Жизнь длиною в пять этажей
Подъезд. Козырек. Старая деревянная дверь. Пять этажей истории и счастья. Для меня несчастья в этом доме не было. Кто-то скажет, что обошлось. Мне же кажется, что дело в том, что в подъезде был баланс. Невидимый в детстве, он выравнивал всё, что происходило на каждом из этажей. Если сравнивать подъезд с республикой, то происходило очень и очень многое. Но никто не был в обиде.
Интересно, если бы в дагестанских подъездах сидели консьержки, то стало бы это поводом говорить о том, что баланс поддерживали они? И с кем из политиков ассоциировалась бы эта, безусловно, важная должность?
Как известно, в наших подъездах консьержек нет, общество справляется само. Как и в республике, как и дагестанском обществе. Вроде все такие разные, многонациональные и многоконфессиональные, но также справляемся сами. Никаких вам консьержек или смотрящих за общим имуществом и порядком, назначенных домоуправлением.
____________________
Иллюстрация с pinterest.com
Первый этаж. Электрический щиток, периодически в него попадают крысы, и он гаснет, но такого уже давно не бывало, в основном подводит проводка. Можно ждать электриков, а можно справиться и самим. Проводку, как и администрацию города, меняют не часто. Какая тут взаимосвязь, сейчас никто не разберет, но мы тут не только в поисках смыслов, но ради дня сегодняшнего. Он же – завтрашний, он же – «моргнул, и тебе уже 40 лет».
На первом этаже жил дедуля, который был на войне. Той самой – Священной. Не знал, как его звали, правда, но он меня читал. Раньше часто видел его жену. Она у него была вторая. Первая умерла. Во дворе часто вспоминали, как он гулял с ней – весь в орденах и медалях. Жена была очень красивая. Русская семья.
Напротив них жил Н., который долгое время пробыл «в России», но родственники купили ему однушку и он вернулся. Там осталась семья. Тут – посиделки, друзья, обожженные турбинным дыханием фортуны люди. Поселковая братва часто у него собиралась. Свет горел всю ночь, а Саша Васильев – пел. А если гас, то Н. стучался к русскому дедушке в орденах и медалях и говорил: «Погас, дед! Погас! Но мы сейчас всё починим, ты не переживай. И хозяйке своей скажи. Это хорошо, что не в шахматном порядке!»
Шахматный порядок для республики – настоящий цугцванг. И да, это метафора. В Дагестане если и бороться с проблемой, только если она коснулась всех. Общее горе объединяет сильнее, а также общая цель. Мелкие проблемы – нужно решать самим. Потому что «слаба душа у ерша, если у него щетинка дыбом не стоит». У дагестанца с этим всё в порядке. Особенности национальной пассионарности.
А дед на самом деле погас. Нет его, осталась только память о нем. И палисадник, который он высадил.
____________________
Иллюстрация с pinterest.com
Второй этаж – бабули. Две русские и одна националка. Та, что националка, как-то давным-давно, когда всё еще было благодаря Саиду Джапаровичу, тихо и буднично въехала в дом и долгое время ни с кем не здоровалась. Однажды постучался к ним: «Вечер уже, а у вас из замочной скважины ключи в полном комплекте торчат!» В ответ: «Ага», – и закрыла дверь. Но те две русские бабушки ее разговорили. Помните ведь тоже, наверное, их – тех, что сидят на лавке у подъезда. Любого разговорят. Кстати, однажды лавка познала множественность бытия – оторвали в общем ее с корнями и унесли куда-то в ночь. Как и нашу с вами молодость. А вот если бы был консьерж? Кто знает, может, он бы и унес.
____________________
Иллюстрация с pinterest.com
Третий этаж, самый ротируемый в подъезде. Как состав любой команды, которую тренирует Пеп Гвардиола. В любом обществе так (я про ротацию и перемены!). Особенно в дагестанском. Кто тут только не жил. Но в памяти всплывает образ дедушки Л., очень уважаемого детьми старика, аварца. Он любил сильно сжимать руку, когда здоровался, и громко говорить: «Ассуламуалейкум!!!» Даже будучи старым, умудрялся кипишевать на улице. Дедушки давно нет. И его русской жены тоже. Дети разъехались. Один сын-баптист, у него много детей. Второй вообще уехал из республики. Отличные люди. Крепкие. Порядочные.
