Как дагестанские мастерицы открыли «дом» для ковра и керамики
Об угрозе утраты традиционных народных ремесел в последнее время в Дагестане говорят много и часто, но мало кто понимает, что можно сделать для их спасения и с чего начинать. Ковровщица Зарият Гаджиибрагимова из Халага и мастерица по балхарской керамике Асият Мирзаева из Балхара начали.
Полтора года назад они открыли в Махачкале арт-пространство – мастерскую дагестанских ремесел «Чегери» – и стали (не побоимся этого слова) знаменитыми.
К ним, известным теперь многим как мастерицы Зарият и Асият, приходят на мастер-классы туристы, группы из школ и детсадов, семьи с детьми и просто жители города со своими гостями.
Мастерицы рассказали «Молодежке», как случилась их творческая коллаборация.
Зарият
«Сколько я соткала ковров за свою жизнь? Трудно посчитать»
– Как вам сегодня работается, разрываясь между фестивалями, выставками, мастер-классами, фотосессиями и общением с журналистами? Вообще, когда вы поняли, что этого всего у вас стало много?
– (Смеется).
(«Нас стало слишком много», – слышим смех и шутливый комментарий Асият.)
Как раз вчера мы с Асият говорили о том, что нас мало.
– А работы много…
– Да (смеется), работы много, и мы уже везде не успеваем, хотя мастерскую открывали, боясь (по крайней мере, я), что не будет желающих прикоснуться к этому ремеслу, но сейчас видим обратное. Мы, конечно, стараемся успевать, составляем график. Сегодняшний день, например, у нас очень плотно расписан: с утра мастер-класс, после обеда, и между ними вот с вами говорим. Стараемся ускорять ритм работы.
– Как вы познакомились с Асият?
– Мы познакомились на проекте минтуризма Дагестана. Он был направлен на обучение ремеслам школьников и детей в детских садах. Это был, если не ошибаюсь, 2021 год. Они искали мастерицу-ковровщицу для проекта, узнали через моего супруга (гендиректор Межгюльской ковровой фабрики Расул Гаджиибрагимов. – Прим. «МД»), что я умею ткать ковры, и пригласили меня принять участие. Вместе с Асият в течение двух-трех лет мы ездили по школам, рассказывали детям о своем ремесле, участвовали в выставках, и Асият предложила открыть вместе мастерскую. Так мы и открылись полтора года назад.
– Не ведете какой-то подсчет, сколько человек уже прошли у вас мастер-классы?
– Мы купили специально для этого журнал, но записывать туда не успеваем.
– Наверняка вы затруднитесь ответить, и сколько ковров соткали за свою жизнь…
– (Смеется). Сколько я соткала ковров за свою жизнь? Мне этот вопрос дети на мастер-классах часто задают, особенно школьники. Честно скажу – трудно посчитать. Я тку с пяти лет. Помогала маме, старшим сестрам. У нас в селе была фабрика, мама там работала ковровщицей, и мы после школы ходили на фабрику ей помогать. Дома у нас всегда стоял ткацкий станок: мы ткали для себя, для дома, на приданое нам, на продажу.
После замужества я не оставила это ремесло, ткала дома, это был мой дополнительный заработок.
– Читала, что вы с Асият мастерицы в пятом поколении…
– Мы говорим просто «мастера в поколении», потому что, к примеру, я не знаю, в каком именно – у нас мамы, бабушки, прабабушки… все занимались этим ремеслом, передавали его из поколения в поколение, так оно и дошло до нас.
««Давай тки быстрей, вечно ты отстаешь!» – такие замечания делать мама не разрешала»
– Какое у вас самое яркое детское воспоминание, связанное с этим ремеслом? Вы рассказывали, как однажды порезали себе палец.
– Помню, если кто-то из нас порезался – мама сразу поднимала: нельзя было, чтобы нитка испачкалась.
– А было такое, что кто-то из вас не хотел ткать и отказывался это делать?
– У нас в семье было семеро детей, и когда ковер ткался в многодетной семье, среди детей присутствовал соревновательный дух, и если ты медленно ткешь, отстаешь, старшие могли торопить: «Давай тки быстрей, вечно ты отстаешь!» Такие замечания делать мама не разрешала. Она старалась только хвалить. Делала она это потому, что хотела привить нам любовь к своему ремеслу. Ковроткачество, кроме мастерства, огромного труда и терпения, требует и любви. Без любви к этому ремеслу ткать ковры невозможно. Поэтому мама старалась приобщать нас к этому делу со всей чуткостью, нежностью и любовью.
