На станции выйду случайной. Засохший куплю бутерброд. В засаленном френче начальник Печально рукою махнёт… Игорь Волгин
Пироги в четверг так и не удалось попробовать. И звонок подруги Фатимы Гаджибековой не смог вернуть в Махачкалу, за лобовым стеклом – серпантин грунтовки, ведущей в Кубачи. Асфальт закончился в райцентре Уркарахе, остальной путь мы буквально ковыляли на нашем «джипе». В машине – четыре дагестанца и немец Райнер.
Ария восточного гостя
Из города мы уезжали под дождь, и в Кайтагском районе нас принял в свои лапы туман…
Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten,
Die früh sich einst dem trüben Blick gezeigt.
Versuch ich wohl, euch diesmal festzuhalten?
Вы вновь со мной, туманные виденья,
Мне в юности мелькнувшие давно…
Вас удержу ль во власти вдохновенья?
И. Гёте «Фауст»
Райнер Хаунрайтер, советник посольства Германии в Москве, на русском разговаривает вполне сносно, но понимает значительно больше. Я так думаю!
И к нам он приехал, чтобы понять… что за Дагестан? Возможно ли здесь безопасно строить бизнес?
Его смело можно назвать восточным гостем, хотя родился он в Кёльне. Представляясь, спросил, говорю ли я на фарси. В его биографии, как оказалось, – Египет, Ирак, Афганистан.
Встреча состоялась в среду в Издательском доме «Мавраевъ», и тихой её не назовёшь. Немца сопровождала писатель Алиса Ганиева. Она как переводчик сидела рядом с ним, напротив нашей культурной когорты.
Журнальный стол со сладостями разделял зону общения, как пограничный столб. Он был притягателен, но не первостепенен. Чай остывал в чашках – собравшиеся лишь изредка щипали виноград и насыпали в пригоршню орешки. Да, орешки шли хорошо.
Разговор с Райнером прерывался спором участников встречи между собой. О любви к Родине, о бытовом национализме, коррупции, о взрывах и террористах высказывались диаметрально противоположные взгляды.
Дагестану досталось, и в этом нет ничего удивительного, слишком многое сошлось в нашем настоящем. Меня отвращает неконструктивная критика, основанная на досужих разговорах. Быть критичным, и в первую очередь к самому себе. А так, чтобы выделиться, привлечь внимание, удовлетворить натуру. Когда вокруг столько почитателей, юных, «лайкающих». Стоит повнимательнее присмотреться – и вы обнаружите холодную пустоту, которую невозможно ничем удовлетворить. И свершись всё немедля, как хочет оный – мир точно не станет добрее.
Думаю, улыбающемуся Райнеру выдался насыщенный вечер. За его вопросами пошли наши. Мы не церемонились, спрашивали в лоб о позиции Германии по Украине, Афганистану и, конечно, Крыму…
Райнер признал, что многие политические шаги Германии последних лет не выдержали испытание временем и сейчас что-то пересматривается. Но почему европейцы не могут признать и за Россией такое же право на ошибку?
Население Крыма пошло на референдум и голосовало точно так же, как это делали шотландцы или каталонцы – демократично! Ошибки прошлых руководителей – Хрущёва и Ельцина – были исправлены благодаря волеизъявлению самих крымчан.
В спорных вопросах Райнер ловко переходил от государственных позиций к собственным. Такая манера беседы выдавала в нём опытного дипломата.
Завтра будет лучше, чем вчера!
Райнер Хаунрайтер признался, что своё знакомство с Дагестаном начал с книги Фритьофа Ведель-Ярлсберга Нансена. Другой исторической информации он не нашёл. Чтобы восполнить пробел, директор Издательства «Мавраевъ» Рабадан Магомедов и директор Музея истории города Махачкалы Зарема Дадаева подарили гостю свои книги и альбомы. Альбом проекта «К» и газета «Горцы» тоже поместились в сумку Райнера. Писатель Саид Ниналалов, участвовавший в беседе, предложил начать знакомство с Дагестаном с аула Кубачи.
Прощаясь, Райнер с улыбкой заметил, что давно привык говорить «иншааллах», а теперь учится говорить «дай Бог». Да, новый день покажет!
Так что там Гёте писал о вдохновении?
