Мы сидели в кабинете директора Комсомольской школы и рассуждали о роли учителя в жизни каждого из нас. Многие учителя с любовью отозвались о своих первых учителях, но среди нас оказалась медицинская сестра, вспомнившая свою первую учительницу, которая за малейшее «правонарушение» наказывала учеников.
И Лейла Магомедовна вспомнила, как однажды она буквально на минуточку задержалась возле бака с водой, её мучила жажда, и в класс влетела последней после звонка. Учительница в ярости схватила её за уши и приподняла с пола. За ушами треснула кожа. И раны начали кровоточить. Боли были сильные, но Лейла боялась признаться матери, страшась её гнева. Шли дни, раны не заживали. И мать услышала, как дочь во сне стонала.
Узнав о причине стонов, она пошла за объяснениями к учительнице. Инцидент закончился тем, что учительница извинилась перед девочкой, но шрамы остались не только на теле, но и в душе Лейлы.
Принято считать, что у хорошего учителя — прекрасные ученики. И что детей нужно воспитывать только терпением, мудростью и любовью. Вряд ли кто возьмется оспаривать эти истины. Но я хочу написать совсем о другой методике воспитания. О моей первой учительнице – женщине злобной, ненавидящей детей. На мой взгляд, она ненавидела весь мир. Но именно она из всей школьной жизни запомнилась мне больше всего. Ее жестокое и презрительное отношение к нам, первоклассникам, и перевернуло мое представление о совершенстве мира.
Началось все первого сентября. Мне «по наследству» от родителей был передан огромный кожаный портфель. Я его набила до отказа учебниками, альбомами, ручками, карандашами. Мама подняла портфель и ахнула: «Ты что, его кирпичами набила? Такую тяжесть до школы не дотащишь, я его сама тебе туда принесу, но на линейку я опоздаю».
На вид я была тщедушным ребенком, но уже умела писать, читать, рисовать, а самое главное – умела думать и анализировать жизненные ситуации, так как мама мне все всегда объясняла и никогда не отмахивалась от моих «почему?». Одним словом, я к школе была подготовлена, что называется, основательно.
И вот наступило первое сентября. Сердце от волнения готово было вырваться из груди. Я с огромным букетом цветов примчалась в школу без взрослого сопровождения, так как считалась девочкой самостоятельной. Это, по всей видимости, и сыграло роковую роль.
Я долго искала свой класс, сердце от страха, что не найду, готово было вырваться из груди, я уже находилась на грани отчаяния. Когда, наконец, боязливо вошла в класс, то… учительница — тучная, неулыбающаяся, неповоротливая женщина в широком балахоне – буквально вытолкнула меня из класса, недобро буркнув:
— Даже в такой день опаздывают!
Я простояла всю торжественную часть окаменевшая и ничего толком не увидела и не услышала из того, что делалось вокруг меня. Мучила одна лишь мысль: неужели отныне я каждый день буду слышать этот грозный голос, буквально парализующий меня? И видеть это злое и некрасивое лицо?
Очнулась от своих тяжелых мыслей от громкого и злого окрика:
— Ты что, оглохла? Я тебя уже третий раз зову!
Учительница не назвала меня ни по имени, ни по фамилии.
Забегая вперед, хочу сказать, что она никого из учеников никак не называла. Вызывала нас к доске по номерам. Я отвечала на уроках под номером 12. Так она и говорила: «А теперь выйдет к доске номер 12». Объясняла это тем, что не хочет свою память забивать ненужной информацией, и тем, что все мы, ее ученики – неблагодарные и чёрствые существа, как только выйдем за порог школы, тотчас забудем об учителе, а значит, и она платит нам той же монетой и не желает тратить на нас свои душевные силы. Достаточно с неё и того, что она даёт нам знания. И научит нас жестокой дисциплине.
Учительница с легкостью могла дать подзатыльник провинившемуся, поставить его перед классом в угол. И вообще, она буквально изощрялась в своей ненависти к нам.
Все же вернусь к тому празднику. К 1 сентября. Шаткой походкой, с гудящей головой, я зашла в класс… и сердце у меня остановилось: мамы в классе не было, а значит, и портфеля. Я оказалась без книжек и тетрадок. В ту секунду я почувствовала себя парашютистом, которого вышвырнули из самолета без парашюта.
— Приготовьте тетради и ручки! – приказала учительница.
— А мой портфель у мамы, — еле выдавила я из себя заплетающимся языком.
— Портфель у мамы, а голова где?! – безжалостно выговорила учительница. – Интересно, чем ты собираешься заниматься на уроках? Мне бездельники здесь не нужны!
— Можно, я домой сбегаю?
Я бежала домой так тяжело, будто к мои ногам привязали пудовые гири. И будто наступал конец света. Когда влетела в квартиру и увидела нарядную и улыбающуюся маму, разрыдалась от обиды.
— Что случилось? – не на шутку встревожилась мама.
— Портфель, где мой портфель? – застонала я.
— Как — где? В школе. В твоем классе. В первом «А».
— Мамочка, в каком классе? Ты же обещала мне принести его в школу, где он?
— Я его принесла. Ты уже стояла на торжественной линейке, и я его поставила на стул твоей учительницы… Она мне даже кивнула головой, дескать, всё поняла. Я занесла портфель в класс, — голос мамы дрожал.
…Я шла обратно в школу никакая. За эти два часа я повзрослела и состарилась так, что возненавидела даже это четырехэтажное белое здание, называемое школой. А ведь на нем висел плакат «Добро пожаловать!»
Я плелась в школу через силу и ещё не знала, что это только цветочки, а впереди меня ждут такие «ягодки» — унижения и испытания, что не дай Бог никому из детей испытать.
Однако учиться я не разлюбила. Школу окончила с серебряной медалью. Университет — с красным дипломом. И работу свою люблю.
И всегда помню те уроки ненависти.
Вера Львова
