Наша машина въезжала в Дербент через Южные ворота. Тогда асфальта не было, только грунтовка, и мы по ней тряслись то ли шесть часов, то ли еще больше, не помню уже. Помню, что устали, как собаки, в пыли все были с ног до головы, даже на зубах что-то хрустело, песок какой-то. Но я ничего этого не замечал, только головой вертел, глазел по сторонам. Я же до этого и не был нигде! В городе никогда не был. Таких больших зданий в жизни не видел – целых три этажа, мне казалось, оно огромное! Сам из Рутульского района, но рос и учился в Кулинском, в селении Кая. Потом приехал к себе, в Рутульский, а в 1956-м году, окончив 7 классов, поехал в Дербент. Учиться ехал, у нас же семья большая была, семеро детей, и все, кроме меня, дошкольного и младшего школьного возраста. Трудно было жить, а интернат был бесплатный, там еще обеспечивали одеждой, обувью. Но я сначала пошел к родственникам. |
Родственники мои жили по улице Казимагомеда, потом ее переименовали в Агасиева. Как я туда добрался, уже и не помню, но вечер был. Родственники жили в частном доме в магале, крыша была плоская, дали мне одеяло, и там лег. И вот утром поднимаюсь я по привычке в 6 часов, оглядываюсь – все чужое. Родственники спрашивают – ты чего так рано? А я и спать не могу, жарко мне, душно! Воды пить не могу – теплая она, противная какая-то и через горло еле идет, а я же привык в горах холодную воду пить. Так мне тошно стало, думаю, как тут жить буду? В окно выглянул – и там чужое! Чуть не плакал, стал одевать свои чулки, или как их… гольфы? Мы такие носили, длинные, почти до колен и без резинки. Они все время спадали, и я самый верх так натягивал, перекручивал, как узелок, и внутрь запихивал, с изнанки. Вообще, тогда не было одежды нормальной, а тут я еще и нервничал, прямо ненавидел и эти чулки, и Дербент, и интернат заодно.
Отец мой в войну начальником отдела внутренних дел работал, потом его кинули на ликвидацию банд, тогда же банды были, наводили страх. И где-то он познакомился с Энвером Гаруновичем, а тот после стал завгороно. Умница такой был и человек хороший. Тут вообще лакцев много было. И отец, значит, меня к нему послал. Прихожу в гороно, на площади оно было. Это сейчас там охрана, а тогда ничего не было, секретарша только сидит. Сказал секретарше, что мне нужно к Энверу Гаруновичу. Мне говорят: «Проходи». Я иду и боюсь. Я же не знал, как общаться, русский язык тоже особо не знал. Потом все-таки вошел и с порога сразу скороговоркой: «Меня к вам отец послал!» Смотрю – голову поднял, вроде слушает, не кричит. И говорю, что хочу учиться, хочу в интернат. Он смеется: «Хочешь учиться? Кто ж тебе мешает, ну, иди учись!»
А я стою и не ухожу, так не по себе стало, то в окно смотрю, то на графин, у него на столе графин стоял такой, со стеклянной пробкой. В нем солнце отражалось, и будто горел изнутри он.
Интернат находился в школе №1 имени Сталина по улице Таги-Заде. Там мы и учились, и жили. В больших комнатах нас 20 — 30 человек жило со всего Южного Дагестана. Кое-как на ломаном русском объяснялись. Но главное – кормили очень хорошо. И никаких никогда не было стычек, мы и не знали, кто какой национальности. Знали только хороший или плохой человек. С нами многие хорошие ребята учились. Учился Зияутдин Юзбеков, он сейчас профессор, преподает в МГУ. Мы и тогда видели, что далеко пойдет, он был отличник, сильный математик, даже прозвище ему дали Ильич. Ну, потому что умный был и над книжками сидел все время.
Я тогда, конечно, и думать не думал, что останусь в Дербенте, что буду в милиции работать, с такими же пацанами малолетними, как и я был, когда сюда приехал. Когда школьник был, очень скоро в Дербенте освоился, знал, где без билета можно кино смотреть, если залезть на дерево повыше, где хозяева вредные и во двор к ним не зайдешь, даже воды попить, где тутовник поспевает раньше всего, и его разрешают рвать, не кричат. А когда стал уже в милиции работать, на город посмотрел другими глазами. Очень легко тут спрятаться, много закоулков, особенно в магалах, трудно нарушителей ловить. А тем более, если машин нет, ничего нет.
