На площади у здания администрации Буйнакска стоят женщины с черными и белыми шарами. Через час они пойдут в аллею – к памятнику жертвам теракта. 20 лет назад, 4 сентября, в 21:30, рядом с пятиэтажным домом, в котором проживали семьи военнослужащих 136 мотострелковой бригады, взорвался грузовик с 2,7 тонны взрывчатки. Были разрушены два подъезда жилого дома, 64 человека погибли, в том числе 23 ребенка, 146 человек были ранены. Второй грузовик, в котором находилось еще около 100 кг тротила, стоял между военным госпиталем и жилым домом. Взрывчатку в нем обезвредили сотрудники милиции спустя два часа после первого взрыва. Часовой механизм был настроен на 01:30 5 сентября.
«Вот кто этот взрыв совершил!»
— Я смотрела телевизор, — вспоминает Фатима Гаджиева, заведующая детским садом №6 Буйнакска. — А у меня большая хрустальная люстра, и эта люстра вся вывернулась. Я думала сначала, землетрясение или газ взорвался, о чем угодно думала, но никак не могла представить, что взрыв. А потом поняла по вою сирен и людским крикам, что был взрыв. Я живу в одном конце города, а взрыв произошел в другом. Никогда бы не подумала, что ударная волна может дойти до моего дома – это же такое расстояние!
— Что происходило в тот вечер, словами не передать, конечно, — продолжает воспитатель детского сада Наида Буграева. — Мы даже не знали, это что было. Вышли, а кругом машины, сирены, движение – нас это очень напугало, а потом стали говорить, что там был взрыв, и все побежали туда. Мы могли только утешить людей, которые потеряли своих близких.
— Да утешить невозможно было! – говорит Фатима. — Это трагедия мирового масштаба, погибли дети, воспитанники наши, родственники, соседи, друзья. Это невосполнимая утрата и для нас, и для всего города. Как будто вчера случилось. 20 лет прошло, казалось бы, а вот все еще рана не затянута. Мой муж только пришел домой из больницы с дежурства, но как узнал, туда побежал — и бегом расчищать завалы, вытаскивать людей, эвакуировать.
— У кого были машины, все ездили туда, в гостях у нас сидел брат, а он — водитель маршрутного такси, тоже сразу поехал, — рассказывает Наида. — Вернулся поздно ночью, рассказывал весь ужас, который видел: кто-то без головы, у кого-то прям наружу всё, что внутри, вывалилось.
— В домах никого не осталось, ринулись помогать пострадавшим. Весь город там был, даже школьники – 10-11 классы разгребали завалы. Никто не остался безучастным, все были на дежурствах и принимали раненых. Психбольница, горбольница, поликлиника… очень много раненых было, очень! Сейчас вспоминаю — и такая дрожь. Очень страшно! Дети, ни в чем не повинные дети, как можно было?!
До утра люди расчищали завалы. Я, например, воду таскала, чтобы отмыть раненых от грязи, но почему-то воды не было. У кого-то же запасы воды должны быть.
— Сзади частный сектор, эти дома тоже были повреждены, — вспоминает Наида.
— Дети просили пить, потом мы пошли в магазин и купили ящики воды.
Подруга у меня тогда ушла… 30 лет ей было, бесподобный человек! Дети остались, муж на дежурстве был в больнице, он врач, а вот ее нет, — говорит Фатима.
— Еще жена нашего знакомого ребенка там потеряла.
— Да, она потеряла, а сама – вся в осколках стекла была. Во все тело вонзилось, до сих пор она вытаскивает эти осколки.
— Тогда не до драгоценностей было, которые в доме остались. Хотя в тот момент, оказывается, были такие люди, которые могли все это забирать.
— Были мародеры, да.
— Говорят, что были.
— Не говорят, что были, а были. Я помню, Абдурагим рассказывал, шестерых сразу забрали – они ковры таскали, телевизоры. Во все времена находятся люди, которые хотят нагреть руки на чужом несчастье. К счастью, таких людей мало.
