Порой действительно веришь, что Махачкала — культурный центр Кавказа. И как не поверить, когда одним днём знаменуется открытие двух выставок, вечер памяти, концерт классической музыки и, возможно, что-то более значительное, но не замеченное нашим журналистским оком.
Поверить можно, когда бегаешь с одного мероприятия на другое, а прошедший вторник был полон творческой суеты. И всё хорошо, если бы не пристальное внимание в последнее время правоохранительных органов к культуре. Действительно, мы долго жаловались, что люди из власти не очень жалуют культуру и часто сводят весь её мир к фольклору и ритмичным кавказским танцам. А вот теперь они, благодаря усердию Главы республики, стали завсегдатаями выставок. Это можно назвать победой. И пусть пока они со скучающим видом проходят мимо современного искусства, возможно, завтра с удовольствием опустошат свои кошельки с желанием купить понравившуюся картину дагестанского или заезжего художника.
Любой горожанин или сельский житель вправе посмотреть выставку Шилова или попасть на вечер памяти народного поэта Дагестана, незабвенной Фазу Гамзатовны Алиевой, но оказалось, не всё так просто.
У входа в выставочный зал СХ РД и у ограды Театра поэзии посетителей встречали улыбающиеся ребята в спецодежде, которые вежливо информировали, что свободных мест нет. Ну очень вежливые ребята. Только аккредитация позволила некоторым журналистам стать свидетелями этих событий.
Рекламу выставки художника Шилова я увидел неделю назад по дороге в аэропорт. Моему удивлению не было предела, когда я прочитал эту известную фамилию на баннере. Правда, мы ехали достаточно быстро, чтобы успеть прочитать ещё и имя.
Впервые в новейшей истории Дагестана такое внимание к персональной выставке. И, хотя я не отношусь к поклонникам Шилова, это заставило меня собрать информацию из достоверных источников. Оказалось, это не академик РАХ Александр Максимович Шилов, а его сын Александр Александрович.
Правда, поиск в Интернете на предмет творчества младшего Шилова не дал мне особых результатов. Большинство информаций связано с внештатной ситуацией на космическом грузовике «Прогресс М-12», где вместе с запасами продовольствия сгорели картины этого мастера. Говорят, сын-художник уже посетил соседние республики и был отмечен большими званиями, видимо, за настоящее, подлинное искусство. Возможно, ничего не могу сказать, пока не увижу, а пока так не хочется пробираться сквозь кордоны, доставать красногрудую книжицу, чтобы потом разглядывать из-за плеча телохранителя живописные полотна.
Можно, конечно, радоваться такому вниманию к искусству. И примеру недавней объёмной выставки Валентина Серова, которая побила рекорды посещаемости за последние полвека. Но я не любитель шумных вернисажей и посещу выставку в другой свободный день, а вот вечер памяти Фазу Гамзатовны Алиевой никто не перенесёт, и на него хорошо бы попасть.
Прошло 40 дней, как её не стало. По словам сына поэтессы, врачи, поставив ей страшный диагноз, отводили совсем короткий срок существования, а она заявила, что будет жить ещё долго, и прожила 10 полнокровных лет. Вечер, организованный новым театром, состоял из небольшой выставки , в экспозицию которой вошли личные вещи поэтессы, книги и произведения, посвящённые ей, из собраний дагестанских музеев.
Вместе с Главой республики Рамазаном Абдулатиповым на мероприятие приехали московские гости, среди них и Сергей Филатов с супругой. Многие начинающие писатели республики знают Сергея Александровича как президента Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ и организатора совещаний молодых писателей России в Липках, а также молодых писателей Северного Кавказа. Несколько лет назад одно из таких совещаний проходило в Махачкале, и мне довелось быть его куратором. Кстати, тогда в один из дней его посетил Рамазан Гаджимурадович, ещё не в статусе руководителя республики, а как близкий друг Филатова.
Но вернёмся ко вторнику.
Вечер памяти начался с огромным опозданием, а потом многие выступающие говорили больше о себе в жизни Фазу Алиевой. И это во многом объяснимо. Эта женщина всю свою жизнь была общественно активна и, кроме того, что писала стихи, руководила журналом «Женщина Дагестана», многие годы возглавляла женскую организацию, была всегда на виду, вхожа во многие дома руководителей.
Но вот в воспоминании писателя Магомедрасула Расулова она предстала не с парадного подъезда, а в повседневной жизни, на кухне, как замечательная хозяйка, жена, мать. А потом он вспомнил другой эпизод, который подчёркивал её женское начало, когда она искала вдохновения и, чтобы его вернуть, три раза за день сменила платье. В общем, Фазу Гамзатовна ушла из жизни, оставив после себя не только стихи, но и большое количество историй, самых невероятных. Её образ привлекал многих художников, один из них — дорогой Анатолий Шарыпов, работавший в журнале «Женщины Дагестана».
Вечер продолжался, а я спешил в Кумыкский театр, где уже начинался филармонический концерт, посвящённый Вольфгангу Амадею Моцарту, день рождения которого, как сказала Ирина Германовна Нахтигаль, «27 января отмечало всё прогрессивное человечество». Он родился в 1756 году в Зальцбурге.