Былым ли снам явиться вновь дано?
Из сумрака, из тьмы полузабвенья
Восстали вы… О, будь, что суждено!
В Дахадаевский район мы ввезли лёгкие хлопья снега.
Туман остался внизу и открыл шапки ближайших гор. Низенькие деревца, схваченные инеем, и припорошенная дорога, казалось, будут бесконечны. Саид, чувствуя нарастающее в машине нетерпение, поворачивался к нам и подбадривал:
— Ещё несколько поворотов и километров будет. Вон, смотрите, на той горе, выше белой полосы — Кубачи. Сегодня базарный день.
Райнер периодически протирал стекло двери, чтобы увидеть горный ландшафт. Наш разговор в машине перескакивал с одной темы на другую, и все они так или иначе связаны с дорогой и человеком. Что принесла цивилизация в наши суровые горы? Удобства и комфорт обернулись горами мусора. Он накапливается быстрее, чем эти блага, стал неотъемлемой частью пейзажа самых отдалённых сёл. Мусор невозможно стыдливо прикрыть забором, как в городе, с ним надо что-то делать.
Райнер рассказал, что в Германии эта проблема стояла остро и им понадобилось лет десять, чтобы решить её во всех аспектах.
Я вспомнил новогодний репортаж из Берлина, увиденный несколько лет назад, как городские службы собирают выброшенные ёлки. Хвою добавляют в угольный кокс, и такие брикеты при сгорании дают больше тепла и меньше загрязняют воздух.
Есть и у нас примеры бережного отношения к своей природе. Некоторые главы сел приобрели оборудование для измельчения пластикового мусора и договариваются с предприятиями по его дальнейшему использованию. Но в большинстве случаев собирают и вывозят за пределы села, грубо говоря, кидают в овраг. Очень хочется, чтобы власти на всех уровнях обратили внимание на эту острейшую проблему и как-то стали решать.
Символами мусорного кошмара стали плотины водохранилищ и водопады, куда приезжают поглазеть и отдохнуть. Агачаульская свалка, дым которой никуда не спрячешь, – он во власти наших сильных ветров. Но главный мусор – в головах людей, жителей нашей республики. Неужели не надоело жить в свинарнике, в грязных подъездах, ходить по заваленным отходами улицам?
Мы часто сравниваем жизнь в той же Германии и нашу. Кто-то жаждет свалить туда и зажить безбедно и свободно. Тысячи людей проходят месяцы проверок, чтобы получить статус беженца. Основная часть мигрантов, если верить Райнеру, получая вид на жительство, присоединяется к своим этническим группам. Эти люди не меняются, а лишь подстраиваются под новые условия.
Что это — немецкая наивность или слепая уверенность в силе своих законов, традиций, которые веками перемалывали человеческий материал?
Так, может, не бежать за тридевять земель, а решать проблему на месте, ещё лучше – в своей голове? Интересно, хватит ли нам любви к своей земле, чтобы не довести ситуацию до абсурда? Пропагандистскими акциями не закроешь нашу ужасную действительность. И беда не в том, что у нас иногда взрывают, а в том, что почти всё коррумпировано. И это, к сожалению, знают даже дети.
Что сказать вам по поводу рисков, господин Райнер? Вот живём здесь: варимся в дагестанском соку, что-то строим, работаем творчески… Но так ли это интересно вам, иностранцам?
Всё тихо-тихо
Третий раз я в Кубачах в зимнее время. Такова судьба, такое правило попадания. И на белом – всё отчётливее и шире.
Базар уже сворачивался. Фрукты в ящиках, одежда на стенах и покрывалах, расстеленных вдоль улицы. Женщины в тёплых накидках кате поверх белых платков казов похожи на стрекочущих птиц. Быстрый говор, смех, крики, сигналы разворачивающихся машин. По центру базарной площади встал осёл — и ни туда ни сюда.
Возможно, так было не всегда. Я верю Саиду, что всё обязательно войдёт в своё русло — будут асфальтовые дороги и у базара появятся свои стены, а на кубачинском комбинате закипит работа. Нехорошо, что люди торгуют вот так, с земли. Неправильно, не по-кубачински.
Землю подморозило. Снег ласково касался лица, падал на крыши, очерчивал изгибы стены, выравнивая любые изъяны каменной кладки.
