупные цветы на тёмном фоне. Я привнёс восточную тему и создал около пятидесяти образцов, которые имели большой спрос. После закрытия предприятия оказалось, что только у меня сохранились образцы и эскизы платков. Не знаю, что меня тогда надоумило забрать эскизы и первые образцы, но в результате теперь я – обладатель уникальной коллекции.
Художник продолжал рассказывать о своих друзьях, Ленинграде, а меня всё же интересовала его последняя живописная серия.
– Арсен, а вы и в живописи придерживаетесь формального, декоративного подхода? Глядя на ваши полотна, видно контурные линии даже там, где вы изображаете крупным планом человека. Взгляд сквозь человека – я бы сказал так.
– Действительно. Меня интересует не внешняя оболочка, а внутреннее состояние, единство с окружающим миром. Философские воззрения. Ну и, конечно, сказывается образование. Вот в академии художеств имени Репина у студентов упор делается на портреты, они все годы учебы занимаются этим скрупулёзно, и это правильно. Моё образование, как я уже говорил, связано с оформлением, декоративностью. Вот когда ткут гобелен, используют определённое количество цветов, поскольку там не нужны полутона, они просто мешают. Их колоссальные размеры и сюжеты рассчитаны на большие пространства и взгляд издали.
Эти работы, которые вы видели, родились по просьбе заказчика, и они — продолжение большой серии, в которую вошли и батик, и графические листы. Античные сюжеты поддерживаются дагестанской тематикой. Прошлое и современность – вот такая экспозиция.
– Ещё один вопрос, Арсен. А дети твои говорят на лакском языке? – поинтересовался Руслан Башаев.
– Нет. У меня две дочери. Старшая замужем за киргизом, замечательным художником, сама художник. Младшая тоже имеет отношение к искусству. Собственно, это самостоятельные люди, у которых наполненная жизнь.
– А вы, попав в Ленинград, наверное, были дружны с Натальей Капиевой, сыном Рустемом? Что думаете о наследии Эффенди?
– Наталья Владимировна была изумительным человеком, глубоким. Встречи с ней останутся в моей памяти. Мы дружили с Рустемом не только как братья. Он ушёл из жизни по болезни слишком рано.
Наследие Капиева находится в разрозненном состоянии. Как вы знаете, Наталья Владимировна передавала Институту языка, литературы и искусства часть архива. Часть семейной библиотеки передана в Национальную библиотеку Дагестана. Но снесли его дом в Махачкале, не стало литературного музея, названного его именем. Я глубоко чувствую его произведения, книги. Знаменитая книга «Резьба по камню», жизнеописание Сулеймана Стальского.
Отвечаю на ваш вопрос. Не могу точно утверждать, но, скорее всего, Эффенди не видел меня. Я попал в Кумух и Унчукатль как раз в то время, когда он работал в газете в Пятигорске и находился во фронтовых командировках.
Арсен Маммагаджиевич действительно хитрец. Он, оказывается, слышал вопрос, но решил дать себе время для нужного ответа.
Да, это очень важно – физическое присутствие, передача энергии от художника художнику. Но думаю, Кардашов не кривит душой, что многое взял из Капиевской семьи. Он застал бабушку, маму Эффенди Мансуровича, о которой писатель много писал, и так же, как у дяди, детские годы не остались внутри памяти, они вылились на бумагу, шёлк, холст.
– А откуда взялся известный многим питерским дагестанцам оранжевый абажур, целый ритуал посвящения?
– Да. Это интересно. Когда приобрёл мастерскую на улице Марата, в ней висела пластмассовая оранжевая люстра. Потом мастерская стала наполняться работами, друзьями, для того чтобы события не растворились, возникло вот такое общество. У меня есть оранжевая мантия, есть памятные надписи. Многие из присутствующих среди вас тоже оставили свои пожелания.
Да, в редакции, вокруг меня, сидели режиссёр Карен Арзуманов, публицист Амин Абдуллаев, поэт, заместитель главного редактора «Илчи» Руслан Башаев, ответственный секретарь Руслан Кардашов (как вы понимаете, не просто однофамилец художника), Залму Абдуллаева.
Подумалось об окружающих – счастливые люди! А может, удастся выбраться в Питер. Когда я был там в последний раз, страшно подумать. Мой дядя Камиль Гаджиев – коренной ленинградец, тоже закончил Мухинское училище, оформлял здания, в 90-е годы занимался реставрацией фасадов. Мы не встречались с ним больше двадцати лет.
Пока мы забрасывали питерца вопросами, он незаметно поставил фотоаппарат на стол и снимал нас. Ну даёт! Об этом я узнал в момент сдачи материала в номер, отбирая фотографии для статьи. Рассматривая фотоэпизоды встреч в его мастерской. Знакомые, родные лица – Абдулзагир Мусаев, Юсуп Ханмагомедов, Ажу Качаев… Картины, выставки, и вот снимки нашей беседы в редакции, моё лицо, снятое чуть снизу. Такой взгляд художника!
\
Хорошо, Арсен Маммагаджиевич, 1:0 в вашу пользу. Будет и мой праздник на улице Марата!
Беседовал Марат Гаджиев
