Марат Гаджиев
Льва Толстого, 4,
Карагач у ворот.
Там в знакомой квартире
Кто-то чуждый живет…
Владимир Луговской
Нарастающий ритм гитары и голос жёсткий, с надломом. Комната заполнялась тяжёлым голосом из колонок. Только сегодня записи с магнитофонной кассеты восьмидесятых годов Наталья Криштопа понесла в студию и ей сделали «оцифровку».
Женщины неожиданно замолчали, и было так тревожно и от песни, и от живой тишины. Каждый из них любил этот голос, но сегодня он звучал незнакомо, таинственно, как будто летел с другой планеты.
— Да нет… Это не может быть Джамал. Он был мягкий, радушный и говорил по-другому…
Странная встреча. И песня на стихи Луговского, любимого поэта Джамала, включенная перед уходом, вырвала нас из меланхоличного спокойствия. В гостиной у Луизы Карповны в Фонде культуры собрались женщины разных профессий и судеб, но связанные дружбой с Джамалом Магомедовым. Моё мужское присутствие казалось здесь неоправданным. Это был их Джамал, брат, друг, коллега…
А для меня? Моё случайное знакомство на последнем году его жизни можно не принимать в расчёт.
В эти первые октябрьские дни неслучайно тревожно. Неслучайно…
Двадцать лет назад ушёл из жизни историк, поэт, бард Джамал Магомедов.
Мне нечего вспомнить, кроме двух встреч в редакции. Он готовился к операции (как потом мне сказали в лакской газете «Илчи»). Я встретил его в коридоре третьего этажа. Лицо было земляного цвета, и улыбка была совсем не та, которую я запомнил во время застолья в кабинете у Гаджи Абашилова за год до этого.
Таких посиделок у шефа было множество – он любил принимать людей, и публика была самой пёстрой. Когда смотришь на случайные фотографии, удивляешься соседству за маленьким столом таких разных людей. Но глаза худощавого Джамала я запомнил сразу.
Все легенды об этом человеке, к сожалению, я стал узнавать после его смерти. И они прибавляются в мой архив до сих пор. И вчера на вечере памяти услышал с десяток воспоминаний разных лет.
«Джамал бывал на всех похоронах. Как-то его увидели на похоронах одинокой русской учительницы. Он активно распоряжался и потом нёс сам гроб к могиле. Один из сотрудников института истории, заметив его на кладбище, спросил Джамала:
— Это твоя учительница или соседка?
— Да нет. Просто, представляешь, женщина умерла, а её похоронить некому».
Друзья Джамала вспоминают его спустя годы и говорят так, будто только что с ним распрощались. А прошло двадцать лет… И моих лет в журналистике.
…
И тяжелый, как гири,
Голос грома зовет:
Льва Толстого, 4,
Карагач у ворот!
11 мая 1956
Абдурахман Юнусов (Дагестан, г. Махачкала)
СОЗВЕЗДИЕ ДЖАМАЛА
Вот так друзья мои взлетали в вечность,
С любовью в сердце, с песней на устах.
Достоинство храня и человечность,
С бессмертною улыбкою в глазах.
Звёзды не умирают. Они гаснут, но ещё долго-долго свет их идёт к нам…
Некоторые люди подобны звёздам. Они продолжают дарить нам свет…
Таков Джамал. Он был человек светлый. Он ушёл, но ещё долго будет оставаться в сердцах друзей. Ибо его невозможно представить в отрыве от людей, которые его любили и которых он бесконечно любил…
И если сравнивать людей со звёздами, то надо говорить о созвездии Джамала.
Джамал – историк, археолог, журналист. Джамал – поэт, автор и исполнитель собственных песен. После окончания исторического факультета ДГУ он несколько лет работал в археологическом отделе и в отделе энциклопедии ФАН СССР. Джамал с 14 лет бывал в геологических и археологических экспедициях, работал некоторое время на Дагестанском телевидении, где со своей утончённостью и интеллигентностью пришёлся «не ко двору».
В последние годы он увлечённо работал в Дагестанском объединённом историко-архитектурном музее. У него всюду были друзья. Они любили его, а для Джамала не было категорий выше дружбы и любви…
Кажется, что он ушёл не совсем, что вот раздастся звонок, и он появится на пороге вашего дома: с неизменной улыбкой, такой доброй… Нам всегда казалось, что он излучает свет – свет добра. Он оставил нам свои песни – очень открытые, искренние. Он оставил стихи – чистые, пронзительные, полные любви и мудрости.
Цветы и сердца отдавайте друг другу
И будьте всегда молодыми.
И я вас молю, простирая к вам руки:
«Любите друг друга живыми!»
—————————————————————————————————————
ДЛЯ ТЕБЯ
Вся жизнь моя была сплошной ошибкой.
