Вполне соответствует духу времени то, что очередной Международный фестиваль театров «Русская сцена» открылся в Махачкале со спектакля «Приглашение на казнь», основанного на одноименном романе Владимира Набокова. Актеры Московского драматического театра им. Ермоловой в течение более 2 часов, используя игру света (который был поставлен очень хорошо), сценографию и актерскую игру, пытались донести до зрителя историю Цинцинната, осужденного за «гносеологическую гнусность», иначе говоря, свою «непрозрачность» и непохожесть на других. Приговоры объявляются шепотом, но, думается, зритель услышал, увидел, а главное, понял, что в эпоху непохожестей и абсурда один из возможных выходов – это держаться за слово. В котором может быть логика и смысл, а это, кто бы что ни говорил, способ выживания.
Этот посыл, собственно, как кажется, и передается через видео-артовское полотно, которое служит одновременно и декорацией спектакля, и способом передачи информации и влияния на зрителя. На нем начинают появляться буквы, слова, предложения, которые иногда напластываются друг на друга, но не отпускают – заставляют следить за собой – слово как проводник.
Пространство сцены начинает заполняться словом, языком, смыслом. Все это на фоне белых колонн «советского» конструктивистского здания и мрамора.
Неслучайно одна из надписей корявыми детскими буквами на стене в камере Цинцинната гласит: «Писателей будут штрафовать» – и подпись: директор тюрьмы.
Система и режим, а тюрьма и ее руководство, безусловно, в романе Набокова – синонимы этим словам, тут представлены как тошнотворно милые, якобы заботящиеся о Цинциннате люди. А Цинциннат, появляющийся в начале спектакля из зала – как представитель народа, который не понимает, что он сделал не так.
Цинциннат «не сердился на доносчиков, но те умножались и, мужая, становились страшны». И как бы Цинциннат ни сетовал на то, что все вокруг ненастоящие (тюремщик, адвокат и даже его мать) и призраки на самом деле зло, а особенно зло, играющее на поле абсурда, слишком реально.
Это такое зло, от которого трудно добиться ответа на вопрос о дате казни. Памятник бюрократии.
Это такое зло, в котором палач добивается дружбы арестанта, а потом и обижается на Цинцинната за то, что «тот поддается чувству злобы или бывает невнимателен к людям»…
Это такое зло, в котором дочь тюремщика, Эммочка, тоже живет в тюрьме, а что ей там делать, как не играть – в мяч, в чувства, в свое понимание справедливости. Такая тюрьма развращает детей, а что вы хотите от детей, растущих в таких условиях. Кстати, один из диссонансов спектакля — Эммочку играет взрослая девушка – ее персонаж в пачке, вульгарной красной помаде, кривляющийся и танцующий. В романе Набокова – Эммочке всего 12 лет.
Цинциннату не помогает ни адвокат, ни мама, которую он видел всего один раз в жизни, ни Эммочка, которая обещала ему побег, ни его жена Марфинька, которая изменяла ему с первых дней брака и имеет двух детей от других мужчин. На свидании она уговаривает его сказать им, что он не виновен, «что просто куражился, скажи им». А после даже упрекает: «Ах, Цинциннат, в какое ты ставишь меня положение, и детей – подумай о детях!» Она «на скорую» предлагает ему себя во время свидания, а потом, после отказа Цинцинната, рассказывает, как к ней сватаются. Но она не хочет: «Ей нужно отдохнуть».
Единственный друг Цинцинната, если его можно таковым назвать – тюремный библиотекарь, на которого «вместе с пылью книг осел налет чего-то отдаленно человеческого».
Цинциннат признается: «Я еще не снял последней пленки со своего страха». А потом говорит ему: «Вы, верно, слышали, послезавтра – моё истребление. Больше не буду брать книг».
В спектакле есть два монолога, которые блестяще отыгрывает актер Егор Абрамов, играющий Цинцинната. В одном из них он говорит:
«Сохраните эти листы, – не знаю, кого прошу, – но: сохраните эти листы, – уверяю вас, что есть такой закон, что это по закону, справьтесь, увидите! – пускай полежат, – что вам от этого сделается? – а я так, так прошу, – последнее желание, – нельзя не исполнить. Мне необходима хотя бы теоретическая возможность иметь читателя, а то, право, лучше разорвать. Вот это нужно было высказать. Теперь пора собираться».
В финале спектакля будет и тот самый хрестоматийный паук в углу камеры, и легендарная набоковская бабочка, случайно попавшая в камеру, но которой удается «бежать».
Цинцинната все-таки приглашают на его же казнь. Скоро власть нелюдей, которые глумятся над попавшим к ним человеком, которого они приговорили к смерти, закончится.
Он ложится на плаху, готовый ко всему, время и пространство, встретившись, застывают, и Цинциннат вдруг спрашивает у самого себя: «Что я тут делаю?»
И вместо ответа на этот вопрос встает и уходит со сцены, обратно в зал, к зрителям, туда, «где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему». Прожектор направляется в зал, красный свет слепит зрителя, возможно, даже светит сквозь. Но это, конечно, не точно. Иначе бы зрители были бы прозрачными, похожими на других. А это, смею надеяться, совсем не так!
Восемь правил для заключенных:
- Безусловно, воспрещается покидать здание тюрьмы.
- Кротость узника есть украшение темницы.
- Убедительно просят соблюдать тишину между часом и тремя ежедневно.
- Воспрещается приводить женщин.
- Петь, плясать и шутить со стражниками дозволяется только по общему соглашению и в известные дни.
- Желательно, чтобы заключенный не видел вовсе, а в противном случае тотчас сам пресекал ночные сны, могущие быть по содержимому своему несовместимыми с положением и званием узника, каковы: роскошные пейзажи, прогулки со знакомыми, семейные обеды, а также половое общение с особами, в виде реальном и состоянии бодрствования не подпускающими данного лица, которое посему будет рассматриваться законом как насильник.
- Пользуясь гостеприимством темницы, узник, в свою очередь, не должен уклоняться от участия в уборке и других работах тюремного персонала постольку, поскольку таковое участие будет предложено ему.
- Дирекция ни в коем случае не отвечает за пропажу вещей, равно как и самого заключенного.
«Приглашение на казнь», Владимир Набоков.
Тимур Магомаев