Спрашиваю, знают ли о судьбе осужденных за взрыв. Фатима вспоминает о террористе по прозвищу Тракторист.
— Он раньше работал в колхозе трактористом, и его все так и звали потом, – рассказывает она.
— Помню, я была на улице, — дополняет Наида, — подъехала машина. Вывели оттуда мужчину – все лицо избитое, и полицейский прикладом так ударил и говорит: «Вот кто этот взрыв совершил!» Я еще про себя подумала, если это он, конечно, убить не жалко, а может же, не он. Немало же таких подставляют.
— Немало, к сожалению, — соглашается Фатима.
— И вот не знаю, жалеть или не жалеть его. Но ему, конечно, не посчастливилось, так его прикладом били.
— Тех, кто бьет, тоже не оправдываю. Как можно? Есть суд, есть мера наказания, как можно физически расправляться с людьми, кто тебе дал право кого-то бить, даже если он террорист?!
— Посмотришь на лицо и не скажешь – террорист таким бедолагой не будет, я так считаю.
— Отправьте его на рудники – пусть приносит пользу государству, пусть на самом тяжелом месте работает, но бить… Получается, ты уподобляешься этому террористу, если бьешь. Чем ты лучше него?
Двадцать лет — близко
Приходим в аллею. И не сразу понимаем, что именно здесь взорвался дом. Все руины стерты с лица земли. Вместо них – плиты. О случившемся напоминает дом напротив, который, по словам военнослужащих, давно должен быть снесен из-за ветхости. Но снесли другой.
— Тут рядом еще один дом стоял, он не должен был быть снесен, — объясняет военнослужащий 136 мотострелковой бригады Руслан Абакаров. — Он не пострадал вообще. По решению суда должны были снести этот, но почему-то здесь люди живут. Дома по бумагам нет. Нам обидно, мы много раз поднимали этот вопрос. 20 лет прошло, когда вижу такое отношение к месту памяти, понимаю, что и тогда было безразлично, и дальше так будет. Не надо что-то делать для галочки, делайте для людей, память чтобы была, чтобы наше поколение могло дальше вспоминать об этих днях. Это может в любой момент произойти. Надо быть бдительным, и отношение должно быть соответствующим.
Он жил с родным братом – тоже военнослужащим 136 бригады – в четырехкомнатной квартире. За все утраченное имущество им возместили 150 000 рублей.
— Мы получили мизер от государства. И не всем так выделяли, в зависимости от того, сколько у тебя членов семьи было. На тот период сумма выделялась по количеству прописанных людей в квартире, — говорит Руслан.
В результате взрыва Руслан Абакаров потерял родителей, невесту и племянника. Его родной брат – жену и сына. Руслан был в гостях, а его брат – в Ботлихе по служебному заданию.
— Я лично похоронил отца и мать, невесту и племянника, отец мой — тоже бывший военнослужащий дивизии, дислоцированной в Буйнакске. Во время взрыва нас чисто случайно не было дома, мы были в гостях. Мой брат был в Ботлихе в это время и тоже потерял жену и сына, пока защищал Родину. Но никто не защищал наши семьи, вот это обидней всего, — делится с нами Руслан.
Он жалуется на неухоженный вид вокруг памятника.
— Нужно место памяти привести в надлежащий вид. Посещая его 20 лет, мы видим, что даже скамейка не покрашена, деревья высыхают, нет никакого ухода. Об этом не надо вспоминать в юбилейный день, надо каждый день вспоминать. Все-таки это такая утрата. И нам, лицам, которые пострадали, обидно вот это видеть. Хотелось бы, чтобы глава города и все остальные уделяли больше внимания этому месту.
Яхья Мидеев – на тот момент начальник склада автомобильного имущества 136 бригады – был в автопарке во время взрыва, занимался разгрузкой.