Но при этом первостепенным для нас родители считали образование. Мой папа был учителем математики, мама – ковровщицей, но, несмотря на все трудности, они постарались дать детям образование. Нас никто не обязывал идти после школы работать на фабрику. Главной нашей обязанностью было учить уроки, и только потом мы помогали дома. Когда маме требовалась помощь, ей нужно было завершить ковер, мы ходили на фабрику. Вообще, это ремесло объединяет семью, сплачивает всех, потому что и взрослые, и дети вносят свой посильный вклад в общее дело.
– Сегодня неравнодушные люди в Дагестане бьют тревогу, что мы рискуем утратить традиционные народные промыслы. Вы придумали проект «Наследие матери» и в этом году выиграли для его реализации грант главы республики.
– Да, я писала его три года, и в этом году податься на грант мне помогла Зубайдат Гасанова (заслуженный работник культуры республики, известна в Дагестане как хранительница кайтагской вышивки. – Прим. «МД»). Он рассчитан на восемь месяцев. В рамках его реализации я набираю пятнадцать учениц из махачкалинской гимназии №1 и школы №14, чтобы обучить безворсовой технике «сумах» – она наиболее легкая для освоения детьми.
Детей для обучения я отбираю по результатам мастер-классов, которыми должна охватить триста детей. На сегодняшний день я провела по три мастер-класса в каждой школе и охватила 165 детей. Из них изъявили желание научиться ткать ковер одиннадцать школьников. Если по итогам отбора желающих будет больше пятнадцати, я проведу среди них конкурс и выберу тех, у кого окажется больше желания, усердия и таланта.
Помимо мастер-класса по ковроткачеству, я вожу детей в Дагестанский музей изобразительных искусств им. Патимат Гамзатовой, рассказываю про ковры, декоративно-прикладное искусство и культуру Дагестана, приобщаю их к искусству, культуре и ремеслу.
Обучение подразумевает ежедневные занятия по одному часу в моей мастерской. У каждого будет свой станок, инструмент и нитки. Они смогут соткать себе маленькие коврики, потренироваться в сочетании цветов и проработке рисунка. С детьми, участвующими в проекте, мы также посещаем дербентский Музей ковра, чтобы они увидели рисунок дагестанских ковров, их разнообразие и колорит, и Межгюльскую ковровую фабрику, чтобы увидели процесс.
Используя приобретенные знания, участники проекта смогут реализовать свои авторские идеи.
Асият
«Нам говорили: «Не портьте глину!»»
– Видя, что наша мастерская расцветает, что всё больше людей о ней узнают, у меня спрашивают: «Как ты поймала такую волну?» Я говорю: «Я ее не отпускала», – потому что рукоделием занимаюсь всю жизнь. И лепить, и вязать, и ткать настенные дорожки, и шить национальные костюмы – этому всему меня научила мама. Кстати, так можно отдыхать от одной работы, занимаясь другой. Чтобы отдохнуть от лепки, можно шить, чтобы отдохнуть от шитья, можно вязать…
– Несмотря на владение ремеслом, для девушек постсоветского Дагестана традиционные народные ремесла были не совсем очевидным профессиональным выбором. А вы сделали этот выбор и посвятили гончарному искусству свою жизнь. Как так получилось?
– Видя, что люди из села переезжают в город, а в городе наши ремесла остаются забытыми, я всегда думала о том, что их надо сохранить. Когда меня саму посещали мысли переехать в город, меня не покидали и мысли открыть здесь свою мастерскую. В своей голове, конечно, я представляла ее очень большой. Я хотела, чтобы ее посещали и взрослые, и дети, чтобы они там общались, чтобы дети слушали рассказы взрослых о наших традициях и обычаях.
Открывать мастерскую в городе очень сложно, особенно в центре, особенно, когда ты даже не знаешь, как из одного конца города доехать до другого. Но семь лет назад я ее открыла, она была небольшая, было очень сложно, и поначалу не всё получалось. Я даже не знала, как привести туда клиентов, просто была уверена, что в городе это нужно.
В итоге я не смогла потянуть аренду – пришлось переехать в другое место. Потом случилась пандемия, деньги у меня закончились, и мои вещи просто вынесли в коридор. Тогда я обратилась в Центр народных художественных промыслов минтуризма Дагестана, где меня приютили в маленькой комнатке. Там я продолжила заниматься своим ремеслом, там мы и познакомились с Зарият.
– Вас спросили, как вы поймали волну, но мне кажется, что не вы поймали волну, а волна сама вас поймала. На фоне развития соцсетей, глобально возросшего интереса к этнике и в моде, и в фотографии, развивающегося в республике туризма и вместе с тем реалий, что таких энтузиастов, как вы с Зарият, горящих своим делом, в Дагестане единицы, у вас не было шанса остаться неузнанной.