Это был настоящий отдых – подарок любимых музыкантов своим зрителям. Под звуки камерного оркестра я уплывал, подхватываемый собственными мыслями, как облаками, далеко в завтрашний день, к желаемому чувству удовлетворения, когда, легко дописав свою статью, улыбнусь, глядя в залитое солнцем окно, и вспомню историю «Старого повара» Константина Паустовского, чтением которого Ирина Нахтигаль под музыкальное сопровождение Зарифы Абдуллаевой так прелестно завершился нечаянный вторник. В нём — о последнем дне незаметного человека, который ради спасения любимой женщины совершил кражу и жил с чувством вины всю последующую жизнь.
Великий композитор, оказавшийся волей случая у смертного одра бедного человека как случайный прохожий, подарил утешение и как пастырь — отпустил грехи. Не могу устоять перед искушением включить в свой текст небольшой эпизод из рассказа:
«— Так вот, Иоганн Мейер, — сказал незнакомец и положил ладонь на слепые глаза старика, — вы невинны перед людьми. То, что вы совершили, не есть грех и не является кражей, а, наоборот, может быть зачтено вам, как подвиг любви.
— Аминь! — прошептал старик.
— Аминь! — повторил незнакомец. — А теперь скажите мне вашу последнюю волю.
— Я хочу, чтобы кто-нибудь позаботился о Марии.
— Я сделаю это. А еще чего вы хотите?
Тогда умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:
— Я хотел бы еще раз увидеть Марту такой, какой встретил ее в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветет весной. Но это невозможно, сударь. Не сердитесь на меня за эти глупые слова. Болезнь, должно быть, совсем сбила меня с толку.
— Хорошо, — сказал незнакомец и встал. — Хорошо, — повторил он, подошел к клавесину и сел перед ним на табурет. — Хорошо! — громко сказал он в третий раз, и внезапно быстрый звон рассыпался по сторожке, как будто на пол бросили сотни хрустальных шариков.
— Слушайте, — сказал незнакомец. — Слушайте и смотрите.
Он заиграл. Мария вспоминала потом лицо незнакомца, когда первая клавиша прозвучала под его рукой. Необыкновенная бледность покрыла его лоб, а в потемневших глазах качался язычок свечи.
Клавесин пел полным голосом впервые за многие годы. Он наполнял своими звуками не только сторожку, но и весь сад. Старый пес вылез из будки, сидел, склонив голову набок, и, насторожившись, тихонько помахивал хвостом. Начал идти мокрый снег, но пес только потряхивал ушами.
— Я вижу, сударь! — сказал старик и приподнялся на кровати. — Я вижу день, когда я встретился с Мартой и она от смущения разбила кувшин с молоком. Это было зимой, в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Смеялась, — повторил он, прислушиваясь к звучанию струн.
Незнакомец играл, глядя в черное окно.
— А теперь, — спросил он, — вы видите что-нибудь?
Старик молчал, прислушиваясь.
— Неужели вы не видите, — быстро сказал незнакомец, не переставая играть, — что ночь из черной сделалась синей, а потом голубой, и теплый свет уже падает откуда-то сверху, и на старых ветках ваших деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они похожи на большие тюльпаны. Вы видите: первый луч упал на каменную ограду, нагрел ее, и от нее подымается пар. Это, должно быть, высыхает мох, наполненный растаявшим снегом. А небо делается все выше, все синей, все великолепнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной.
— Я вижу все это! — крикнул старик.
Тихо проскрипела педаль, и клавесин запел торжественно, как будто пел не он, а сотни ликующих голосов.
— Нет, сударь, — сказала Мария незнакомцу, — эти цветы совсем не похожи на тюльпаны. Это яблони распустились за одну только ночь.
— Да, — ответил незнакомец, — это яблони, но у них очень крупные лепестки.
— Открой окно, Мария, — попросил старик.
Мария открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.
Старик упал на подушки, жадно дышал и шарил по одеялу руками. Мария бросилась к нему. Незнакомец перестал играть. Он сидел у клавесина, не двигаясь, как будто заколдованный собственной музыкой.
Мария вскрикнула. Незнакомец встал и подошел к кровати. Старик сказал, задыхаясь:
— Я видел все так ясно, как много лет назад. Но я не хотел бы умереть и не узнать… Ваше имя.
— Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт, — ответил незнакомец.
Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом.
Когда она выпрямилась, старик был уже мертв. Заря разгоралась за окнами, и в ее свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега».
И воцарилась тишина, в зале были истинные слушатели. И всё непредвиденное этого концерта произошло с маленькими слушателями, которые выбегали на сцену с цветами и не знали, кому же из оркестрантов их подарить.
В чём сила классики, спросите вы меня? Наверное, в том, что погружаясь в её глубину, в тот самый миг люди становятся по-настоящему свободными и равными.
Марат Гаджиев,
фото М. Шерматовой и С. Исрапиловой