<…>
Так осматриваю я
Каплю каждую с небес,
Может, упадет с дождем
Талисман моей любви,
Так считаю по весне
Каждый стебель на полях,
Может, выйдет из земли
Фиолетовый цветок.
Где ты, беспечный Омарла, влюблённый урахинец?
Мы идём и хрустим вслед за Саидом к одной из круглых башен — Алиса вся в чёрном, Райнер в берете, водитель в капюшоне, я с блестящим черепом.
Cторожевую башню Къунахъла калъа, построенную в V веке, реставрировали, и это замечательный факт. Племянник Саида, Рабадан, принёс ключи от входной двери, и мы завалились внутрь.
— Всё тихо-тихо!
Саид успевал общаться по телефону. А мы просто влетели по чреде деревянных лестниц башни. В голове всплыла картинка с Саидом. Не помню, он был уже директором комбината или нет. Был поплотнее в теле и очень занятым человеком. Говорю это без иронии. Мобильный аппарат в его руках вызвал у меня улыбку. Он беседовал с отцом, периодически отвлекаясь на звонки. Сегодня это обычное дело — жить с телефоном. Как быстро всё устаревает, но память хранит случайные фразы и образы давно ушедшего времени. Для чего?
Утрамбованные полы, узкие окошки по кругу, и так несколько этажей. Этажей пять вверх и два под землю. Круглые залы поделены пополам перегородками. Выход на крышу прикрывает деревянный щит. Райнер отодвинул доску и вылез наружу. После тёмного склепа небо показалось вдвое ярче и роднее. Кубачи почти весь просматривался с этой смотровой точки. Зимнее убранство домов не могло скрыть от нас границы между старыми и новыми кварталами. Аул растёт, и его облик с разных позиций читается по-разному. Рядом стоит еще круглая башня кайла калъа. Здесь живет семья Акаевых, откуда она и получила свое название.
Любопытство Алисы завело нас в подвал, который состоял из двух полуэтажей. Фонарик телефона не спас меня от столкновения с потолком. Мой многострадальный череп получил новую кубачинскую метку, а шум в голове совпал с резонансом башни. Теперь мы одной крови!
Картошка в мундире
<…>
Наполнились чаши, запрыгали чаны,
Мучалы при первых лучах засияли,
И девушки нежные в сонных эретах
Упавшие перья зари разливали.
Мы зашли на чай к тёте Саида. Она самая старшая в его роде. Энергичная женщина что-то выговаривала Саиду по-кубачински. Он молча кивал головой и улыбался. За время нашего присутствия тётя Бике раз десять повторила племяннице Зейнаб «Зачем вы меня подняли!» Трудно было угадать, шутит она или всерьёз. Зейнаб, видимо, привыкла к этим разговорам и тоже отшучивалась.
Тётушка Бике действительно тяжело болела. Она не успокоилась, пока наша компания, включая водителя, не уселась в комнате. Потом, хромая, пошла к шаткому стулу. Я пытался предупредить её намерение сесть, но женщина отодвинула мою руку:
— Не бойся, я сама как этот стул.
На полу дербентские коврики, на полках мучалы соседствуют с эмалированными кастрюлями, над диваном гобелен туркменского типа с портретом хозяйки и её сыновей, на журнальном столике блюдо с картошкой в мундире, к нему потянулись наши руки. Над всем этим пар и улыбающиеся лица. Райнер не отставал от нас и с удовольствием снимал распаренную кожицу. Зейнаб подала чай и заметила:
— Вы баракатные гости, снег нам привезли.
В Кубачах талый снег пополняет запасы воды.
Паровоз на колёсах
Одним столом не обошлось, через полчаса мы в таком же составе за роскошным столом Алибега Куртаева. Торжественность придавали два блюда узбекского плова. За едой звучали слова в адрес мастеров, хозяев, гостей и, конечно, традиционный «деркаб». Тост произвёл впечатление на Райнера. Он весь вытянулся, откашлялся в руку и изрёк примерно так:
— Пусть не взойдёт тот дуб, из которого сделают крышку для вашего гроба.
Да, немец ещё тот Гёте. Совсем не прост этот наш советник.
Алибег повёл нас в свою мастерскую на втором этаже.