Честно говоря, кто сейчас живет на третьем – сказать сложно. Лестничная площадка наполняется кумыкским, иногда лезгинским языками. Хотя хинкал пахнет из квартир на площадке – одним и тем же запахом. Невербальное общение – дагестанцы и в этом преуспели.
____________________
Иллюстрация с pinterest.com
Четвертый этаж. Тут долгое время без изменений. Аварцы, даргинцы, русские. Раньше тут жила интересная пара – союз даргинца и лезгинки. Но он распался, чтобы жизнь создала другой. А говорят, что «сейчас дважды не случится».
Еще одна пара между аварцем и русской расторгла жизнь – она не смогла побороть зависимость, и ее не стало. Прошло время. Он женился повторно. Души не чает в дочке от первого брака. Воспитывается в религиозной семье, но я помню ее мать – душа компании, образованная женщина, пела и играла. А что, спросите, пела? А вот Агутина и пела:
Ты всё поймешь однажды,
А уже когда – не важно,
Но, может, очень скоро…
Вообще, у русских в республике самая прочная любовная связь преимущественно с аварцами. Личное наблюдение.
На пятом сейчас живет моя мама. Напротив раньше нас жила бабушка В., работала в портовской больнице. Семейный друг, иначе не скажешь. Муж ее – дедушка Ю. (мастер на все руки, отличный мужик), умер давно. Провожали «всем двором, всем двором». Помню, как она забежала к нам плача, с какими-то другими, огромными глазами. Папа был дома, завел ее к нам внутрь, пожалел, как мог, утешил и пошел на разведку – нашел дедушку Ю. на полу. Никто не сказал причину, но всё произошло быстро. Вот так и бывает. Как говорил классик: из тьмы проступает смерть и начинает подавать свои черные тарелки.
С папой было по-другому. 10-летний тормозной путь после инсульта. Бег остановился в январе этого года. И зимнее солнце превратилось в мягкий мазок пожара.
С балкона, помимо вида на сам двор, открывается вид на портовскую больницу и зелень. Говорят, что зелени скоро не будет совсем, так как другая «зелень» начнет работать и будет построен многоэтажный дом. Слева кочегарка, где кочегарят, справа служба судебных приставов. Здание судебных приставов раньше было зданием сейсмической станции. Мы ее называли просто «сиськой» и ходили бить ей из рогаток стекла. «Сиська» от этого страдала и «звала» на помощь сторожа, очень меткого сторожа. Он стрелял солью из ружья. Так, что потом хотелось выскрести боль из солнечного сплетения. Сам не пробовал, но сведущие люди (некоторые медлительные мои друзья) говорят, что это очень тяжелый детский опыт.
Можно было бы проработать всё это у психолога. Но ведь и сам текст – акт терапевтический.
Есть одна история. Может быть, даже сказка. В ней придворные царя искали родню казненного. Чтобы добиться успеха – выставили голову казненного на площади и смотрели, кто заплачет из прохожих. Вышла его мать, разбила специально кувшин и заплакала, будто о кувшине.
В принципе, кто сказал, что текст – это не кувшин и его нельзя разбить? Вспомнить о том, что история любого подъезда и двора – это огромная история жизни, в которой дагестанцы и русские, аварцы и лезгины, кумыки и лакцы жили (и живут) друг с другом, дополняя жизнь каждого, вплетая в эту историю радость и боль, победы и поражения. И так из года в год. Из десятилетия в десятилетие. Из века в век.
Да, конечно, мы рождены в определенных исторических обстоятельствах, принадлежим своей семье и своему поколению, но при этом всегда являемся частью одного целого. И мы не выбираем тех, с кем стареем и кто уйдет раньше нас.
У нас остается малое, но очень главное. Мы выбираем, как проживем отмеренное нам время.
Тимур Магомаев