— Услышал взрыв, прибежал сюда, а здесь темно, ничего не видно, дома нет посередине. Жену потерял тогда. Трое детей остались — они были в уцелевшей части дома. Сыну было 10 лет, дочкам по 13 и 14, — вспоминает Яхья.
— Очень обидно, – вспоминает Алиасхаб Сайпулаев, проработавший 48 лет мастером на Буйнакском агрегатном заводе. — Люди спали, дети спали, не дай Бог другим такое. Помню горе людей, помню крики людей, мы никогда не ожидали, что у нас в Буйнакске такое может быть. Мой Темирхан был в госпитале дежурным, поэтому спасся, а дети и жена — дома. Дочь моей троюродной сестры и ее трое детей погибли. Я — атеист, но даже я молился, когда сюда пришел. Все молились.
— Сначала свист был такой – щи-и-ит, потом взрыв. Я напротив этого дома живу. Я тогда еще смотрел телевизор и присел, в этот самый момент раздался взрыв. Все стекла с окон полетели. Это было после девяти, как сейчас помню, тогда шла телепередача Доренко. Был запах такой неприятный, горючий. И люди выбежали, руками всё разгребали. Такой котлован здесь был тогда. Всё в развалинах, – рассказывает очевидец, который не представился, но и не захотел молчать.
***
В аллее у памятника жертвам теракта зачитывают вслух фамилии погибших. Они повторяются – Рамазанова, Рамазанов, Рамазанов, Рамазанов… И пока ты стоишь и слышишь одну и ту же фамилию несколько раз, кажется, будто земля уходит из-под ног. Двадцать лет — близко.
Минута молчания сопровождается стрельбой из автомата.
Играет оркестр. Дети, взрослые и старики возлагают цветы к памятнику.
«Я помню…»
Асият Магомедова
Для меня Буйнакск всегда был серо-коричневым. Сейчас, спустя двадцать лет, он таким же серо-коричневым и остался. Я не помню ни единого уголочка этого города, только палитру, в которую он окрашен, и пятое сентября. Мне было восемь, и мы с мамой пришли на место взрыва на следующий день. Первое, что мне запомнилось, – это гора. Огромная серая гора бетона, которая уходила куда-то ввысь, а на фоне этой горы — голубое небо. Мне тогда почему-то показалось, что за этой горой есть что-то интересное или там вообще край мира. А может, и море. Помню, что было грязно и ходить неудобно, и я смотрела на все это, думая: зачем мы сюда пришли? Еще помню кучу каких-то тряпок и серые от бетонной пыли одеяла. Мама была рядом, но сейчас, когда я вспоминаю это, есть какое-то стойкое ощущение того, что пришла туда одна. Мне одновременно хотелось уйти и заглянуть все-таки за эту гору. Помню свою растерянность, такую же я увидела на мероприятии, посвященном двадцатилетию трагедии. У детей, которые сжимали в руках голубей и шары.
Мама говорит, что было слышно взрыв и мы даже выбежали посмотреть, что же случилось. А я такого совсем не помню. Очень хорошо помню грохот «Града» и как бежала к маме с папой посреди ночи. Мы с мамой подумали, что инопланетяне напали, а папа сонно махнул рукой на нас, неразумных, и, перевернувшись на другой бок, сказал: «Какие инопланетяне? Это «Град» всего лишь стреляет». Оказалось, «Град» стрелял по боевикам в Карамахи, а это в двадцати шести километрах от нашего дома.
Помню звуки выстрелов под окнами и как мы с мамой прятались в туалете. Мама уверяла меня, что стены там крепкие, их пули не пробьют. Мы тогда подумали, что это ваххабиты напали на военный городок. Помню гул «Летающей коровы» (вертолет МИ-26). Помню верблюда, который однажды забрел во двор и жевал свежевыстиранное белье, и солдат, смешных, которые пытались на этого верблюда взобраться.