Ошибся, появившись я на свет.
Ошибся, что взирал на всё с улыбкой,
Ошибся, спотыкаясь с ранних лет.
Ошибся, когда выбирал дорогу,
Ошибся, что свернул с неё тотчас,
Ошибся, когда, в кровь стирая ноги,
Свои ошибки проклинал не раз.
Ошибся в той, единственной, которой
И помыслы, и сердце доверял.
Ошибся и в других, которых вскоре,
Приобретя на миг, уже терял.
Вся жизнь моя была сплошной ошибкой.
Но в миг один-единственный, когда
Сплелись в тебе надежда и беда,
В тебе тоска и боль, и страсть, и святость
Друг друга пересилить не могли,
Я появлялся, как из-под земли,
И приносил в своих ладонях радость,
И озарял лицо твоё улыбкой.
Да, жизнь моя для всех была ошибкой…
Она была улыбкой для тебя.
1964 г.
КАЗИКУМУХЦУ
Вобрал в себя ты соль родной земли,
Вобрал в себя ты множество ремёсел.
И сквозь века, сквозь много зим и вёсен
Ту память твои руки пронесли.
Та память, воплощённая резцом,
Хранящая орнамент арабесок,
Пришла к тебе от дедов и отцов,
И лик той памяти и вдохновен, и резок.
Непостижим Талант и Красота,
И вдохновен резец непостижимый,
И сердца вдохновенна одержимость.
Но суть Прекрасного – всегда есть простота.
Нет в том труде путей непогрешимых,
Но главный есть итог – неповторимость.
1972 г.
МОИМ БЕССМЕРТНЫМ ДРУЗЬЯМ
Опять ко мне пришла пора бессонная,
Тревожит память вереницу лет.
Вновь всматриваюсь взглядом воспалённым
В глаза друзей, которых больше нет.
Вот медленно над лагерем светает,
И солнце над палаткою встаёт,
И будит песней нас Дибир Атаев,
Про спящих у костра друзей поёт.
И вот застолье шумное, гитара
Уже трепещет, дух цыганский чуя.
Плывут цыгане в голосе Эльдара,
По шумной Бессарабии кочуя.
И в памяти чеканно и сурово
Звучат стихи про боль и горечь нашу.
Вот так рождалось песенное слово
В душе отважной верного Гунаша.
Мне не забыть летящей автострады
И недоговорённые слова.
И ту улыбку светлую Асада,
Что навсегда в душе моей жива.
Вот так друзья мои взлетели в вечность,
С любовью в сердце, с песней на устах,
Достоинство храня и человечность,
С бессмертною улыбкою в глазах.
1974 г.
МОНОЛОГ ПРИ СВЕЧАХ
Я любил смотреть, как свечи тают,
Тихим треском наполняя дом.
Как неспешно, мягко оплывают,
Чуть дрожа оранжевым огнём.
Эти отблески дрожащих язычков,
Как большие птицы, трепетали.
И вплывали в глубину моих зрачков
Женской неразгаданною тайной.
Зажигали мы их наудачу
И не замечали в суете,
Что они, как люди, горько плачут,
Оплывая в смутной темноте.
Догорают свечи, как калеки,
Где былая красота и стать?
Эх вы, свечи, свечи-человеки,
До чего ж вам больно умирать!
Я любил смотреть, как свечи тают,
И теперь люблю, но грустно мне.
Я ведь тоже тихо догораю,
Таю, таю в чуткой тишине.
От свечи останется подсвечник,
От меня останется свеча.
Ты зажги её и станет легче,
Только спичка больно горяча.
18 – 19 августа 1976 г.
* * *
Не ходите в больницу,
Не ходите ко мне!
Я подстреленной птицей
Бьюсь в мучительном сне.
Исковеркан, изломан,
Боль скривила мне рот.
Я пытаюсь со стоном
Крылья вздыбить в полёт.
Мне б подняться над лесом,
Мне б над морем взлететь.
Мне бы спеть ещё песню,
Мне бы песню допеть.
Воспарить над горами
В голубой вышине.
Пролететь над кострами,
Где поют обо мне.
И на землю спуститься,
И её обогреть.
И с друзьями проститься,
А потом умереть.
Но не слушают крылья,
Перебитые влёт.
Боль навеки закрыла
Исковерканный рот.
Значит, песне не взвиться
В голубой вышине.
Не ходите в больницу,
Не ходите ко мне!
1976 г.
* * *
Безветрие. Тишь.
В голубом – голубое.
Солнца огненный диск,
Как камертон, вниз,
Раскаленный от зноя.
Звуки-лучи устремились –
К земле устремились,
Земля напряглась,
Как будто ждала грозу.
А звуки слились,
И песнь родилась.
Здесь, на земле, внизу.
1967 г.
Джамал Магомедов