Я заметил, что ювелиры любят подвалы или вторые этажи. Причём для настоящего мастера хватает маленького стола или даже подоконника, чтобы создать рабочую зону. И везде одинаковая картина: инструменты, болванки и полуфабрикаты. Редко когда можно увидеть готовые изделия, мастера работают под заказ. Алибег отправляет свои изделия в Москву.
Он пропустил нас в светлую комнату — и вот оно. Как могло так совпасть, друзья, дорогие мои экспрессовцы? Пока я во всех красках рассказываю про образ нового проекта «Кавказский экспресс», здесь, в Кубачах, полным ходом идёт его сборка. Остались какие-то детали, и поезд из золота и серебра будет поставлен на рельсы. Алибег продумал каждую мелочь, но главное, он работает на хорошем топливе. Сказать по правде, мне послышалось — на коньяке или спирте, а после выяснилось, что это самовар. Вода кипит, из трубы валит пар, и весело мигает красная лампочка – можно пить чай!
<…>
Вот и сбывается всё,
что пророчится:
Уходит поезд в небеса –
счастливый путь!
Ах! Как мне хочется,
как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть…
Владимир Высоцкий
От мастера Райнеру досталась серебряная пряжка с надписью Дагестан, а Алисе был примерен браслет. Но главным подарком для девушки стал кубачинский каз. Супруга Алибега успела накинуть платок на себя и нарядить одетую в чёрное гостью. Белый цвет торжествовал, и на его пространстве распускались лепесточки вышитых цветов:
Как — мысли текли, уходили и звали,
и тонкою нитью меня обвивали
к истоку души, где имя мне дали.
Как — пальцы срывались
и жадно искали
из пыли дорог и небесной вуали
горячие угли на ладах печали.
Как — солнце заходит
без тени сомнений
и золото мира к вершинам уносит
от вас, от меня, от того,
что могло быть.
Как — снег уже выпал
и ветки ломились,
на белое платье птицы садились
из ярких не пойманных снов.
Кубачинский комбинат, музей, школа и учитель
Это обязательный маршрут для всякого, кто приезжает в аул.
На проходной комбината мы прошли через вертушку, большую, похожую на тренажёр каратиста, и попали в длинный полутёмный коридор. В одном из цехов работал мастер. Напротив входа портрет Карла Маркса, он живее всех живых.
В коридоре история в лицах – портреты директоров, начиная с первых артелей. За фотографией Саида следовала дырка в стене. Видимо, нынешний директор забрал своё фото домой.
Музей, который в недавнем прошлом подвергался разграблению, открывает свою экспозицию старинной резной дверью. В её окладе использованы породы различных деревьев. Мастерство, с которым исполнена работа, поражает воображение. В неё вошли символы различных верований, как будто она собиралась на протяжении долгих времён. Рядом пристенный очаг с резным камнем и знаменитые литые казаны. В большой комнате, в стеклянных витринах, выставлены изделия известных кубачинских ювелиров, посуда, украшения. Среди экспонатов боевая сабля с двумя расходящимися лезвиями. На клинке вытравлены орнаменты и изображение персидского правителя Надиршаха. Рукоятка выполнена из кости, но заведующий музеем Ибрагим Гаджиев пояснил, что это современная работа.
Наш водитель родом из Унцукуля, и он не без гордости показал на столик с китайской вазой:
— А это наша, унцукульская, работа.
В недалёком прошлом музей возглавляла мама Ибрагима Хадижат Никаева, а папа его был главным инженером комбината.
В советское время на комбинате трудились сотни человек, а сейчас единицы. Сюда приходят мастера, чтобы выполнить работу на станках.
Мы заглянули в книгу отзывов, где последнее впечатление написано Главой республики. Кстати, последний анекдот в ауле тоже связан с его словами про дорогу!
А наша дорога — в школу. В прошлый свой визит мы с Камилём Чутуевым фотографировали в школе пожилого учителя Гаджиумара Бахмудовича Изабакарова. Он автор методики преподавания основ кубачинского искусства. Благодаря таким, как он, искусство мастеров продолжает жить и дети вместе с общеобразовательными предметами постигают секреты традиционных ремёсел.