Помню взрыв гранаты однажды ночью и соседку из ближнего дома, которая жаловалась, что ей выбило окна, и потом ухо еще, которое лежало у развешенного белья. Я помню даже вкус черных ягод, которые по-нашему называются «миар», ветку, с которой мама обязательно их срывала, когда вела меня в школу. А вот тот взрыв ну совсем не помню.
Мы жили в поселке Герей-Авлак, это в паре минут езды от Буйнакска. А папа каждый день ездил в Буйнакск на работу, в ту самую 136 мотострелковую бригаду. 4 сентября он сидел в гостях у друга напротив дома, который взорвется менее чем через час. Потом он вспоминал, что машину, на которой они отъехали, подбросило от ударной волны. Говорит, подумали, что на полигоне артиллерийские стрельбы. Вспоминал женщин, которые кричали и плакали; военкома, который стоял в сторонке и смотрел, как разбирают завалы. У него в этом взрыве погибли жена и дочь.
Папа говорит, в тот день произошла странная вещь. Совещание, на котором должны были быть командиры дивизионов и батальонов, сдвинулось по времени. Офицеры, которые должны были вернуться домой как раз ко времени взрыва, остались на совещании. Кто-то важный не пришел или опоздал, и комбриг провел совещание позже. Поэтому офицеры к положенному времени домой не вернулись, зато вернулись дети, играющие во дворах, старики, дома были женщины.
Вчера меня потрясло то, насколько же маленьким, оказывается, было это место. Мне, восьмилетней, эти руины и гора казались настоящим Эверестом, а в какой-то момент — что это целый город разрушен. Сейчас смотришь на мемориал и думаешь, как там вообще могли уместиться дома? Как на таком крошечном пятачке судьбы десятков людей сделали крутой вираж? О том, что был взрыв, напоминает только единственный, уцелевший с тех времен, дом. Странный дом, в котором и люди живут, и всё еще спустя двадцать лет зияют черные оконные дыры.
Справка
В марте 2001 года Верховный суд Дагестана вынес приговор. Суд счел доказанным, что взрыв был совершен по прямому указанию Хаттаба. Иса Зайнутдинов и Алисултан Салихов были приговорены к пожизненному заключению, члены банды Магомед Магомедов и Абдулкадыр Абдулкадыров получили по девять лет. Еще двое подсудимых Зайнутдин Зайнутдинов и Махач Абдулсамедов были отпущены: их приговорили к трем годам колонии, но амнистировали прямо в зале суда. К тому моменту в розыске оставались Шамиль Омаров и Зиявутдин Зиявутдинов. Уже в мае 2001 года в Казахстане был задержан Зиявутдинов, а в апреле 2002 года суд Дагестана приговорил его к 24 годам лишения свободы. Шамиль Омаров, возглавлявший ранее «дагестанскую диаспору» террористов, по данным оперативников, был убит в январе 2001 года.
Террористический акт в Буйнакске был частью серии терактов, осуществленных в российских городах 4-16 сентября 1999 года. Вскоре после взрыва в Буйнакске, 9 и 13 сентября, произошли взрывы в Москве — на улице Гурьянова и на Каширском шоссе, а 16 сентября взрыв прогремел в Волгодонске Ростовской области.
13 сентября 1999 года в России был объявлен днем общенационального траура по погибшим (в тот день произошел третий взрыв в доме на Каширском шоссе в Москве).
4 сентября 2000 года на месте взрыва в Буйнакске был открыт памятник его жертвам.
Патимат Амирбекова
Читайте также «Что нам купить на твои деньги, бабушка?» – «Оружие!» Вторжение боевиков глазами очевидца
«Молодежка» в соцсети «ВКонтакте»: https://vk.com/md_gazeta
«Молодежка» в Facebook: https://www.facebook.com/mdgazeta/
«Молодежка» в «Одноклассниках»: https://ok.ru/mdgazeta