У начальника милиции была старая «Победа» и один автозак. В уголовном розыске один мотоцикл — и все, больше никакого транспорта. Вот и иди лови, ищи преступников! Мотоцикл мы взяли через горисполком, они вынуждены были купить нам его для доставки несовершеннолетних. Но он один! И мы их в люльку чуть ли не вниз головой, человек по 10 – 20, запихивали. Сначала я думал, сейчас станут прямо из люльки выпрыгивать, но смотрю – нет. Не бегут. Побаивались меня, наверное. Я требовательный был, не хвалюсь, но было. И прозвище мне сразу дали Омар Шрам. Из-за шрама на щеке.
Тогда беспризорников уже не было, война-то давно кончилась. Зато было много пацанов таких… как бы сказать… им дома не сиделось. Куда-то они все время ехать хотели, ехали на крышах вагонов, ехали, куда глаза глядят. Просто катались – в Махачкалу, в Хасавюрт, Кизилюрт. А которые убегали из дома, те попадали в приемник-распределитель.
Хуже всего, что и девочки были, крали, гуляли, а с ними тяжелей, чем с мальчишками. Для мальчишки ты по-любому старший, мужчина, милиционер. А девочки этой субординации не чувствовали, что ли. Их некому было учить, некому контролировать. У многих родители были пьющие, не работали, ранее судимые тоже. И что может ребенок, если у его отца связь с преступным миром, а мать наркотиками торгует? Были такие устойчивые элементы с тягой к преступному миру. Один, не хочу имени называть, иранский подданный он был, так 15 — 20 раз судимый, такого уже не перевоспитаешь! Он так прямо и говорил: я, мол, вор и дети мои пусть воры будут, ничего страшного! И таких примеров было немало.
После войны много было в Дербенте инвалидов, ездили на своих «самокатах». Руками от земли отталкивались. И ненормальные были. По улицам ходил Мехраб, сумасшедший. Он был из богатой семьи, говорят. А потом что-то произошло, кажется, его отца расстреляли, а он был молодой, его оставили, не тронули. Но он чокнулся немножко. К людям на улице подходил и что-то непонятное бормотал, а сам в таких лохмотьях всегда. Ему люди давали какие-то вещи старые. Их и носил. Спал, где придется, то в мечети, то в синагоге. Но его не обижали, на зиму врач-хирург Джамал Махмудович в больницу его укладывал. Чтоб ночью на улице прямо не замерз. А когда теплее становилось – выписывал.
В Дербенте, по правде говоря, трудно оказалось работать. Здесь менталитет другой. Здесь не хотят с милицией связываться. Подло считается сообщать в милицию, молчат, даже если что-то случается. Муж мог порезать жену за измену, за воровство, за то, что не так что-то сделала. Но она молчит, и все молчат. Так что, мы сами выявляли, к нам приходили, сообщали, у нас была огромная армия агентуры.
За эти годы где я только не жил! Жил в центре города по Гаджиева, потом на Пугина, на Чапаева. Первую квартиру я купил где-то в 60-х. Отдал тысячу рублей теми, старыми деньгами. У меня-то денег таких не было, я пошел к начальнику, говорю – у меня квартиры нет, дайте мне ссуду. Дали. Не отказали. Маленькая была квартирка, но своя зато. На втором этаже и с балкончиком. Я поставил двуспальную деревянную кровать, шифоньер, в 2 часа ночи пришел, покушал и свалился спать. Даже купаться не идешь, общий двор же. Раз в одном дворе жил с армянами. Что-то они меня сразу не полюбили. Ко мне относились вроде бы доброжелательно, улыбались, а исподтишка все время начальству моему писали, что живет, мол, не по средствам, а вчера шел домой, а в руке кулек, наверное, взятка. Что за люди, не понимаю! Я был подготовленный специалист, не вредный сосед, здоровался всегда, помочь был готов, что дела не меняло. Я был посторонний человек для них, чужой, не дербентский.
Хорошо, еще времени лялякать с соседями особо не было, утром ушел на работу, ночью возвращаешься. Я тогда был парень спортивный, на работе во дворе турник стоял, так я, если есть минутка свободная, бежал к нему подтягиваться, следил за своим здоровьем. Даже моржом стал. Нас таких было 10 — 15 человек, круглый год занимались и в море купались. В Дербенте не очень любят, когда человек что-то странное, непривычное делает, но над нами посмеиваться никто не решался, мы же все здоровые мужчины были. Сейчас-то я уже не тот, болею, может, кто сглазил… А тогда зимой в море купался, прямо лед ломал и заходил в воду. И ничего! Единственное, что мерзло – пятки. Главное — выдержать пару минут, потом выходишь красный весь и здоровым себя чувствуешь, сильным, кровь будто быстрее по жилам бежит, и жить так хочется, будто и не жил еще совсем, не насытился.
Рубрику ведет
Светлана АНОХИНА