Семья у меня медицинская. Дедушки с бабушками были врачами, и родители познакомились, когда учились в мединституте. Папа, Ян Сауриди, когда маму увидел – сразу влюбился. Мама, Изабелла Хазанова, была очень красивая, похожа была на француженку: стройная, изящная, элегантная. Поженились они в 48-м, а после окончания института их отправили в село. Мама, конечно, там жить не смогла, слишком привычная была к городской жизни, и уговорила отца перебраться в Дербент.
Поселились они в общем дворе на Пушкина, 18, вместе с бабушкой и дедушкой. Двор был веселый и очень дружный. Четыре семьи, которые состояли в каком-то родстве друг с другом, много детей, шумные игры. Практически всё у нас было общее. Женщины даже соленья на зиму делали вместе. Во двор выносились огромные тазы, куда шинковалась капуста. Мы, дети, были на подхвате. Все это потом складывалось в подвал, такой же общий для всех. Подвал был огромный и очень глубокий, и в него вела 21 ступенька.
За детьми смотрели тоже всем двором. Вот говорят, что у семи нянек дитя без глазу, так и у нас было. Однажды коляска с ребенком полетела в тот самый подвал, отмечаясь на каждой ступеньке. Но всё обошлось.
Через 9 лет отцу дали квартиру на улице Коммунаров, 42. Под этим домом на первом этаже располагался продуктовый магазин Курортторга. Редкий вечер в доме проходил без гостей. Друзья, родственники, просто знакомые – папа вел в дом всех, кто был ему приятен, и ему не нужен был повод, чтобы собрать их у себя. Все равно, кто человек по национальности, какую занимает должность, за одним столом у нас сидели и министры, и дворники. Жили тогда небогато, особых разносолов не было. На стол выставлялось всё, что только было в доме. Кто-то приносил угощения с собой. Да и мама всегда очень вкусно готовила. Всё так быстро и легко получалось, будто у нее была волшебная палочка. Я не помню ее взмыленной и замотанной на кухне. А какие она пекла булочки, не передать словами! Сдобные, мягкие, как вата, ароматные, до сих пор помню их вкус. Еще помню сотни баллонов с компотами, которые хранились у нас на балконе. Друг напротив друга стояли два стеллажа от пола до потолка. И всё это были мамины заготовки.
Детям не разрешали присутствовать на взрослых посиделках, но иногда нам удавалось выпросить разрешения посидеть со взрослыми, послушать, как они поют, посмотреть, как танцуют. Танцевали под старый патефон. Его потом украл дальний родственник, сильно любивший выпить. Мама так сокрушалась, что не уберегла милую сердцу вещь. И как он только умудрился вынести целый патефон, не иголка ведь!
А пластинки с песнями 50 — 60-х годов у меня сохранились до сих пор. Они редко оказывались нужны, папа ведь пел не хуже, еще и играл на пианино и гитаре. Часто из наших окон на всю улицу неслась песня «Ландыши», которую он прекрасно исполнял.
Пианино, правда, потом пришлось продать. Пришел мастер и сказал, мол, шашель его побил, продавайте, пока не поздно. До сих пор помню цену – 700 рублей.
Я уже говорила, что папа был врачом 19 лет, с 1956 по 1975 год, проработал главным врачом городской больницы. Вся его жизнь, можно сказать, была скорой помощью, он готов был помогать людям 24 часа в сутки, только в праздники дома. Это при нем в Дербенте выросли новые многоэтажные корпуса больницы на берегу моря. Он считал, что больным может пойти на пользу не только лечение обычными методами, но и морской воздух. Он же был основателем службы «Скорой помощи» Дербента, которая теперь носит его имя. Когда папа трагически погиб в 1979 году, многие сотрудники: санитарки, медсестры — стали приносить деньги. Они говорили, что отец одалживал им, когда у них были финансовые проблемы, и сейчас хотят вернуть долги. А мы и не знали. Но мама не взяла у них ничего.
Однажды отец принял на работу одного врача. Тот хотел его отблагодарить и спросил: как это сделать? Ну, отец сказал — пригласи на шашлык. А этот врач принес к нам домой живого черного барашка. Мы с мамой привязали барана в туалете, а отцу сказали по телефону, что его ждет шашлык. Вечером отец говорит: «Ну, несите шашлык!» Мы выводим барашка, а он «Бе-е-е». Папа расхохотался. Как будто совсем недавно это было.