В этот раз мы познакомились с молодым учителем рисования Бахтияром Шахаевым. Он убедил директора, что рисунок и композиция неотъемлемая часть профессии художника. Тем более что при поступлении в любые художественные вузы они принимаются на экзаменах. Изостудия работает первый год, и дети учатся рисовать натюрморты, пейзажи, иллюстрации к книгам.
Гаджиумара Изабакарова мы застали дома. Старик рисовал стенгазету для школы, посвящённую 70-летию Победы. Я уже знал о его сокровищнице и тянул всех открыть её для себя.
Гаджиумар Бахмудович всегда гладко выбрит, в костюме и своей знаменитой папахе. Он достал ключ и отворил металлические двери, ведущие в домашний музей. Сколько раз я видел снимки этой комнаты у различных фотографов и мой собственный. Все смотрятся собранно и колоритно. Иранские и китайские блюда плотно опоясывают стены. Он в обычной своей манере становится по центру и начинает говорить о самых ценных. В противоположном углу коврики, металлическая утварь, доспехи воинов. Он снял папаху и водрузил на себя небольшой шлем. Сквозь висящие кольца задорно выглядывал орлиный нос. Райнер цокал и восхищался, и учителю это было явно по сердцу.
День стремительно летел, и на дворе становилось темнее и холоднее. Наш унцукулец сильно нервничал. Он оказался прав, дорогу подморозило и нам предстоял трудный путь домой.
Операция «Розыск»
Спуски, подъёмы. У нас зимняя резина на липучках, но и она иногда не держит. Темнота наступила, и теперь только свет фар выхватывал кусочек жизни. Все были напряжены и смотрели вперёд. Редкие машины пропускали на спуске. Вот одна застряла, включив аварийку. Белая «Приора» мешала нашему движению, мы могли столкнуться. Заминка минут на десять. Наконец, она решилась взять подъём и исчезла в темноте. Потом мы проехали мимо другой с раскрытыми дверьми, и было видно, что пассажиры снуют рядом. Через сто метров по нашему движению проезжаем человека с поднятым воротником. Он не повернулся и, шатаясь, продолжал идти вперёд по направлению в Трисканчи.
Нам помигал проезжающий «Мерседес». Так водители предупреждают о постах на дороге. А что нам пост, у нас всё нормально.
Полицейский патруль нас остановил. Лейтенант представился и попросил показать документы. Простой формальностью не обошлось.
— У нас поступил сигнал на розыск, – сказал он и попросил по одному пройти в патрульную машину.
Саида все знали, но работа есть работа. Первым водителя, потом нашего советника. По словам Райнера, офицер был очень любезен, и он оставил ему свою визитку:
— Будете в Москве, заглядывайте в посольство.
Я предупредил, что девушку одну в машину не пущу, но мне показали на камеры внутри салона и пояснили: всё записывается.
А бояться надо было за себя. Моё журналистское удостоверение оказалось просроченным, и полицейский сделал запрос по моей личности. Не понятно, почему данные пришли по моему старому паспорту со старой пропиской. В прошлом году я по возрасту поменял документ. Мне было не до смеха. Я уже представлял, как нас повезут в участок, будут мурыжить и Райнер получит массу впечатлений о современном Дагестане. Но офицер предупредил меня об ответственности за подлог и отпустил.
— Не будем задерживать наших гостей. Постарайтесь впредь носить с собой действительные документы.
Дорога до дома прошла легко. Мы перемалывали эпизод. Выстраивали версии с задержанием пьяной компании. А я всё чертыхался про себя. Еще ни разу меня так не проверяли. Попался журналюга!
Впереди огни трассы. Ночь и беспрерывный дождь. Пятнышки цветов расползаются по лобовому стеклу и пропадают взамен новым. Мой взгляд растворился в пульсирующей справа зелёной точке. Что за зелёный горошек? Может, всего лишь заправка, дом, станция или это зелёный глаз белой птицы Зирихгерана?
<…>
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором,
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых – уста давно немые,
В глазах – огонь угаснувших очей.
Из последнего стихотворения Михаила Лермонтова
Советник благополучно вернулся в Москву и, наверное, готовит докладную записку наверх. Шпиона из него не получилось, а гость вышел отменный.
Марат Гаджиев, фото автора, а также использованы авторские стихи
