Я никогда не делил людей по национальному признаку и потому легко сходился с представителями всех национальностей. До сих пор в своих воспоминаниях не называл, какой национальности мой герой. Не буду делать это и впредь.
Хотя в некоторых случаях, когда тебе уже за пятьдесят, задумываешься и приходишь к выводу, когда не только по целой национальности, но и по отдельному населенному пункту соглашаешься со словами «из этого села почти не бывает порядочных людей». Я могу назвать несколько таких сел и привести в доказательство живые примеры. Но, конечно, могу и ошибиться.
Это очень щепетильный вопрос, и не будем принципиально его касаться. Тем более, потому, что национальный вопрос в Дагестане давно решен. И решен положительно.
У нас много смешанных браков. Бывают случаи, когда ребенок сам затрудняется определить, какой он национальности. Примером этому может послужить семья моего земляка, народного поэта Дагестана Сулеймана Рабаданова. Его старший сын Магомед женат на аварке, младший Батырай – на лезгинке. Старшая дочь Патимат замужем за даргинцем, одна из дочерей – за лакцем. Внук Шамиль женат на агулке, второй внук Абдул – на русской, а третий – на даргинке. Вот вам пример интернациональной семьи! Об остальных ее членах я мало чего знаю. Будь жив Сулейман, он точно бы гордился этим и всем бы рассказывал, какая у него многонациональная семья. Не будем об этом больше говорить.
Я расскажу о двух случаях из моей молодости, доказывающих правоту народной мудрости поговорки «с кем поведешься, от того и наберешься». Это касается всех национальностей: у всех есть и хорошие, и плохие люди. Главное здесь – с кем поведешься.
Случай первый
После армии, будучи студентом вечернего отделения филологического факультета ДГУ, мне пришлось днем работать. И работал я грузчиком на рыбоконсервном заводе. Было нас четверо молодых ребят. Двое работали до меня, четвертого привел я. Один из тех, кто работал до меня, считался старшим, бригадиром, что ли. Бригадир, так бригадир. Ну и приспособленный по тем временам к жизни был человек! Ничего не скажешь.
Нас очень часто посылали привозить томатную пасту со станции Инчхе (там были склады от завода). Наш старшой аккуратно вытаскивал банки из ящиков и в конце рабочего дня по дороге домой продавал. Томатная паста тогда считалась дефицитом, и ее хорошо покупали. Бригадир знал, кому предлагать.
В апреле нас отправили в Махачкалинский торговый порт за красной рыбой. Мы должны были выгружать из трюмов рыболовецких судов осетра и белугу и, погрузив в машины, отправлять на завод. Бригадир наш и здесь умудрялся выносить за день 15 — 20 кг рыбы через проходную порта при усиленном милицейском наряде и продавать там же, в порту.
Мы трое, конечно, сильно отставали от него в этом деле, но кое-что тоже имели.
Самое противное, что я и теперь не могу вспомнить без содрогания в сердце, это то, что после рабочего дня мы должны были выпить, стоя за ларьком и без закуски, по бутылке вина. Нет! Не сухого, а портвейна или вермута. Крепленые сладкие вина любил бригадир. Я же их терпеть не мог.
На этой почве я поругался с ним и ушел с этого «доходного места», по словам величайшего русского драматурга.
Случай второй.
Потом я устроился на работу помощником маляра на Махачкалинский пивзавод. Знаете, кто был маляр? Никогда не догадаетесь. Здесь я сделаю исключение и назову его национальность, хотя вы вряд ли поверите. Маляром был пожилой горский еврей. Вот вам самый короткий анекдот: еврей – маляр. Хороший был человек! Но…
Мы белили подвал пивзавода и по стеклянным трубам легко определяли, из какой бочки идет наверх готовое пиво. Снизу каждой бочки был маленький кран, а у нас в карманах — двухсотграммовые стаканы. Это было мое второе «доходное место». Но мне пришлось уйти и оттуда. Останься я на этих «доходных местах», я бы до сих пор не кончил учебу в университете.
Оказывается, после пива и вина уже к концу первой пары на занятиях я засыпал. Преподаватель старославянского языка Борис Скупский (он же автор двухтомного вузовского учебника по этому предмету) подходил ко мне, спящему, гладил по голове и говорил: «Спи, раб божий, спи. Экзамены не за горами». Об этом мне рассказывали однокурсники после занятий.
Самый трудный предмет для студента-филолога, я думаю, это историческая грамматика. Для вечерника и заочника тем более. Вел у нас этот предмет Селимов. Перед самой сессией он заболел, и его заменял Скупский. За несколько дней до экзамена он, зная, как занимаются студенты-вечерники, от сердечной доброты своей решил нам помочь: продиктовал все тридцать билетов с ответами.
Я записал все билеты и ответы именно на таких листах бумаги, какие приносил на занятия Скупский. На экзаменах он посадил нас за круглый стол и раздал нам по одному листу своей серой бумаги. А у меня все 30 билетов по возрастающей последовательности лежали в грудном кармане пиджака. В нужный момент их можно было пальцами подсчитать и вытащить именно тот листок, что нужен по номерам билетов. А на том листе, что дал мне преподаватель, я просто рисовал, вернее, делал вид, что пишу. Потом я легко спрятал этот листок и вытащил из кармана другой с готовыми ответами на все три вопроса. Скупский поставил мне «хорошо» и сказал: «Я знал, что ты усердно занимаешься дома, иначе бы не спал на занятиях».
Селимов, вернувшись на работу, остановил меня в коридоре и сказал, что я у него тоже получил бы не меньше «четверки». Может быть, и получил бы.
Вот так я в первый и последний раз в жизни использовал шпаргалку на экзамене.
Я никогда не готовился к занятиям по диамату, истмату и научному коммунизму, не конспектировал работы В. И. Ленина «Шаг вперед – два шага назад» и др. Я как будто знал, что это не нужно. И экзамен по одному из этих предметов мне пришлось купить. И это было в первый и последний раз в жизни. А по остальным же предметам я занимался нормально и сдавал экзамены вовремя.
Гаджимурад Раджабов