Я безнадежный хомяк, пытающийся оценить творчество Бетховена. Но, думаю, даже Бетховенам это должно быть иногда приятно.
Под самое утро мои мысли начали блуждать в терньях бессознательного, подбирая себе самые вычурные образы. И вот, пожалуй, самое точное: строение рыбьей чешуи. Я когда-то проходила его по зоологии и запомнила, что оно совершенно. Когда пластинка, лежащая в волокнистом слое кожи, заканчивается зубцом с вершиной, направленной назад, и так каждая последующая…
Да, речь человека, астеничного сложения, с тонкими пальцами рук, с грустным, немного усталым выражением глаз, в рыжий волос, была подобна именно тому самому строению чешуи, когда каждое следующее слово располагается с совершенной точностью под предыдущим…
Но этот образ наступил значительно позднее. Сначала был почти немой вопрос с «наглецой»: «Где подвох?»… «Как возможно так говорить и ни разу не покраснеть, не засуетиться, не взыскать более подходящего слова, в конце концов, не допустить банальную ошибку?»
Он скромно молчал, почти не улыбаясь, глядя внимательно на коллег, когда те представлялись, и точно, оттого больно, критиковал нашу самопрезентацию. «Необходимо было продолжать, а вы затратили драгоценное время на уточнение, буквально повторение слов тренера об оставшихся вам 5 секундах для завершения самопрезентации…» «Информативно. Но не совсем понятно, что конкретно значит фраза «она сумасшедшая» и какую смысловую нагрузку в себе несет…»
Такого рода предложения с огромной силой обрушивались, оставляя лишь жалкую надежду где-то глубоко на «я учту» и огромное желание услышать критику, еще и еще, чтобы чуточку больше узнать о себе через столь глубокий анализ собственной личности другой, потрясающей, личностью. А у Григория Шведова она по-настоящему потрясающая. Когда вместе уживается невообразимое количество разных слов, мыслей, словосочетаний, фраз, где и Бродский «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…», и тут же неожиданное сравнение для журналистов, проводящих расследование: «Это как девственность девушки, нельзя узнать, не проверив…»
Все так логично, правильно, сдержанно, не вызывающе, без тени сомнения и перебирания подходящих к случаю слов. Все к случаю. И очень трогательно. Кажется, сам Григорий Шведов, подобно тому, как иностранная гостья ласково назовет его «Гриша», трогателен. В том, как непременно пропускает всюду женщин вперед, даже если это под открытым небом и все мчатся без разбору куда. Даже если никто этого не увидит и не заметит. Даже сама женщина. Оттого, что делается это (в отличие от остальных историй, когда мужчина благородно размахивает руками и велит женщине проходить, мол, только после вас, сударыня, графиня и прочий пафос…), очень уж скромно, неприметно, ненавязчиво, словно бы вышло так случайно, между первым и вторым предложением в оживленной беседе.
«Гриша» трогателен в неприметности хороших манер, окружаемых немного цинизмом, немного педантичностью, немного иронией, всего немного…
Напоследок, после громких аплодисментов друг другу и высоких слов о проделанной нами работе со стороны тренеров «Гриша» неосторожно (думаю, он и не стремился быть осторожным) заметил, что большинство из нас не станет теперь делать что-то другое, новое, большее, чем делал до сих пор в своей журналистской работе. А он надеется, что ошибается… В этом весь Григорий Шведов.
Затем вопрос с «наглецой» отпал, никакого подвоха не оказалось.
Оказалось, что я готова вечность смотреть, как рождаются звуки, складываясь затем в совершенные фразы, подобно строению рыбьей чешуи. Оказалось, что я безумно люблю русский язык, такой красивый, завораживающий, великий, необузданный, одним словом — самый лучший. Оказалось, что я безумно люблю «Гришу» за тот самый красивый, завораживающий, великий, необузданный, одним словом — самый лучший русский язык. И, конечно, за трогательность… хороших манер.
Майя Фаталиева
P. S. Этот текст должен был быть написан еще несколько месяцев назад, когда в Махачкале прошел семинар-тренинг с участием Григория Шведова. Но для каких-то вещей должно пройти время, чтобы эти вещи приобрели некую форму и вылились в текст, не сильно походя на попытки хомяка оценить творчество Бетховена.