– Это я сейчас понимаю. Вначале у меня был страх выступлений перед людьми (потому что свое ремесло нужно не просто показывать, но и рассказывать о нем). Давая первые мастер-классы, я от волнения даже говорить нормально не могла, но потом поняла: я ведь просто рассказываю про свое ремесло и свой путь.
Были люди, которые, понимая, что я много всего знаю, умею, но у меня отсутствует бизнес-жилка, хотели со мной работать, но я боялась начать, открыть для себя эту дорогу. Но, познакомившись с Зарият, я поняла, что в наше время очень важно встретить честного человека, который не просто деньги хочет заработать, а тоже горит своим делом, любит свое ремесло.
– Вы помните первую фигуру, которую сделали из глины?
– Помню, как мама и бабушка учили знать цену материалу, с которым ты работаешь, неважно, шерсть это была при изготовлении ниток или глина. Нас ругали, если, возясь с шерстью, даже клочок шерсти у нас падал. Говорили: «Это же большой труд! Так нельзя!» Так же и с глиной. Нам говорили: «Не портьте глину!» Ее же очень трудно добывали. В старину всё берегли. Даже вокруг гончарного круга кусочков глины не бывало.
Я помню, как впервые меня привела в восторг балхарская керамика. В советское время на окраине села, на том же месте, где добывали глину, у нас был гончарный завод, огромный, высокий, а я в детстве очень боялась больших пространств, больших домов. Мне тогда было года три-четыре, когда мы с мамой, находясь недалеко от этого завода, попали под сильный дождь. Чтобы укрыться от дождя, мы с мамой зашли внутрь. Там было темно (наверное, из-за дождя), было много бабулек, которые что-то делали, и сначала я испугалась. Там было очень много керамики, и, когда закончился дождь и проступили солнечные лучи, они упали на эту керамику. Мне показалось это таким красивым! Из открытой двери другого помещения я увидела столько обожженной керамики! Это была такая красота! После этого я начала интересоваться, проситься на этот завод, садиться за гончарный круг, просить у мамы и бабушки, чтобы разрешили мне тоже что-то делать.
Когда я училась уже в третьем или четвертом классе, мама устроилась работать на гончарный завод, построенный уже в центре села. Она готовила глину, делала маленькую посуду и игрушки, и оттуда меня уже невозможно было выгнать. Я и до школы к маме туда бегала, и после школы бегала. Так я и научилась. Но, чтобы усовершенствоваться в этом деле, с группой девочек пошла на гончарный завод ученицей. Чтобы научиться, надо целыми днями работать с глиной, садиться иногда за работу на пару часов – недостаточно.
«Гордость – это слово немного опасное»
– В каждой профессии неизбежны какие-то приобретаемые профессиональные заболевания. В гончарном деле есть такие?
– Многих девочек мамы ругали, когда они хотели научиться керамике, потому что это очень трудно. Представьте, что нужно сидеть целыми днями, нагибаться. Это очень вредно для спины. Сейчас я уже стараюсь за гончарным кругом долго не сидеть.
– Вы давно хотели открыть свою мастерскую, и вот сейчас всё получилось. Сегодня вы чувствуете, что ваша мечта сбылась?
– Не полностью. Это только начало. По формату я представляла свою мастерскую именно такой: с зонами для продаж, фотосессий и мастер-классов, но для реализации всех моих задумок этого места мало. Я всё же хотела бы реализовать и свою мечту сделать мастерскую пространством для общения людей между собой, старшего и молодого поколений, взрослых и детей, и чтобы таким образом стала посредником, связующим звеном между ними. Хотелось бы, чтобы старшие делились своей мудростью и ценным жизненным опытом. Всего этого в нашем мире интернета сегодня очень не хватает.
– Балхар – это одно из самых известных сёл Дагестана. Вы чувствуете какую-то внутреннюю гордость от того, что принадлежите этому культурному пласту, что вы носитель этой культуры? Гордость, конечно, в хорошем смысле слова, не высокомерие или снобизм.
– Меня научили многому, поэтому я не только умею делать балхарскую керамику, я могу делать и красить нитки, ткать дорожки, умею шить традиционный костюм балхарки (который считается одним из самых красивых и колоритных национальных женских костюмов) так, как шили его в старину. За всё это я чувствую только благодарность.
Может, я бы могла гордиться, если бы была самой-самой мастерицей, но я знала очень много мастериц, которые всё это делали идеально. И сейчас есть мастерицы, которые лучше меня делают кувшины, лучше меня могут сшить национальный костюм.
Поэтому гордость… Не знаю… Гордость – это слово немного опасное (смеется). Оно многое убивает.
Бэла Боярова