Нам, своим детям, он ни в чем не отказывал. Я была его любимицей. Однажды я просто влюбилась в платье производства Греции, которое стоило 100 рублей, но не знала, как же попросить у отца такую баснословную сумму. Ну, набралась храбрости, сказала. Отец говорит: «Ну, покажи, надень его». А там были узоры на платье, кайма по подолу проходила.
Отец моментально догадался: «Оно не греческое, – говорит, – случайно?» Как услышал, что греческое, сразу сказал: «Носи на здоровье!» — и деньги дал.
У нас с сестрой была няня, немка. Имя не помню уже, а фамилия была Блау. Кажется, мы звали ее Дуся. Она присматривала за нами и помогала маме по дому. Строга была с нами, но сказки на ночь рассказывала. Зато в мамино отсутствие халтурила. Поднимет край ковра и мусор туда заметает, чтобы долго не возиться. Моя сестра всегда по этому поводу возмущалась, но маме мы Дусю не выдавали.
Кстати, у мамы даже свидетельства о рождении не было. Она родилась дома. Дедушка не пустил бабушку в больницу, так как до этого у нее случались выкидыши.
Мама была самая настоящая горожанка, такая модница. Любила наряды, перчатки, сумочки, броши, сережки и обожала красивые шляпки. Даже на школьных фотографиях она одна из всех девочек в интересной шляпке. У нее был какой-то особенный вкус. Наденет простое платье, приколет брошь и уже выглядит как королева. Она до старости сохранила вот эту женственность. Всегда при параде. Парикмахера на дом вызывала. На дни рождения просила подарить новое платье или французские духи.
Как-то во время ремонта у нее пропали два платья. Ну, затерялись, наверное. А она все говорила, что рабочие украли и подарили своим женам.
В молодости мама очень любила кино, и кинотеатр для нее был просто любимым местом. Она могла положить меня или сестру в коляску и отправиться на ночной сеанс в летний кинотеатр. Или уложит нас спать, а сама в кино бежит. У нее в летнем кинотеатре был даже свой стульчик. Работники этот ее стул никому не отдавали. Знали, что она при любой возможности придет. Любовь к кино у них, кстати, семейная. Мамин отец был врачом-рентгенологом, так он запросто мог во время приема выглянуть в коридор, чтобы проверить, есть ли к нему очередь, и если никого не оказывалось, вылезал из окна кабинета и бежал в кинотеатр.
Видимо, я унаследовала от папы любовь к гостям, поэтому для меня не составляет никакого труда познакомиться с человеком на улице, подружиться с ним, пригласить к себе. Однажды ехала я в маршрутке и увидела, что рядом сидят две иностранки. Вид у них был такой туристический. Рюкзаки за спиной, фотоаппараты на груди. Они вертели в руках карту Дербента. Я у них спросила, куда они едут. Есть ли у них кто-нибудь знакомый в Дербенте. А они мне на ломаном русском отвечают: «Ми будет ваши гости!» — и засмеялись. В общем, я им объяснила, что мне нужно на работу, но мы договорились, что в час дня буду ждать их на площади. А в тот день пошел сильный ливень. Приезжаю я на площадь, а они стоят вдвоем под зонтиком, жмутся друг к другу. Они оказались из Южной Кореи. Учились в Самарканде, то ли историки, то ли этнографы. И им дали задание посетить какой-нибудь древний город.
В общем, привезла я их домой, они попросились в ванную. Пока я стол накрывала, они мылись. Полчаса, нет, час, два. Я уже занервничала, влезла на табуретку, смотрю через окошко в ванной, а они, оказывается, положили всю свою одежду в ванну и стирают ее. Ногами топчут и болтают между собой. В общем, оставила их у себя на ночь. А на следующий день повела их по Дербенту, все показала. Они фотографировали много и перед прощанием обещали прислать фотографии. Ну, я думаю, ага, как же, пришлете. И что вы думаете, через месяц приносит мне знакомая с почты толстенный конверт. Там миллион фотографий. А на конверте подпись «Самой доброй тете Наташе» — и никакого адреса.
В любом другом городе письмо бы отправили обратно или оно пролежало бы на почте лет сто. Но это же Дербент! Тут все работает и существует по-своему, по-дербентски. На почте работала моя одноклассница. Она-то конверт и открыла, и узнала меня на фотографиях.
Рубрику ведет Светлана АНОХИНА